Жилец
Шрифт:
— А будто с тетушками лучше! Хорошо, что ты замки поставил… Они уедут, Ден, очень скоро. А мы пойдем вон… в кабак. Нажремся, придем пьяные, будем песни орать…
Денис помолчал.
— Не переживай так, — сказал он наконец. — Я понимаю, что родня — это важно. Но не всегда нужно. Я не могу иначе это выразить.
— Я поняла, Ден. Тут постоим или правда пойдем в кабачок? Тут есть хороший бар неподалеку.
— Лучше тут побудем. Выпить мы и дома можем.
— Разбавленного портвейна?
— Купим по пути чего-нибудь. Что мы, в собственном доме
— Не извиняйся. Я бы хотела, чтобы этот дом был и твоим тоже.
— Это невозможно, — резко ответил Денис. — Снять комнату у тебя я могу, но не более того. Вера, я предупреждаю, никогда не предлагай мне войти в твой дом. Я войду, но чем это закончится, не берусь предположить. Можешь считать меня чокнутым, но это так. Не рискуй, очень тебя прошу…
Вопрос, вспомнила я. Один-единственный, правильный… Ну как же понять, о чем спросить, чтобы Денис ответил — и остался? Это точно вопрос не про любовь, я чувствовала. Что-то другое…
— Пойдем и выгоним всех, — сказала я, встряхнувшись. — Что я бегаю из собственной квартиры?
Он только фыркнул.
Когда мы вошли, Денис зажал нос, а меня чуть не стошнило. Я вообще чувствительна к запахам, к человеческим тоже. Меня только от Ленки не воротит, да еще от Дена, даже когда он насквозь мокрый после тренировки.
— Вы доварили, я надеюсь?
— Да, садись, Веронька, похлебай супчику, — улыбнулась тетя Люся, и я подавила спазм в горле.
— Нет-нет, спасибо, мы перекусили, — сказала я. — Ден, который час?
— Почти пять.
— Ага… — я снова открыла окно. Что за манера закупориваться наглухо? Я вот не могу без открытого окна даже зимой, Денис, кстати, тоже. — Вы ешьте, ешьте, а то к шести придет жиличка комнату смотреть. Надо бы ее… гм… облагородить.
— Но Вера, мы же…
— Вы вроде бы не бездомные? — сощурилась я. — У вас, тетя Люся, две квартиры, пусть и в Подмосковье, у тебя, Вика, дом на двадцати сотках и опять же квартира… Вы, тетя Дина, живете у внуков, не пропадете. Ну а уж Катя — тем более, но не за мой счет! Помойте за собой посуду, и чтобы к шести тут никого не было, — сменила я тон.
За спиной царило на этот раз возмущенное молчание.
— Это было красиво, — искренне сказал Денис в комнате.
— Ты меня научил.
— Я подсказал.
— Подскажи еще раз. Пожалуйста, — попросила я. — Я не знаю вопроса, Ден. И я страшно боюсь задать не тот. И ты тогда…
— Я не могу, Верка, — честно сказал он. — Я хотел бы дать намек, но не могу. Но я буду терпеть, пока ты не найдешь правильный вопрос. Я, знаешь ли, замечательно оторвался на твоих тетушках! Так полегчало!
— У меня на уме самый банальный, — сказала я. — Но это не он, я чувствую. Там что-то посложнее, но, Ден, у меня башка не так устроена. Я ненавижу загадки с самого детства и не умею их разгадывать. И уж тем более придумывать… А если я не спрошу, что будет?
— Ты видела, — ответил Денис. — Я делаюсь психованным. Могу нахамить, могу и ударить. Я этого боюсь больше всего. Думай, Вера, я очень
тебя прошу! Я вытерплю еще сколько-то, выплесну это на случайных людей, если край придет, но надолго меня не хватит, учти.— Ясно, — сказала я и прислушалась. — Они ушли?
— Вроде да.
— Я проверю…
Слава всему сущему, они вправду ушли. Как хорошо было в пустой квартире, где остались только я и Денис! На ужин мы снова заказали пиццу, потому что кухню надо было еще проветривать и отмывать после кулинарных экзерсисов добрых родственниц.
Я мучительно перебирала вопросы, и ни один не был правильным. А напряжение нарастало, я чувствовала. Тогда я подумала, вышла в подъезд и позвонила дяде Рашиду.
— Случилось что, дочка? — спокойно спросил он, поздоровавшись.
— Нет, — ответила я, — можно мне с тетей Фаридой поговорить? Ну там, по-женски надо спросить, а если я у своих… так они разнесут по всей округе.
— А, — сказал он и куда-то пропал, а в трубке я услышала певучий голос тети Фари:
— Что у тебя, детка?
— Тетя, — спросила я, — мужчин спрашивать бесполезно. Но если бы вам сказали — задай три вопроса, самых важных, о чем бы вы спросили?
Повисла мертвая тишина.
— Ты с кем связалась, девочка? — спросила она совсем другим тоном.
— Я не знаю, — честно ответила я. — Но два вопроса я уже задала, а он ответил. Остался последний. Мне очень нужно его задать. И если вы знаете…
— Боже… — Фарида проговорила что-то по-татарски, вроде короткой молитвы, судя по тону. — Но зачем, Вера?!
— Я его люблю.
— А ну рассказывай, — сурово сказала она. — Что у вас было?
— Ничего. Просто живем бок о бок. Два раза его пытались увести: подружка моя и племянница, а раз — меня знакомый по работе сманивал, ну да это громко сказано, так, флиртовал. И все. Мать его говорила, что он странный, да и я замечала кое-что…
— Что? Давай говори!
— Глаза. Обычно серые, а когда он злится — зелеными делаются, очень яркими, я это не один раз видела. И ноги у него нет, это после аварии. Красный цвет не любит, красных ягод не ест, аллергия, говорит. Рябину обходит десятой дорогой…
Трубка каркнула.
— Ау? — подула я в нее.
— Я не знаю, что тебе посоветовать, — серьезно сказала Фарида. — Одно могу сказать точно: никогда не спрашивай, любит ли он тебя. Это не человек, детка. Лучше развязалась бы ты с ним… ай, два вопроса-то ты уже задала! Раньше бы тебе спросить…
— Но… откуда мне было знать-то? — жалобно спросила я. — Что делать?
— Не знаю, — повторила она. — Слушай сердце. В церковь вашу не ходи, не поможет. Это, знаешь… давнишнее, совсем не людское. Откуда он только взялся… Если хочешь его — ищи скорее вопрос. Иначе будет плохо вам обоим. Больше ничего сказать не могу.
Я попрощалась и отключилась.
Не человек? Но разве так бывает? Это только в книжках и в кино… Но Денис правда странный, настолько, что иногда оторопь берет. И глаза его, и откровенное нежелание сделать протез, и нелюбовь к красному…