Жирафка

Мама взглянула на меня, вздохнула, взяла за руку _ипотащила в поликлинику. По чистой случайности наша участковая врачиха в студенческие времена жила вместе с мамой в общежитии.

Очереди не было: какой смысл болеть во время каникул?

— Зато что здесь творится в октябре, в ноябре или во время эпидемии гриппа, — сказала врачиха. — Так что с тобой, Геленка?

Докторша поняла, что я уже большая, и, к моему удовольствию, не задала детского вопроса: «Что у нас болит?» Я долго рассказывала ей, что со мной случилось, а она внимательно слушала, и по лицу ее ничего нельзя было понять. И нечего было сюда тащиться! Желудок тут ни при чем — даже мне ясно, но все же непонятно, какое решение примет врач. Когда у меня что-то не ладилось, обычно говорили, что это болезнь роста. Я и сейчас продолжала расти! Все проходило, и это пройдет.

— Все понятно. Раздевайся, я тебя послушаю, — сказала она наконец.

— Не сердись, что я тебя побеспокоила, но кто-то при мне сказал, что если у человека боль справа, то ему прописывают холагол, а до этого и не знаешь, что у тебя есть желчный пузырь. Я бы и на этот кашель не обратила внимания, но теперь… — трещала без передышки мама, а я удивлялась, почему врач ее не остановит: неужели она может что-то услышать?

Осмотр продолжался долго. Потом врачиха вздохнула.

— Я не удивляюсь, мне это тоже совсем не нравится. Выдох явно затрудненный. Вот вам направления на рентген и спирометрический анализ.

Потом меня выставили из кабинета, как будто бы я маленькая и при мне нельзя говорить ни о чем серьезном. Неужели все-таки туберкулез? Даже если и так, теперь от этого никто не умирает.

Сколько бы я ни думала, так и не смогла придумать, чем это я заболела. Но по маминому перепуганному виду и по тому, что она стала тут же названивать Дуде по возвращении домой, я поняла: дело обстоит не так просто. Всего-навсего кашель, стоит ли так паниковать?

Поскольку Дуда был в отпуске, со мной и мамой на спирометрию пошел Мартин. Сначала я ужасно испугалась, но потом решила, что это обычные докторские штучки, которыми они стращают людей, чтобы не задавались. Своего рода шаманство.

Ничего особенного там не было. Меня вертели, как куклу, и обращались со мной соответственно, а ведь это были знакомые Мартина. Вообще-то Мартин — врач, и Дуда говорил нам, что мы для него подопытные мышки, что на людей он смотрит, как на объект исследований. В данном случае все было не так. Мартин звонил каждый день и сообщал какие-то очередные результаты, а мама все больше сходила с ума. Она даже не поехала на летние работы со своими учениками, и уже одно это должно было меня насторожить, а я отнеслась к этому несерьезно. По правде говоря, я просто не хотела ни о чем думать. Может быть, на меня повлиял ряд обстоятельств: отъезд Любоша, дурное настроение Милуш, напряженная работа отца над рукописью, хотя он сдал ее в издательство в срок; оттуда пришло пожелание расширить, прежде чем ее сдать в производство, так что отец даже перестал заниматься розарием.

Как-то раз я встретила Мартина у нас во дворе, когда мама развешивала белье. Надо же, ведь это обычно делает Мила!

— На специалистов по аллергии у меня надежда слабая, — говорил он. — Было бы огромным счастьем, если бы удалось обнаружить аллергическую реакцию на какой-то конкретный раздражитель. Это бывает крайне редко. Намного чаще аллергия многопричинного характера.

— Как же так, ни с того, ни с сего?.. — Качая головой, мама положила мокрое полотенце среди сухого белья.

— Таков результат функционального исследования легких. Астма может возникнуть беспричинно.

— Астма? У меня астма? А что это, собственно, такое? — задала я вопрос нарочито небрежным тоном. А как еще я должна говорить?

— Сужение бронхиальных дыхательных путей, — произнесла мама учительским голосом, но тут же осеклась. — Незачем тебе в это углубляться!

До меня дошло, что такой испуганной я маму еще никогда не видела. Мне даже пришлось ее успокаивать.

— Брось, мама! Болезни существуют для того, чтобы их лечили. Как эти бронхи сузились, так и расширятся. Это тебе не чума и не чахотка. А лечение не болезненно?

Ну и китайские церемонии! Уж, наверное, ничего хорошего в астме нет. Вчера я об этом понятия не имела, а сегодня — на тебе! С ума сойти! Что с того, что у меня аллергия не на что-то одно, а на целую кучу вещей? Так вот почему резь в глазах, вот почему насморк — от запаха воды, который мне так нравился, а до этого из-за соломы, а до этого — стоп! До этого мне стало плохо на соревнованиях, в зале. А кто не знает, что в спортзалах огромное количество пыли, несмотря на то, что их часто убирают и вылизывают дочиста? Получается, что мне туда нельзя?

— Вы мне не сказали, — обратилась я к маме, — вы мне не сказали, что я должна перестать играть. На какое время?

— Святая простота, — вздохнула мама, сказав обо мне то, что я думала о ней.

Папа перестал стучать на машинке, как дятел, и убежал, буркнув, что забыл запереть сарай. Наша Милуш зашмыгала носом.

— Тебе этого никто прямо не скажет, Гелча, — наконец произнесла мама, — но придется свыкнуться с мыслью, что игра для тебя больше не существует.

— Я не ослышалась?

— Собственно, тебе еще и повезло, что болезнь схвачена в самом зародыше, — ведь при приступе астмы иногда человек не может сделать выдох, и происходит разрыв бронхов. Счастье, что с тобой так не случилось. Будем надеяться, что и не случится. Надо беречься. И избегать того, на что у тебя аллергия. Исключить нагрузки большого спорта. Никто не говорит, что тебе нельзя будет играть в баскетбол для собственного удовольствия, если тебе это так нравится, но ты не можешь позволить себе повышенные физические нагрузки большого спорта и усиленные тренировки.

В таком духе вела со мной душеспасительные беседы Милуш. От отца она, по-видимому, унаследовала способности к теоретическому мышлению, но воплотить это на практике она была не способна. «Если тебе нравится играть в баскетбол!» Баскетбол-то мне нужен настоящий, лишь в нем я могу доказать, что я не только Жирафка, но и личность! Не хватало мне еще играть в баскетбол ради собственного удовольствия, как пузатые дяденьки в профсоюзных домах отдыха или как мамины ученицы, — плевать я на все это хотела! Как она смеет предлагать мне такое?! Ненавижу ее…

— Я знаю, ты будешь меня ненавидеть за то, что я тебе сказала, но ты должна узнать правду, и, как видишь, Милуш показала рукой на окно, за которым папа бегал вокруг давно запертого сарая. А рядом со мной сидела мама, закрыв лицо руками, — никого это не радует.

— Кроме тебя, конечно, — прошипела я.

Милуш, однако, оставила мою реплику без внимания. Итак, дело дрянь.

Но я упрямо считала дни до начала тренировок.

Однако Дуда пришел к нам раньше. Он не успел и рта раскрыть, как я, увидев его у калитки, все поняла. Оставь все надежды, Лени. Эту фразу незачем было писать на плакате — она читалась у него на лице.