Жирандоль

– То есть вы подпишете все, что предложат, лишь бы отпустили? Пусть на ваше место другого посадят?

– Кого другого? Уже никого не осталось. – Граф развел руками. – Все умные давно гуляют по Европе. Я просто подпишу все бумаги, которые попросят, лишь бы вернуться к семье. Отрекусь от титула, от имени, от особняка. А драгоценности у нас до этого украли.

– Наверняка ваши богатенькие партнеры что-нибудь припрятали. Об этом тоже напишете? – Гарри метко определил слабое место в тактике Шевелева.

– А? О чем? Я ничего не знаю… Я могу говорить только за себя.

– Вот потому тебя сюды и закрыли, – развеселился усач, – чтобы память-то освежить. А имя твое им на хрен не нужно.

– Увы и ах, граф, коммунистам ни имя, ни достоинство дворянские не нужны, – Аркадий сатанински засмеялся и стал похож на Мефистофеля. – А денег у вас нет… И у меня нет.

– У меня жена беременная есть. А прислуги нет. И денег нет, тут вы правы. Мой долг – заботиться о семье.

– Успокойтесь, граф, вам не к лицу, – одернул его князь, – не все упирается в деньги. Есть еще гордость, честь и достоинство дворянина.

– Не согласен с вами, ваше сиятельство. – Свидерский подошел к ведру, брезгливо взял двумя пальцами оловянную кружку, зачерпнул воды, долго смотрел на нее, прежде чем решился попить. – Все и всегда упирается в деньги. Было бы у России больше денег на войну, мы бы не проиграли. А выйди мы победителями, то никакой революции не случилось бы. Деньги правят миром.

– «Сатана там правит бал, там правит бал», – приятным баритоном пропел Гарри.

– Не смейтесь, так и есть, – горячился мичман. – Размер контрибуции с лихвой покрыл бы расходы, казна бы пополнилась, народ насытился.

– Дорогой мой господин. – Шевелев забыл имена, хотя ему и представились при заселении. – Если бы все деньги, пущенные на эту распроклятую войну, государь император отдал в промышленность, то голодных в империи вообще не осталось бы. Знаете, сколько заводов можно построить? Сколько рабочих мест? Сколько полей возделать? Урожая собрать?

– И со всеми этими заводами и урожаями нас завоевала бы любая маленькая держава, – закончил за него Аркадий.

– А зачем ей нас воевать? Нельзя разве всем миром пустить деньги на… мирные дела?

– Нельзя, – коротко отрезал Свидерский, – так не бывает. Кто слаб, того едят.

– Кто богат, тот не слаб, – подал голос князь, – богатый слабым не бывает. Граф рассуждает как промышленник, а вы, господа, военные, у вас своя правда.

– И все равно все сводится к деньгам. – Молчавший до того усач азартно хлопнул в ладоши. – Ну-ка, спойте еще разок про сатану, вашблагородь, дюже понравилось, как поете.

– У меня семья музыкальная, брат без пяти минут профессор музыки. – Аркадий стеснительно потупился и запел. Гудиашвили со Свидерским подхватили куплеты из оперы Гуно.

В угожденье богу злата Край на край встает войной; И людская кровь рекой По клинку течет булата! Люди гибнут за металл, Люди гибнут за металл! [26]

День закончился умиротворенно. Каждый верил, что завтра его судьба решится благополучным избавлением из застенков, что комиссары во всем разберутся, отпустят по домам. Кому хочется заниматься рутиной, когда надо строить новую страну?

26

Из оперы «Фауст» Шарля Гуно.

Назавтра в соседней камере заключенные на пали на конвоиров, двух покалечили, а одного убили. Начальник тюрьмы приказал вывести всех во двор. Неожиданное сентябрьское солнце на минутку выглянуло из-за туч, оптимистично подмигнуло, мол, и не такое видели. Ветерок принес запах Невы, пьяно ударивший в голову после вонючей каталажки. Перед строем всклокоченных, заспанных или равнодушных арестантов стояли, переминаясь, два красных командира в формах со споротыми погонами и еще двое в штатском с бумагами в руках. Военные придирчиво разглядывали контингент, особенно присматривались к мундирам.

Штатские ковырялись в бумагах, показывали какие-то листы военным. Четверть часа прошла в напряженном молчании, потом по рядам пошли смешки, бормотание и провокативные окрики. Тогда один из командиров постарше, со строгим лицом школьного учителя сделал шаг вперед:

– Граждане заключенные. Если среди вас есть кадровые офицеры и просто опытные бойцы, готовые перейти на сторону справедливой советской власти и сражаться на фронте в рядах Красной армии, прошу выйти и встать слева от меня. Товарищ Ровенев сверит вас по спискам. – Он показал рукой на молоденького гражданского в пиджаке и косоворотке.

Кто-то закашлял, несколько неуклюжих вопросов повисли в воздухе. Наконец первый доброволец, печатая шаг, прошел на указанное место.

– Фамилия? Воинский чин? – спросил Ровенев.

– Поручик Игнатьев, пехота.

Второй штатский подбежал к поручику, начал что-то выспрашивать и записывать.

– Рядовой ополченец Кузьма Колобродь. – Из шеренги вышел здоровенный мужик с окладистой русой бородой.

– Пойдем, Кузьма, за что тебя арестовали?

– За дебош, выпили чутка с братухами, не пондравился нам половой, поучили малость. – Колобродь повел могучими плечами, как будто стряхивал не понравившееся воспоминание.

– Сойдешь, Кузьма, винтовку держать умеешь?

– А як же? Немца знатно гонял по Угорщине. – Он встал рядом с Игнатьевым.

За ними потянулись третий, пятый. Вот уже десяток добровольцев стояли слева от командира. Довольный Ровенев разрумянился, бегал от одного к другому, ронял и подбирал листки, всем видом показывая свою значимость.

Аркадий дернул за рукав Свидерского:

– Ну и мы пойдем, а?

– Побойтесь бога, капитан.

– А что? Лишь бы вырваться отсюда, а там мне сам черт не брат.

– Нет, извольте, я обожду. Я присягал государю императору, а не красноштанным. Сложить голову за их правду категорически не намерен.

– Капитан артиллерии Аркадий Корниевский! – Гарри выступил вперед и щелкнул каблуками, как на параде.

– О, ваше благородие, милости просим. Надеемся, вас закрыли не за участие в заговоре?

– Никак нет. За драку-с. – Гарри пренебрежительно скривился.

Всего желающих проливать кровь за советскую власть набралось в тот день не меньше трех десятков. Все опытные, здоровые, отменное мясо для военного котла. Их увел счастливый Ровенев, похлопывая по крепким плечам и спинам. В приемной без пяти минут бойцам Красной армии вернули документы, ремни, часы и портсигары. Оружие пока попридержали. Рычащий грузовик повез пополнение сначала на Гороховую, в Наркомат, оттуда кого-то и в самом деле отправили на фронт, остальные остались гнить в подвалах. Но этого Гарри уже не знал. На крутом повороте с набережной он вырвал у конвоира винтовку, со всей силы стукнул того по голове прикладом и выстрелил в упор во второго, так и не успевшего понять, что происходило. Прыжок через высокий борт, болючее с хрустом приземление на пятки, колени, перекат боком – и вот уже спасительные кусты царапают щеки. Нет, он не знал Петрограда, но Санкт-Петербург – это его город, здесь каждый забор – приятель, парадное – попутчик, здесь его никто не догонит и не поймает.