Жить на свете стоит
Шрифт:
– Черт вас дери! Сколько деревьев загубили, – бурчала Стахова, присев на корточки и собирая с пола эту макулатуру.
Среди газет обнаружился длинный белый конверт без надписи, и Ника машинально сунула его в сумку, чтобы открыть дома. Рассортировав почту, она поднялась в квартиру, вошла и ахнула. Строители, присланные Гавриленко, отгрохали такой ремонт, что Ника отлично поняла, почему хозяйка Наташа не запросила компенсацию. Новый кухонный гарнитур, отличная техника, даже кондиционер… Стены выглядели так, словно здесь вообще никогда ничего не происходило – абсолютно новая квартира.
– Ого… – только и смогла вымолвить Ника, прикасаясь пальцами к декоративной штукатурке.
– Ну, Макс не мелочится обычно, – ухмыльнулся Леня. – Ты это… собери вещи, какие надо, и поедем.
– Да, я сейчас.
Она достала с антресолей чемодан, стряхнула с него пыль и принялась бросать
Веселая Любочка открыла дверь и сообщила, что Ирина просыпалась, немного поела и даже поинтересовалась погодой за окном.
– Вы не волнуйтесь, она непременно поправится, – заверила она повеселевшую Нику, – она очень упорный человек и хочет жить. А когда человек этого хочет, это уже половина успеха, вот увидите.
И она упорхнула, как яркая бабочка, оставив за собой лишь сладкий запах духов. Леня тоже попрощался и пообещал приехать завтра.
Ника заперла дверь, убедилась, что Ирина спит, и принялась развешивать в шкафу свои вещи. Только поздно вечером она вспомнила о конверте в сумке, вытащила его, вскрыла, и в руках оказался сложенные в несколько раз листы.
Она ушла в кухню, села за стол и углубилась в чтение.
«Когда ты будешь читать это, я уже окончательно оборву все нити, связывавшие меня с Россией. Так уж вышло, Никуся… Сейчас я сижу на берегу океана и ненавижу его всей душой. Возможно, если бы ты была рядом, то все виделось бы в другом свете. Но тебя нет, и в этом только моя вина. Я очень любил тебя, нуждался в тебе. Но – случай, Ника, слепой жребий, понимаешь? Если бы не это, мы могли бы провести вместе всю жизнь, потому что ни с кем мне не было так комфортно, как с тобой».
Ника хмыкнула и потянулась за сигаретой. Артем, как всегда, путал любовь с комфортом. Она говорила: «Я не могу без тебя дышать», а он: «Мне с тобой комфортно». Как о любимом банном халате, в который по привычке закутываешься после душа много лет. И вроде как выбросить его пора, новый купить, потому что он уже вылинял, истерся, и нитки из него торчат там и тут, но рука не поднимается, жалко, привычка.
«Ты знаешь, что я давно мечтал уехать из России куда-нибудь в Европу, например. Жить там на ренту и время от времени подрабатывать написанием статеек. Завести виноградник, копаться в земле… Но – деньги. Все всегда упиралось в невозможность заработать достаточную сумму. И Алиска… Жена, когда я начал обсуждать с ней такой вариант, сразу заявила – дочь не получишь, а алименты вынь да положь. Ты знаешь, я не скупой, я всегда им помогал, но ей мало, мало. Она и Алису мне на выходные позволяла забирать только за определенную сумму. Мерзко, но так уж сложилось. Деньги, деньги, деньги…
Однажды ко мне пришел человек. Знаешь, бывают такие уютные старички – смотришь на него и думаешь: вот же светлый и добрый человек, и глаза умильные, и вид благообразный. Вот на это благообразие я и повелся. Старичок хотел не запредельных вещей, не в киллеры меня вербовал, ничего такого. Несколько статей в «Хроникере» о деятельности Максима Гавриленко. Очень ему нужно было зачем-то его имя опорочить. Материалами старичок обещал помочь. И гонорар озвучил. И тогда я понял – вот он, мой шанс. Мне ни за что не заработать таких денег, какие предложил этот человек, никогда. А здесь и работы было немного. Но я струсил. Струсил, побоялся за Алиску, за последствия, потому и подписывал статьи твоим именем. Да, подло, малодушно, но я был уверен, что с тобой ничего не случится. Мне сливали информацию, я использовал ее. Еще немного – и я дожал бы этого Гавриленко, выполнил то, что от меня требовали. Но тут ты вдруг начала копать под меня, и я совсем растерялся. Я попросил, чтобы тебя припугнули, надеялся, что ты образумишься, но нет – ты оказалась упорной. Сознаюсь: это я подбрасывал тебе письма в офис. На большее духу не хватало. Но к остальному я непричастен. Никуся, если бы ты знала, как мне здесь одиноко! Я так устал быть один в чужой стране, где мне приходится каждый раз переводить фразу в уме с русского на английский и обратно! Я даже не думал, что буду так отчаянно хотеть назад, в Россию. Но увы, мне туда дорога заказана, для меня даже здесь небезопасно».
В этом месте Ника криво усмехнулась, кусая губу. Артем в своем репертуаре – пожалейте его, несчастного, ведь он не особенно виноват. Письмо вдруг словно нагрелось и стало обжигать пальцы – буквально. Она отложила его и на цыпочках прошла в соседнюю комнату, где спала Ирина. Убедившись, что подруга нормально дышит, Ника
отрегулировала температуру кондиционера, чтобы в комнате стало прохладнее, задернула темную штору и снова вернулась в кухню.«Если бы ты могла простить меня… Хотя, наверное, мне и это уже не нужно. Такая апатия… Утром открываю глаза и думаю: вот зачем проснулся? Еще один длинный, тягостный день. Если бы мог пить, уже спился бы. Но увы…
Без интереса читаю книги, зачем-то просматриваю новостные российские сайты. Мне давно это безразлично, просто больше нечем занять себя. Америка оказалась не моей страной, а уехать из нее я не могу. Боюсь, что в Европе Ивану Никитичу будет легче меня найти».
На этой фразе Нику словно иглой укололи. Иван Никитич – так звали заместителя Максима!
– Не может быть, – пробормотала она, – не может быть… Просто совпадение…
Но тут же в памяти всплыли строки, прочитанные чуть ранее, о том, что человек сливал информацию о фирме Гавриленко. А кто еще мог знать такие подробности о деятельности «Изумрудного города», которые она сама лично читала в папке, переданной ей как-то Артемом? Ника вдруг почувствовала, что должна немедленно увидеться с Гавриленко и показать ему письмо Артема. Пусть он сам делает какие-то выводы, пусть сам решает. А она должна просто предупредить его. В конце концов, Гавриленко не раз выручал ее, и элементарное чувство благодарности толкнуло Нику к подоконнику, где лежал мобильный.
Максим не сразу ответил – все-таки время было довольно позднее.
– У тебя что-то случилось? – сразу же спросил он, и Ника сбивчиво заговорила:
– Н-нет… ты не мог бы встретиться со мной… сейчас? Не мог бы приехать? Мне очень нужно поговорить с тобой, это крайне важно… но я не могу бросить Ирку одну, понимаешь? Пожалуйста, приезжай, это на самом деле важно… я бы не стала…
– Я понял, – перебил Максим, – постараюсь как можно быстрее.
Ника трясущимися руками положила телефон на стол и сделала большой глоток остывшего чая. Хорошо, если она подняла панику на ровном месте – можно будет потом просто извиниться перед Максимом, он поймет. А вот если она права в своих подозрениях и Иван Никитич, о котором пишет Артем, и заместитель Гавриленко – один и тот же человек, тогда дело приобретает совершенно иной оборот. Очень к тому же неприятный. Хуже нет – иметь под боком человека, способного на такое предательство.
Она снова прошла в комнату к Ирине, поправила одеяло, проверила, не высохла ли повязка на лице и не нужно ли сбрызнуть ее раствором. Забота о подруге не тяготила, наоборот, Ника чувствовала себя нужной кому-то, и это отвлекало ее от мыслей об одиночестве. Она подолгу просиживала у кровати Ирины, и они разговаривали. Ослепшая, с изуродованным лицом, Ирка не потеряла все же своего обычного оптимизма и чувства юмора, и это радовало Нику. Она испытывала чувство вины за то, что подруга пострадала в ее квартире, по сути, вместо нее. Ирина несколько раз говорила о том, что Никиной вины в произошедшем нет и не могло быть, просто так распорядилась судьба, но Стахова все-таки всякий раз испытывала угрызения совести, глядя на закрытое марлевой салфеткой лицо подруги. Заживало плохо, лежать в клинике Ирина категорически отказывалась, мотивируя это тем, что Ника тогда тоже будет вынуждена переселиться туда: она понимала, что Стахова ни за что ее не бросит один на один с болезнью. Ника подняла все связи, всех знакомых, кто имел хоть какое-то отношение к медицине, нашла прекрасного специалиста из ожогового центра, который приезжал на дом во внеурочное время. Не знала она только одного – что отказывающийся от гонораров доктор получал их в другом месте. В кабинете Максима Гавриленко. Именно он, услышав от Ники фамилию, моментально разыскал доктора и настойчиво попросил его не отказывать просительнице. Сумма, названная Максимом, поразила врача, и он согласился. Но Нике об этом известно не было.
Ирина во сне что-то тихо простонала, и Ника, наклонившись к ее лицу, быстро зашептала:
– Т-с-с, успокойся, моя хорошая. Все в порядке, я рядом…
– Ир-жи… Ир-жи…
Это было впервые. Впервые за все время, что Ирина была в Москве, она произнесла имя любимого мужчины. И Ника подумала: а что, если позвонить? Вдруг Иржи сможет чем-то помочь? Да, Ирина говорила о том, что они расстались, но ведь бывает же…
Она встала и взяла Иринин мобильный, который так и лежал все это время отключенным. Выйдя в кухню, она включила телефон и защелкала клавишами, отыскивая в записной книжке имя. Поколебавшись несколько секунд, она все-таки нажала кнопку вызова. Иржи ответил по-чешски, но Ника не говорила на этом языке, зато знала, что адвокат отлично знает русский.