Житие Одинокова
Шрифт:
— Кролик из каких запасов? — деловито поинтересовался Мирон.
— Свежие, — певуче ответила Анисья, улыбаясь Василию. — Я ж понимаю. Гость у нас.
— С запасов? — удивился Василий. — Я думал, с рынка.
— Не, мы кролей сами водим. Ты, что ли, не унюхал?.. Анисья! Мысль есть — на премьеру сходить. Сегодня «Гамлет» по пьесе английского товарища Шекспира.
— Я уж думала, ты забыл.
— А-а-а… Э-э-э… Что забыл? Я же месяц отсутствовал.
— А на репетицию когда ходили, в мае? Ты мне что обещал?
Мирон повернулся к Васе, сказал восхищённо:
— Во память у моей красавицы! Вправду обещал… А Лизу на
— Я понял.
По радио Леонид Утёсов затянул знаменитую песню из кинофильма «Весёлые ребята»: «Как много девушек хороших…»
Мирон спохватился: девушки! Крикнул в кухню, где его молодая жена мыла посуду:
— Анисья! Ты придумай, кого из подруг позвать. А то что ж наш геолог будет один…
«Как много ласковых имён…»
— Не, не надо, — запротестовал Василий.
«Но лишь одно из них тревожит, унося покой и сон…»
— Надо! А я с редакции позвоню в театр, договорюсь о местах. Скажу, московский гость. У нас любят, когда московский гость… Может, Милку с педагогического?
«…когда влюблён…»
С кухни выскочила Анисья, закричала на Мирона:
— Я те дам, Милку с педагогического! Опять?
«Любовь нечаянно нагрянет…»
— Клянусь! Нисенька! Клянусь, ничего у меня с Милкой не было.
«Когда её совсем не ждёшь…» — на этих словах радиодинамик резко замолчал, песня прервалась. Было слышно одно только потрескивание.
— Ой, врёшь! — выла Анисья. — Ой, я тебя выведу однажды на чистую воду!..
— Слушай, от твоего крика у нас радио сломалось! — Мирон взялся за колёсико, крутанул. « Внимание, внимание! — громко заговорил динамик голосом Юрия Левитана. — Говорит радиостанция имени Коминтерна. Через несколько минут будет передано важное сообщение».
— Ты, Мирон, смотри… — голосила Анисья, но Мирон цыкнул:
— Тихо!
«Передаём заявление заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Народного Комиссара Иностранных Дел товарища Молотова Вячеслава Михайловича», — объявил диктор. И затем — другой, заикающийся, совсем не артистический голос:
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора…»
Они молча дослушали до конца. За раскрытыми окнами всё так же чирикали птички, шелестела листва — но не было слышно ни одного человеческого голоса, хотя вот только что с улицы долетали крики и гомон. Потом один, другой, а затем, подальше, третий —
заныли фабричные гудки.— О! — сказал Мирон, чтобы не молчать. — Это на станции. На комбинате. А это на медеплавильном.
Продолжительный вой гудков создавал дополнительный фон зазвучавшей по радио, сразу по окончании заявления Молотова, песне из кинофильма «Александр Невский»:
Вставайте, люди русские, На смертный бой, на грозный бой, Вставайте, люди вольные, За нашу землю честную. Живым бойцам почёт и честь, А мёртвым — слава вечная! За отчий дом, за русский край Вставайте, люди русские!Лиза вертела головой, поглядывая то в окно, то на взрослых, ожидая разъяснений. Но разъяснения были нужны не только ей.
— Я чего-то не поняла, — жалобно сказала Анисья. — Это что?
— Война, — вздохнув, ответил Мирон и встал. — Кто куда, а я в редакцию.
Василий отправился в экспедицию.
— Знаешь, парень, — сказал ему Марьев, — мы, наверное, завтра никуда не поедем. Непонятно, что будет. Я пацанёнком две войны пережил — ничего хорошего сказать не могу. А с другой стороны, столько было за последние годы для обороны сделано, такая создана мощная техника и такие мы имеем примеры отпора агрессору, что, кто знает, может, это ненадолго. Как на озере Хасан. Врезали гадам, они и побежали.
— У меня практика два месяца.
— Хе, два месяца! Два месяца — большой срок.
— А что мне теперь делать?
— Отдыхай, — пожал плечами Марьев. — Что делать? Откуда мне знать, что в такой ситуации делать. Но будь на виду.
— Как это?
— Ну, заглядывай каждый час. Вдруг будут какие распоряжения из Москвы…
…Василий брёл по городу. Везде обсуждали войну. Воскресенье: народ, кто не в смене, высыпал на улицы и площади. Общее настроение было тревожным, но оптимистичным. И чем больше проходило времени после выступления товарища Молотова, тем быстрее сглаживалась тревога. Ведь бомбили где-то далеко, а здесь Алтай… Собирались группами в скверах, возле памятников.
— Навалять им по первое число, — орал нетрезвый мужик в мятой рубахе навыпуск. — Раньше немчуру били и теперь побьём.
— Ни разу их верха над нами не было, — гундел другой.
— Да о чём вы говорите? — надрывалась тётка в платке. — Это ж на неделю-две. Какая у них против нас может быть война! Так, бузят…
— А может, и больше недели, — не соглашались с ней. — На месяц. А то и на два.
— С кем там два месяца возиться-то!
— Э, не скажи. Немец, он силён… Всю Европу съел.
По радио снова и снова повторяли речь Молотова, но уже в исполнении Левитана. И люди опять слушали, пытаясь найти ответы на эти проклятые вопросы: сильна ли война? Как быстро выгоним врага? Что нам-то всем делать?..
Василий подходил то к одной, то к другой группе. Везде было возмущение агрессором, везде была уверенность в победе. Подумал, что, наверное, сейчас так повсюду. Там, где он бывал — на предприятиях, которые строили товарищ Ухватов и его команда: в Селищеве, Челябинске, Коми, на реке Соти и на Каме, — и там, где не был…