Живая бомба

— Значит, человека, которому звонил Соколов, звали Алексей Борисович Богомолов?

— Так точно.

— А вы не знаете, кто он такой?

Давыдов задумался, затем покачал головой:

— Никак нет. Фамилия вроде знакомая, но где я ее слышал — не припомню. Хотя… Черт, что же это я? Был в прошлом правительстве один Богомолов! Вице-премьер.

— Да-да, я теперь тоже припоминаю. — Поремский вежливо улыбнулся. Что ж, Василий Васильевич, спасибо за информацию. Вы нам очень помогли.

— Не за что. Помогать органам правопорядка — священный долг каждого гражданина. — Давыдов радужно улыбнулся, почесал пальцем морщинистую переносицу и лукаво сощурился. — А вы небось уже меня в убийцы записали, а?

— Почему вы так решили?

— А чего бы ради ко мне приходила ваша сотрудница? И все выведывала, выспрашивала. А я бы и рад был ей все рассказать, но сами понимаете. Вы-то хоть сохраните мое инкогнито?

— Ваше — что? — не понял Поремский.

— Инкогнито, — повторил Давыдов. — В смысле тайну моей личности.

— Это уж как получится, — сказал Поремский. — Но обязуюсь не открывать вашего «инкогнито» без крайней необходимости.

— И на том спасибо. За себя-то я не боюсь, но сами понимаете — жена, дети. Вы, самое главное, жене моей не говорите. Про сауну. Ну и вообще.

— Я же пообещал, — напомнил Поремский.

На столе у Поремского зазвонил телефон. Он снял трубку.

Алло… Что?.. Вот черт! Где она?.. Так… так… В какой больнице?.. Понял. А Леуса куда?.. В реанимацию?.. Ясно. Держи меня в курсе, хорошо?.. Пока.

Поремский положил трубку и мрачно посмотрел на Давыдова. Тот невольно поежился под взглядом следователя.

— Что-то случилось? — робко спросил Давыдов.

— Случилось, но вас это не касается.

Ясно, — вздохнул Давыдов. — Я могу идти?

— Идите.

Давыдов кивнул, взял пропуск, пискнул «до свиданья» и поспешил ретироваться.

Глава 15 НАПАРНИК

Миша Камельков сидел перед кроватью и держал Юлю за руку. Рука была вялой и бескровной. Юля лежала в постели с поднятым до самого подбородка одеялом. Глаза ее безучастно смотрели в больничный потолок. Ее красивое лицо побледнело, черты обострились. Под глазами пролегли глубокие тени, губы побелели и запеклись.

— Все будет в порядке, — говорил Камельков, сжимая в ладонях узкую Юлину ладонь. — Врач сказал, что операция прошла успешно. Жизненно важные органы не задеты. Уже через месяц сможешь танцевать, останется только маленький шрамик.

— Не… волнуйся, — тихо проговорила Юля и облизнула пересохшие губы. — Я чувствую себя нормально.

— Только маленький шрамик, — повторил Камельков, стараясь, чтобы голос не задрожал.

Юля повернулась и посмотрела на него ввалившимися глазами.

— А ты… будешь… меня такую любить? — спросила она.

— Спрашиваешь! — горячо воскликнул Мишаня. — Я буду любить тебя всякую! Главное, чтобы ты меня любила, а об остальном не беспокойся.

— Я бы тебя любила, — сказала Юля и снова отвернулась от Камелькова. Глаза ее, огромные, запавшие, смотрели в потолок. — Плохо, что все так получилось, — сказала Юля. — Теперь ты не сможешь спокойно работать. А ты должен быть спокойным.

Камельков нежно поцеловал Юлины пальцы, прижал ее руку к своей щеке и сказал:

— Не волнуйся. Этот гад получит сполна, обещаю тебе!

— Да, — ответила Юля. — Я знаю. Теперь ему не отвертеться. Мы сумели его прижать, да?

— Да, сумели. И только благодаря тебе. — Камельков глянул на наручные часы.

— Тебе пора? — не глядя на него, спросила Юля.

Мишаня вздохнул:

— Да, зая. Сейчас я должен идти, но завтра утром я снова буду у тебя. Хорошо?

— Хорошо.

Камельков встал со стула, затем наклонился и осторожно, словно боялся поранить, поцеловал Юлю в губы.

— Не скучай, — ласково сказал он. — Думай только о хорошем.

Юля улыбнулась:

— Хорошо, милый. Я буду думать о тебе. Только прошу тебя… будь осторожен. И ничего не делай один, без своих товарищей. Обещаешь?

— Обещаю.

Камельков почувствовал, как на глаза ему наворачиваются слезы.

— До завтра, — сказал он, повернулся и поспешно, чтобы Юля не успела заметить его мокрых глаз, вышел из кабинета.

План был простой. Дождаться темноты, а там будь что будет. Ловкости и силы Камелькову было не занимать. Избитый Леус лежал в реанимации. У него были сломаны кости лица, а также — обширная гематома в мозгу. Никаких сожалений по этому поводу Камельков не испытывал. Ну, может быть, всего одно — что подонок не превратился в овощ. Впрочем, овощ не может дать показаний, а Леус, по утверждению врачей, должен был со временем прийти в себя. На данном этапе Камелькова это вполне устраивало.

Поремскому он решил не звонить. Хотел было зайти в бар и выпить рюмку-другую водки, чтобы снять напряжение, но затем передумал. Голова должна была работать четко.

Первый свой визит Камельков нанес оперативнику из детективно-охранного агентства «Глория» Филиппу Агееву, с которым его когда-то познакомил Турецкий. После этого они встречались по делам службы еще три или четыре раза. Благодаря сходству темпераментов и характеров Камельков и Агеев с самой первой встречи нашли общий язык, а вскоре и подружились.

Филя встретил Камелькова радостным возгласом:

— Мишаня! Сколько лет, сколько зим! Проходи, дорогой! Пиво будешь?

Камельков угрюмо мотнул головой.

— Значит, дело и впрямь серьезное, — заключил Агеев. — Выкладывай, что случилось.

Покинув Агеева, Камельков отправился в хозяйственный магазин, чтобы прикупить пару-тройку необходимых вещей. Выходя из магазина, он увидел неподалеку от пивного киоска знакомую рослую, широкоплечую фигуру. «На ловца и зверь бежит», — подумал Камельков.