Живая ракушка

К счастью, соседи оказались расторопными. Кто-то вызвал милицию, кто-то – скорую, кто-то отправил своего мужа на подмогу. Жители дома запомнили эту ночь надолго.

Когда дежурный наряд увел отчима, а фельдшер, убедившись, что переломов у мальчика нет, дал рекомендации по носовому кровотечению и уехал, все стихло. Будто ничего и не было.

Сестренка успокоилась и мирно посапывала. Лишь Паша сидел на кровати в разорванной майке, с синяком под глазом, опухшей нижней губой и засохшей кровью под носом. Мать подошла к сыну, пристроилась рядом и, крепко обняв, прошептала:

– Пашенька, сынок, прости меня.

Он не отстранился, хотя внутри кипело. Отчаяние. Злость. Но обида была уже не на мать. На себя. Мальчик повернулся, уткнулся ей в плечо, обнял в ответ и заплакал.

– Мама, и ты прости.

Это были слезы очищения. Сбросив тяжелый душевный груз, который носил в себе с момента последней ссоры, Паша почувствовал легкость.

– Я не смог защитить тебя… От него.

– Смог. Ты молодец и…

Паша перебил:

– Мама, неужели ты хочешь, чтобы он вернулся? – вытирая щеку кулаком, мальчик посмотрел на мать.

Та молчала.

– Мы проживем и без него, вот увидишь, – взял ее за руку.

Женщина перевела взгляд с сына на маленькую дочку. Паша поймал движение маминых глаз.

– Не волнуйся. Я буду тебе помогать с Галей. Только не пускай сюда этого гада. Я ведь взрослый. Все понимаю. Я буду мужчиной в доме.

Валентина Андреевна не ответила. Видимо, о чем-то думала.

– Давай ложиться спать, – устало сказала она и поцеловала сына. Переодела ему майку, аккуратно вытерла кровь, укрыла одеялом и выключила свет.

Паша уснул не сразу – вспоминались сцены ужасной ночи.

«Когда вырасту, я не стану ни как отец, ни как отчим, – словно давая себе клятву, тихо шептал мальчик. – У меня будет другая жизнь, и я никогда не обижу жену».

Веки становились тяжелыми, а мысли туманными.

Спустя десять минут Паша спал. А Валентина Андреевна снова плакала в подушку. Она тоже приняла решение.

Через неделю жили втроем: мать, сын и дочь.

Глава 15. Новенькая

В начале октября стояла теплая солнечная погода. Будто золотая осень, заблудившаяся в сентябре, купила билет и запрыгнула в последний вагон. На переменах школьников тянуло на улицу: играли в классики и выше ноги от земли. Но строгий звонок вновь собирал за парты, и ребята окунались в древний мир и множества натуральных чисел.

В пятом «Б» шел урок литературы. Вела его классная руководительница Ольга Васильевна.

Это была немного чудаковатая женщина. Постоянно читала стихи великих русских поэтов и придерживалась мнения, что «не любить Пушкина и Толстого равносильно предательству Родины». Не имея собственных детей, учительница всю себя отдавала школе и литературе. Вот и сегодня ее слегка выпученные, почти прозрачные глаза смотрели на портреты поэтов и писателей, которые были расставлены на полках шкафов позади парт, а Ольга Васильевна нараспев декламировала:

Подруга дней моих суровых,

Голубка дряхлая моя!

Одна в глуши лесов сосновых

Давно, давно ты ждешь меня.

Вдруг дверь открылась, и в кабинет вошла директор с незнакомой девочкой. Класс дружно встал.

– Здравствуйте, ребята! Садитесь.

По-матерински обняв школьницу за плечи, она представила:

– Знакомьтесь, это Катя Львова. Будет учиться с вами. Катя немного задержалась, – на этих словах голос Зои Ивановны стал чуть тише, – но думаю, – она добрым взглядом обвела учеников и продолжила, – вы поможете освоиться ей. Тем более, Катя – отличница.

Сидевшая на четвертой парте в среднем ряду белобрысая девочка состроила кислую мину.

Все рассматривали новенькую.

Коричневое школьное платье с аккуратно пришитыми белыми гипюровыми манжетами и воротничком. Черный фартук с крылышками на плечах. Красный пионерский галстук. Бежевые хлопчатобумажные колготки гармошкой собрались на коленках. Лакированные черные туфельки с застежками по бокам. Черные банты.

Обычная советская школьница. Неприметная. Разве что цвет волос, собранных в два хвостика, отличал девочку от остальных детей. Огненно-рыжий.

Говорят, рыжие – счастливые, но по лицу незнакомки это было незаметно. Глаза цвета подсушенной полыни смотрели куда-то вдаль, не замечая ребят. Словно девочку вырвали из какого-то своего мира и насильно поместили сюда – в эту школу и этот класс.

Белобрысая оценивающе взглянула на темно-оранжевый портфель, который держала в руках вновь прибывшая. «Дорогой, наверное. В нашем городе такие точно не продают», – с завистью подумала она.

– Ольга Васильевна, я вас оставляю. Принимайте, – директор погладила Львову по плечу и направилась к двери.

Дети встали.

– Катя, садись к Корчагину, пока Иванова болеет, – классная руководительница указала на свободное место третьей парты у окна.

Девочка тихо прошла, села, повесила портфель на крючок. Учительница продолжила вести урок. Некоторые ребята следили за Катей. Вот она расстегнула застежку, вытащила пенал, тетрадь и дневник. Паша краем глаза тоже наблюдал за соседкой: лицо показалось знакомым.

Потом девочка, будто опомнившись, наклонилась и достала из портфеля что-то красное, пластмассовое.

«О нет, – увидел Павел. – Футляр для очков!» Он сразу вспомнил детский сад, Анжелу и недельное наказание.

А Катя надела очки и стала слушать учителя.

«И почему мне так не везет?» – вопрошал мальчик.

После уроков Корчагин подошел к классному руководителю.

– Ольга Васильевна, я же с Ивановой сижу. Зачем ко мне новенькую посадили? Вон у Славки Подгорного тоже свободное место.

– Паша, чем ты недоволен? Катя – отличница, в Артеке, между прочим, побывала. Английский изучает. А у тебя по литературе и иностранному пробелы. Вот и бери пример. Четверть посидите вместе, там посмотрим. А за Иванову не беспокойся. Выйдет – сядет с Подгорным.

Паша молчал. Да и что он мог сказать в ответ? Что ему не нравятся девочки в очках? Расстроенный, побрел в раздевалку.

Краем уха разговор услышала Ленка Головняк. Та самая, с кривой миной. И, еще не зная Львову, уже невзлюбила ее.

Катя потихоньку втягивалась в учебу. На отлично отвечала любой урок. Кто-то из одноклассников удивлялся: откуда она столько знает? А кого-то это бесило: задается. Но была тихой, молчаливой. После уроков сразу уходила домой.

Директор, рассказав в учительской историю Львовой, попросила внимательнее к ней относиться.