Живая статуя

Я настороженно прислушался к последней реплике, и жалобы тут же прекратились.

Духи замолкли. Поступь Августина была осторожной, кошачьей, почти бесшумной, ну, а моих шагов не было слышно вообще. Я наклонился и слегка коснулся пальцами его плеч, так будто собираюсь столкнуть с лестницы. Она была достаточно крутой для того, чтобы упавший сломил себе шею. Августин тихо охнул, но удержался на ногах, резко обернулся назад, готовый к обороне и…никого не увидел.

Смешно! Он смотрел прямо мне в лицо и не видел меня. Каким удивленным он выглядел в этот момент. Он же ощутил прикосновение и толчок. Таких фокусов его покровители никогда еще с ним не проделывали, да и я подшутил так жестоко в первый раз. Конечно же, я не дал бы ему упасть, мне всего лишь хотелось разыграть его и посмеяться над его изумлением.

Я слегка дунул ему на ухо, так, чтобы золотистая прядь отлетела в сторону, обнажая кожу, на которой вполне могла быть оставлена тайная метка. Но метки не было, только сам Августин ощутил, как ухо и шею ему словно обожгло от моего дыхания. Ожога не осталось, но кожа слегка покраснела и зачесалась. Я уловил, как в мозгу пострадавшего пронеслась быстрая мысль «наверное, насекомые», хотя подсознательно Августин вряд ли верил в такое предположение. Он ведь знал, что не то, что в зимнюю стужу, даже в жару комары не залетают в его владения, просто ему надо было утешить себя какой-нибудь отговоркой.

Он быстро и тихо двигался вперед, я неотступно следовал за ним. Забавно было само ощущение того, что преследуемый не подозревает о преследователе. Только внутренне Августин ощущал неуверенность, дискомфорт, где-то в отдаленном уголке мозга назревала тревога, но почему, он сам объяснить не мог.

У одной из глубоких арок он задержался и с благоговением скользнул рукой по чему-то мягкому и шуршащему. Что там? Явно не святая реликвия и не икона. Я быстро заглянул в арку и заметил, что ее стенки оплетает длинный пышный венок из засохших роз. Мертвые цветы, давно увядшие, но настолько ценные, что никто не посмел выбросить их или сжечь. Розы! Я протянул к ним руку и тут же отдернул пальцы назад, будто боялся обжечь сам. Ах, уж эти розы! И столько колючих шипов, и столько воспоминаний! Шипы тоже высохли, но до сих пор оставались острыми, и я по запаху ощутил, что на них запеклись и остались до сих пор капли крови Августина. Странно, он ведь был не из тех, кто с радостью занимается самобичеванием. Так зачем же ему класть руки на шипы, касаться их губами, словно он целовал образ святой. Я слегка погладил готовые рассыпаться, сухие лепестки, и от близости огня, разливавшегося по моим венам то, что было мертво, ожило. Цветы снова стали живыми и благоухающими, и им больше не нужна была вода, чтобы не увянуть. Их возрождение — мой подарок Августину. Я привык быть щедрым, даже по отношению к врагам.

Хотя не знаю, стоило ли называть Августина врагом или даже соперником. Вряд ли можно было возвысить его настолько, чтобы он вдруг стал представлять опасность для меня. Сам по себе этот мальчишка бессилен, а его господа привыкли трусливо играть в прятки со всеми, кто сильнее их. Увидев Августина впервые, я всего лишь хотел понаблюдать со стороны за неизбежным падением того, кто на краткий срок возвышен злыми силами, но наблюдать безучастно не смог. Вообще роль стороннего наблюдателя была не для меня, это было доказано не однажды. Я всегда рвался в центр событий и часто себе же во вред. Зато победы, полученные неожиданно и с трудом, радовали, как никакие другие.

Августин! Его говорящее имя рефреном звучало в моем сознании. Неужели он, и вправду, считает себя божественным, верит в то, что его возвышение было предначертанным, а святость врожденной. Или же эти мысли внушил ему кто-то другой, тот, общение с кем является позорной тайной этого мальчишки. Пока я думал так, Августин уже ушел достаточно далеко от благоухающей розами ниши. Он смело двигался туда, откуда доносились приглушенные крики, стенания, лживые самообличения. Факел в его руке, как пылающий огромный светляк, плыл по темному воздуху, оставляя за собой дымную полосу. Казалось, что огонь сам собой летит вперед, освещая дорогу избранному. Избранник злых сил. Я не ненавидел его и никогда не смог бы полюбить, но он сумел заинтриговать меня.

Стоны были тихими, едва уловимыми, как и скрежет металла, как дыхание огня в жаровне, как подергивание дыбы, но я знал, что Августин ничуть не хуже меня различает все эти отзвуки и даже может отличить один от другого, хотя лязг пыточных инструментов, шелест длинных одежд, шаги и голоса сливались в такую непривычную какофонию, услышав которую, растерялся бы и злой дух. Вряд ли хоть один из моих подданных был настолько зол, чтобы вдохновить человечество на создание этого ада на земле. Застенок вызвал у меня не страх, а легкое отвращение. Внезапно и с удивлением я осознал, что Августин тоже ощущает презрение, проходя мимо тех стен, за которыми пытали осужденным. Кроме этого, он еще чувствовал страх, потому что знал, что на месте жертвы однажды может оказаться и он сам, и любой из его окружения.

Морозный воздух, дувший в узкие окна-бойницы с улицы, был ему намного приятнее, чем жар и ужас, царящий в комнатах, расположенных рядом с местом его собственного обитания. Он снова хотел выйти в ночь, прихватив с собой роту крепко сбитых, готовых к драке единомышленников, и идти вперед, наводя страх на округу и ожидая момента, когда над крышей какого-то из домов мелькнет тайный знак. Некто всегда указывал Августину дом, в котором обитает зло. Кто-то шептал ему на ухо, куда следует повернуть, чтобы поймать ведьму, или дергал его за серый капюшон рясы при встрече с колдуном.

У самого выхода Бруно протянул хозяину накидку, сверху неброскую, но зато изнутри подбитую дорогим теплым мехом, но Августин отстранил ее рукой. Он привык ходить по морозу в одной только рясе и не ощущать холода. Что-то грело его изнутри, а ему казалось, что это черные ангельские крылья его госпожи покрывают его точно плащаницей, и он слышит ее шепот над своим ухом. Она рассказывает ему о том, как чудесно обрести бессмертие и стать бесчувственным, забыть о боли и тоске, не ощущать ни стужи, ни жары, ни о чем не жалеть и ничего не желать. По ее словам, обратиться в живой мрамор было все равно, что возвыситься. Разделял ли ее пристрастия сам Августин?

Ну вот, я уже узнал кое-что о его госпоже и ее идеалах. Значит, его мысли не столь недоступны, как я думал поначалу. Даже они поддаются прочтению. Сознание Августина представлялось мне книгой, написанной на языке, который я только что начал изучать.

Я следил, как он собирается уходить, как отдает последние указания и требует немедленно позвать самых доверенных людей, но их не требовалось звать слишком настойчиво, они и так с нетерпением ожидали малейшего зова своего хозяина и кумира. Они обожествляли того, кто поклонялся злу. Только некоторые служители инквизиции, такие как Бруно и Лоренцо, были более смекалистыми, но и те оказались слишком далеки от истины. Им было все равно, у кого стать правой рукой, у святого господина или у проклятого, лишь бы только быть поближе к власть имеющему.

Я задумался и не успел расслышать какую-то реплику, только слышал, как разозленно выдохнул Августин.

— Франциск, Сандро… — пробормотал он. — Пусть кичатся своей родословной еще неделю, а затем арестуем и их. Сначала старшего брата, чтобы у младшего было время понаблюдать за разоблачением и добровольно раскаяться. А если он не придет с повинной сам, то конвой поможет ему отыскать дорогу.

— А как со свадьбой? — неуверенно пробормотал Бруно.

— Пусть женится, — равнодушно отозвался Августин. — Раз нашлась женщина, готовая разделить участь бесчестной семьи… Кстати, я слышал, что их предки не так уж благородны. Настоящие предки. Ведь Франциск и Сандро только пасынки его светлости, а законный наследник пропал втуне. Куда он мог деться? Это они поведают нам на допросе.

— А если невестой Франциска окажется знатная дама, такая же знатная, как и пропавший наследник.

— По-твоему, дьявол не может соблазнить кого-то из знати? — Августин строго взглянул на помощника и тот тут же съежился под его пристальным взглядом.

— Я только засомневался, потому что они так гордятся предстоящим браком.

— Сомнения от сатаны, — коротко, но многозначно оборвал его Августин и с гордым видом прошествовал к выходу, мимо растерянного помощника. Бруно был настолько растерян и озадачен, что даже не заметил, как дверь сама собой распахнулась перед Августином.