Живём ли мы свой век

Все эти операции давали лишь временный эффект из-за рубцевания подшитой ткани.

В последние годы стали применять прямой анастамоз между близлежащими сосудами, например грудной и венечной артериями. Большинство хирургов создают прямой шунт между аортой и коронарной артерией с помощью вены, взятой с ноги больного. Имеются отдаленные результаты, показывающие, что многие больные чувствуют себя хорошо уже несколько лет.

Однако все эти операции представляют собой очень серьёзное вмешательство, дающее какой-то процент не только неудовлетворительных результатов, но и неблагоприятных исходов. Поэтому, надо полагать, решение проблемы лежит не на пути хирургии. Необходимо создавать такую обстановку и такой режим, такие условия жизни и работы, которые бы предупреждали длительное перенапряжение нервной системы и психоэмоциональные стрессы.

Глава девятая

Однажды утром, отправляясь в горы, певец и художник заметили странную картину: неподалеку от молельни на плоском сером камне лежал старик и возле него толпилась стайка людей. Друзья подошли к ним. Знакомый таджик отвел их в сторону, сообщил:

— Курбан-ака, наш самый почтенный бабай. Ему сто двадцать лет, он болен, попросил, чтобы его вынесли на камень.

К старику один за другим подходили люди, видимо, родственники, дети, внуки, племянники; он каждому говорил что-то, иных брал за руку, удерживал возле себя дольше обыкновенного. А потом сказал, обращаясь ко всем:

— Да благословит вас бог. Не печальтесь, идите к своим очагам. Я слаб, но умирать не хочу. Пусть глаза мои видят небо и горы.

Люди молча расходились. И каждый с почтением оглядывался на старика. Виктор тоже собирался уйти, но старик окликнул его:

— Подойдите ко мне, добрый человек.

Виктор торопливо приблизился к старику.

— Меня зовут Курбан Махсум, а как зовут тебя, юноша?

— Я Виктор Сойкин, дедушка.

— Виктор — хорошо. Мой русский друг — Иван, а ты Виктор. Это хорошо. А как зовут твоего товарища?.. Олег Молдаванов?.. Да продлятся ваши дни в радости!.. Ты слышишь, юноша? Я говорю по-русски... У нас теперь многие говорят по-русски, а раньше... Я один знал ваш язык. Далеко вокруг не было человека, кто бы, как и я, умел говорить по-русски.

К старику подошла девушка, подложила под голову белую как снег подушку, укрыла старика верблюжьим одеялом. Старик взял её за руку, ласково погладил.

— Спасибо, Сония, внученька моя. Не пойдешь ли ты в город? Если пойдешь — принеси мне виноградный сок. Совсем немного — две-три бутылки.

Сония, как показалось Виктору, неохотно согласилась:

— Хорошо, дедушка. Я принесу тебе сок.

Виктор поспешил ей на выручку:

— Я сегодня пойду в город — принесу вам сок.

И повернулся к Сонии:

— Вы не возражаете?..

Девушка повела плечом. И мимолетно кинула взгляд на Виктора; он перехватил её взгляд и подивился большим, широко открытым синим глазам. У всех таджичек, которых он видел, глаза чёрные, и Сония от них мало чем отличалась: лицо смуглое, волосы и брови смоляные, а глаза... синие. Уж не померещилось ли ему?

Сония закрыла лицо платком и пошла вниз к белому стволу чинара. Виктор невольно на неё загляделся. Легкая и гибкая, она, казалось, не шла, а летела, Художник вспомнил рассказ Боймирзо. В оные времена здесь проходили легионы Александра Македонского — воины все были рослые и глаза имели синие. С тех пор и появились в горах Памира таджички с жаркими, как синий огонь, глазами...

Курбан-ака задремал. Виктор отыскал хозяина своего, Боймирзо, спросил у него, чем болен старик и нельзя ли ему помочь.

— Был доктор, ничего определенного не установил, видимо, время пришло умирать. Старость — никуда не денешься.

Виктор быстро засобирался в город. В двенадцатом часу он уже был в Нуреке, сразу зашёл на почту и послал телеграмму профессору Чугуеву: «Здесь кишлаке Чинар умирает старик возрасте сто двадцать лет врачи не находят никакой болезни говорят пришло время умирать нельзя ли помочь извините беспокойство Виктор Сойкин».

В гастрономе виноградного сока не оказалось. Не было его и в других магазинах. Тогда Виктор сел в рейсовый автобус, отправлявшийся в Душанбе. Там он купил целый ящик бутылок с виноградным соком. Потом зашёл в магазин художественного фонда, закупил всё необходимое для своих художнических занятий. Увязал поклажу, забросил на спину. Поздно вечером вернулся в Нурек. И отсюда, не теряя времени, двинулся в горы. Вначале ящик казался нетяжёлым — в нём было двадцать четыре поллитровых бутылки, но по мере того, как Сойкин поднимался в горы, ящик становился тяжелее. Виктор всё чаще останавливался, отдыхал.

В горах воцарилась ночь. Гул экскаваторов и тяжёлых самосвалов остался внизу, там, где сверкали тысячами огней город и стройка; в вышине над горами висела четырнадцатидневная луна. Вокруг звучала немолчная песня кузнечиков, цикад, где-то ухала не то выпь, не то горная сова. Виктор не испытывал страха; он ощущал светлое радостное чувство, от которого на сердце было легко и приятно. Вспомнил, что ещё вчера слышал знакомую боль за грудиной, а сегодня её нет, хотя и тащит на спине тяжёлый ящик. От этой мысли ему сделалось ещё легче и веселее, он лихо закинул за спину ящик и бодро зашагал вверх по тропинке.

Было уже за полночь, когда он пришёл в кишлак. У камня Курбан-аки не оказалось, дверь в его саклю была плотно прикрыта. Виктор поставил у двери ящик и сам отправился в свою саклю. Молдаванов, нагулявшись в горах, крепко спал. Виктор осторожно юркнул под одеяло. Уснул мгновенно и спал мертвецки до высокого и жаркого солнца.

В полдень Виктор нетерпеливо развернул свои покупки, приготовил большой холст, натянул на раму, потом стал разбирать тюбики с краской. Кто-то тронул его за локоть. Обернулся: Сония! Она смотрела на него удивленно и будто бы не узнавала.

— Вы художник?.. — Смутившись, инстинктивно прикрыла краем платка лицо, проговорила почти чисто по-русски: — У нас в школе есть картина. Хотите посмотреть?..

— Непременно посмотрю. А вы хорошо говорите по-русски.

— Дедушка Курбан-ака меня учил с детства. Он зовет вас. Сказал, чтобы пришли. Сейчас...

Курбан-ака лежал на камне, встретил Виктора вопросом:

— Зачем так много принес виноградного сока? Узнаю русский характер...

На лице его, ожившем и повеселевшем, летала счастливая дума — он что-то вспоминал давнее и хорошее.

— Послушай, сын мой, я хочу немного поговорить. Ты помнишь, я вчера назвал русское имя — Иван. Если ты пойдешь в сторону вон того красного камня — его так и зовут: Красный камень — то там, в маленькой, как ишачья спина, долине, живёт русский человек Иван. Он ещё совсем молодой, ему нет и ста лет — он мой друг. В начале века, да, в 1902 году, через наш кишлак проходил отряд русских солдат. Офицер похитил мою младшую сестру Хамдам. Я тогда поклялся вырвать её из когтей ястреба. Долго шёл по следу отряда, пришёл в русский город Самару. Ты знаешь, на Волге есть такой город?.. Там я нашёл свою сестру — она работала на кухне у богатых людей и тосковала по родному краю. Я выкрал её, но за мной увязалась погоня. Однажды ночью в русской деревне я постучал в окно крайнего дома. Дверь открыл молодой человек с русой курчавой бородой. Это был Иван. Он пустил нас на ночлег, а случилось так, что мы прожили у него четыре года. Так мы с ним встретились и стали друзьями. Вот видишь, как много я тебе рассказал. Я теперь устал, а ты приди ко мне завтра, и я докончу всё остальное. А сейчас подай мне бутылочку сока и иди по своим делам. Твой сок прибавляет мне сил. А вон... — Он показал глазами на подходившую женщину... — Она несёт мне куриный бульон. У меня сегодня хороший аппетит, а это значит — я ещё буду жить. Ступай, сынок. Да благословит тебя бог!..