Живем только раз

Про долг я загнула, конечно. Лично я никому ничего не должна. Мне просто необходимы были результаты экспертизы, чтобы быть уверенной на сто процентов в том, что Ирину убили. А может, еще и отпечатками пальцев разживусь по их доброте душевной. Тогда и с Мартыновым проще будет разговаривать. А для этого нужно войти в контакт с теми, кто прибудет на место происшествия. И вообще быть паинькой.

Потрясенный Кешка курил одну сигарету за другой, ежеминутно приговаривая:

— Кошмар какой-то! Ужас! Ну и вляпались мы с тобой, Танечка. Знал бы — ни за какие пряники сюда не пошел бы.

Потом моего нового друга осенила очень удачная, по его мнению, мысль:

— Давай лучше сдернем, а, Тань? Затаскают же, блин горелый. Все равно нас с тобой никто не видел.

Я вновь терпеливо и очень доходчиво объяснила товарищу, что такое совесть, хотя, в общем-то, я и сама не слишком ею обременена.

Отпускать Кешку в мои планы не входило. Так и в подозреваемые угодить недолго. Доблестные защитники правопорядка будут отрабатывать все версии. А их методы мне очень хорошо знакомы. И тогда уж я точно на несколько дней вывалюсь из обоймы.

Нас обоих колотила мелкая противная дрожь. Хмель давно слетел. Мокрое нижнее белье противно холодило кожу. Стало совсем светло.

Да, Ирина Анатольевна, создала ты проблемы. Хотя тебя теперь больше никакие проблемы не волнуют…

Еще пару часов назад я была готова наплевать и на посмертное поручение Эрнста Натановича, и на его деньги. Но теперь уж дудки, уважаемый Антон Витальевич! Вы у меня не будете спать спокойно. В том, что и смерть Ирины — ваша заслуга, я почти не сомневаюсь. И я найду на вас управу, обещаю вам, сударь! А уж если гениальный детектив Татьяна Иванова что-то пообещала, она свое слово сдержит. Так что сушите сухари.

Такие вот невеселые мысли теснились в моем усталом сером веществе.

А тут еще Кешка тихонько поскуливает:

— Ну на фига нам это надо, Танечка? Пускай сами разбираются. Она допрыгалась, а мы — отвечай.

— О покойниках, Кеша, нельзя говорить плохо. — И я, вздохнув, погладила его по голове, как маленького ребенка.

Солнце уже взошло, когда прибыла оперативная бригада на разбитом «уазике».

Милиционеры вошли во двор и подошли к нам.

— Так что тут у вас произошло? — спросил невысокий худосочный мужичок в штатском.

Я указала на дверь:

— Там труп женщины. Горло перерезано.

Мужичок мне не слишком-то понравился — уж больно взгляд у него колючий. С таким в контакт войти не так-то просто. А фотограф и врач-криминалист — эти господа мне совсем не интересны. Труп я видела, а то, что напишет в протоколе осмотра эта дамочка, я и так знаю. Мужичок сделал приглашающий жест, указав на дверь особняка.

Я бросила сигарету на асфальтовую дорожку и приготовилась идти. Кешка, обреченно вздохнув, тоже. И тут вновь скрипнула калитка. Я обернулась и поняла, что фортуна нынче на моей стороне.

Обычно я к нему редко обращаюсь, поскольку он плату с меня особую требует. Требует — это я неправильно сказала. Пытается добиться — так вернее. И никогда-то у него ничегошеньки в этом плане не получается.

Но сегодня я обрадовалась ему несказанно, решив, что его послало само провидение.

По асфальтовой дорожке шел самый хороший, самый умный, самый красивый (только на данном этапе) опер Гарик Папазян.

Я ему чуть не бросилась на шею. Родненький ты мой, носастенький, нескладненький Хачатурович, именуемый среди своих Кобеляном за неуемную страсть к женщинам! По твердому убеждению Гарика, некрасивых женщин не бывает, бывает просто мало водки.

Разумеется, комплиментов в его адрес, которые вы прочли, дорогой читатель, я ему не сказала. Перебьется.

Он шел, насвистывая своего любимого «Тореадора», и, заметив меня, обомлел:

— Вай, Танечка! Здравствуй, дарагая. А ты что тут делаешь, радость моя? Пачему не в постельке, слюшай?

Я пожала плечами и улыбнулась:

— Привет, Папазянчик. Купаться вот ходила, — брякнула я очень, надо думать, кстати.

Лучший в мире сыщик, большой поклонник женщин Гарик Папазян осмотрел меня с головы до ног.

Мои волосы, конечно, уже высохли. Но то, что вид они имели непрезентабельный, в этом я не сомневалась.

Да еще куртка — ровесница моей бабушки, с выглядывающими из дыр клочками ватина. И неизвестно, с чьего плеча. Очень нарядная, неотразимая супергерл. Прямо модель с подиума.

Только Папазяна такие мелочи жизни не волнуют. Он, как всегда, остался верен самому себе. Хотя претензии по поводу моего внешнего вида все же изложил. Покачав головой, Гарик изрек:

— Вах, Таня-джан, совсем испортилась, да? Ну где тебя нелегкая носила, ласточка моя?

Я развела руками:

— Говорю же, купаться ходила. Вот, с другом, — я указала на Кешку.

Тот согласно закивал головой и преданно заглянул в глаза Гарику. Видимо, он очень рассчитывал на то, что тот ему возьмет и запросто скажет:

— А вам-то что здесь, молодой человек, надо? Вы свободны.

Только Папазян Кешку в упор не видел. Ему вообще как-то не нравились особи мужского пола, уделявшие мне внимание.

— Вай, Танэчка, опять кавалера нашла, да? Видищь, как с кавалерами на ночные купанья ходить опасно? Вот купалась бы с Гариком Папазяном, так и в истории бы не вляпывалась.

— А я никуда и не вляпалась. Ты мне еще, Гарик, спасибо должен сказать. За мою бдительность. А ты подшучиваешь.

— Кто подщучивает, слюшай, да? Я ж тэбэ что говорю? Со мной купайся, Таня-джан.

Славный, приставучий Гарик в любой ситуации не унывал и всегда умел разрядить обстановку. Главное в общении с ним — это вовремя отмахиваться, как от назойливой мухи, от его вездесущих лап и фильтровать услышанные прибаутки. А уж изображать «фанеру над Парижем» у меня неслабо получается. Этак лечу и вовремя молчу, мол, ничего не вижу, ничего не слышу. Но курс при этом держу верный.

Поэтому на его предложение вместе купаться я состряпала рожицу и с иронией закивала головой.

— Искупаемся как-нибудь на досуге. Как только, так сразу.

Гарик за словом в карман не полез, но в то же время к делу перешел:

— Так что же мы стоим, Таня-джан? Давай, слюшай, и разберемся скорей с этим самым «как только».

На этом словесная дуэль закончилась, и Гарик позвал нас в дом:

— Пошли, да? Как же вы ее обнаружили, Танэчка?

— Нам показалось странным, что в доме до утра горел свет, — вмешался Кешка.