Живой мост
Шрифт:
— Ладно! Если они потом сразу уснут, так и быть, расскажу.
И он начал тихо — тихо:
— Жила — была маленькая Лейла, а рядом, в лесу, злой волк…
Несколькими годами раньше, когда у Рабийи еще не было сына, она как-то слышала эту сказку. Дядюшка рассказывал ее девочкам. И вот теперь снова та же сказка. Будто ничего не изменилось. Так ли?
Она отвела взгляд, устремила его в потолок. На лбу выступили капельки холодного пота.
В голосе дяди чудился другой, хорошо знакомый голос. Темная ночь… По тайной тропе идет отец. Надоело ему на чужбине, хочется
Перед глазами Рабийи, словно из тумана, вынырнул образ Абу Халиля. Движения рук напоминают отца — он точно так жестикулировал, когда, много лет тому назад, рассказывал ей, тогда еще маленькой девочке, какую-нибудь занимательную историю. Она закусила губы. По ввалившимся щекам скатилось несколько слезинок.
Не удалось отцу перейти через границу — схватили солдаты. Не пощадили старика, отправили в тюрьму, заковали руки в кандалы. Его руки, руки, которые месили глину, укладывали ее в деревянные формы, затем выставляли формы на солнце и, когда глина высыхала, из кирпичей строили дом. Дом, в котором она сейчас живет!
Рабийя хотела что-то спросить и не смогла — слова застревали в горле, будто камни.
Дети уснули. Монотонный голос Абу Халиля оборвался. Он встал, приблизился к племяннице, погладил холодную руку:
— Рабийя!
— Что, дядюшка?
— Крепись! Не позже чем завтра, если тебе станет полегче, увидишь мать!
Услышав слова Абу Халиля, Махмуд обрадовался: «Свидание поможет ей, как целительный бальзам!» Закашлявшись, он взглянул на жену — в ее глазах не было надежды.
— Хвала аллаху! — продолжал Абу Халиль. — Власти разрешили встречу. Лишь бы на границе было спокойно. Только было бы спокойно…
«Сколько лет свидание не могло состояться. Как измучилась жена! — подумал Махмуд. — Не спала по ночам, вспоминая мать… И вот теперь! Лишь бы было тихо на границе!»
— Чудесно, Рабийя! — воскликнул он, чувствуя, как снова оживает надежда. — Ты знаешь, мать скажет, что Суада похожа на тебя, а Хадер — на дедушку, на Абу Аббаса! Восемь лет разлуки, восемь лет вдали от родного дома!
Махмуд не мог понять, слушает ли жена, не заснула ли она — глаза открыты, лицо бледнее обычного. Он повернулся к Абу Халилю и попросил:
— Оставайтесь у нас! На улице ходят патрули, можно случайно наткнуться…
Вскоре старику захотелось спать и он стал укладываться. Махмуд подошел поправить у жены одеяло, наклонился и… вдруг вскрикнул. Абу Халиль подбежал к кровати и тоже не смог удержаться от крика.
— Умерла! Она умерла!
Крики мужчин услышали в соседних домах. Вскоре дверь дома отворилась и в комнату стали заходить люди, осторожно, ни о чем не спрашивая.
Женщины увели проснувшихся и заплакавших детей.
Целую ночь в доме было полно народу; соседи вместе с Махмудом и Абу Халилем вспоминали прошлое, повторяли, как принято в таких случаях:
— Все в мире преходяще!
— Смерть заглядывает в любой дом, будь то шатер или дворец!
— Сын наследует отцу — такова жизнь!
Под утро женщины приготовили крепкий кофе. Принимая
чашку, каждый, согласно старому обычаю, говорил:— А вам взамен — благополучия!
Махмуд скорбел об умершей супруге, выслушивал соболезнования, глухо всхлипывал. Когда рассвело, он встал и, поручив встречать родственников и плакальщиц Абу Халилю, направился к старосте. Прием был назначен на девять часов утра.
Известие о смерти Рабийи староста воспринял довольно холодно. Не обращая на это внимания, Махмуд попросил не отменять встречу.
— Как же так?! — возразил глава селения. — Согласно решению властей, свидание должно было состояться между живыми людьми! Именно это имела в виду и комиссия по перемирию. О какой же встрече может быть речь, если твоя супруга умерла?
— Умоляю вас! — просил Махмуд. — Ради оставшихся жить! Она так ждала… я отложу погребение на день или два, если потребуется.
Подошли еще несколько друзей и родственников. Староста наконец согласился. Около полудня, как говорили люди, Махмуд выбежал из канцелярии старосты и что было сил помчался к дому.
— Рабийя! — воскликнул он, открывая дверь в комнату. — Встреча состоится, на границе спокойно! Согласие получено!
— О горе! — запричитали плакальщицы.
В положенное время гроб был водружен на открытый грузовик, возле которого собрались провожающие во главе с имамом [Имам — мусульманское духовное лицо.]. Скромная процессия двинулась в путь, направляясь к назначенному пункту, что находится между Иданом и Дааскан Аль-Хайя.
Впереди с большим белым флагом ехала светлая легковая машина, в которой расположились инспектор и наблюдатели, имеющие право как на беспрепятственное движение вдоль границы, так и на переход ее в любом направлении. Рядом с ними сидел представитель израильских властей. Во второй машине находился староста, в третьей — солдаты. Затем следовал грузовой автомобиль с телом усопшей, а позади него такси, где разместились Махмуд, Абу Халиль и двое родственников.
Время встречи по другую сторону границы, очевидно, было назначено несколько раньше. Едва машины остановились и солдаты сняли гроб, как границу пересекла худощавая старуха, одетая в черное платье.
— Рабийя! Рабийя! — закричала она, подбегая. — Это я, твоя мать! Я пришла к тебе! О, как я хочу взглянуть на твое лицо!
Она упала на гроб и, уцепившись руками за доски, с мольбой посмотрела вокруг, прося открыть крышку.
Инспектор и наблюдатели отошли в сторону. К ним присоединились представители Израиля и Иордании. Один из наблюдателей достал географическую карту, развернул ее и стал что-то объяснять.
— А я-то ждала! Как я ждала! — вопила старуха, склонившись над гробом. — Приготовила твое любимое печенье! Почему ты не повременила?! Лучше бы мне умереть! Пусть меня закопают в землю! Ты была в расцвете сил! Отец так и не дождался, а я вижу не живую — мертвую!
Ее вопли постепенно стали затихать.
Инспектор взглянул на часы и вместе с представителями обеих сторон подошел к грузовику:
— Время встречи истекло!
Два иорданских солдата бережно приподняли старую женщину.