Живой мост
Шрифт:
В эту минуту я понял: Кемаль не просто федаин. Это человек, понимающий масштабы происходящих событий, всю их необъятную грандиозность.
Помню, как мы ни торопили шофера, все же опоздали на целых десять минут. Подразделение было в полном сборе. Кемаль изложил свой план, указал объект, который следовало взорвать. Милостью аллаха мы отправились на операцию. Бойцы шли окрыленные. Слабых и колеблющихся не было. Каждый верил в себя, в своих товарищей.
Мы долго петляли, чтобы не напороться на вражеские позиции, огибали укрепленные поселения. Уже почти вышли к горам, как вдруг из тьмы раздался выстрел.
«За мной!»
Мы повернули следом. Он все время был впереди, хотя скоро стал бежать медленнее.
«Сюда! Сюда!»
Мы нагнали его на склоне невысокого холма. Он подбежал к одиноко росшему оливковому дереву и упал. Оказывается, он был ранен в живот.
«Что ты сделал! При таком ранении нельзя было бежать!» — воскликнул я, в ужасе ощупывая рану и пытаясь сдержать сильное кровотечение.
«Хотел достичь объекта… надо взорвать… хотел…» — прошептал он, и голос его потерял силу.
Я прислонил ухо к самым губам. Едва расслышал:
«Дайте пить!»
Поднес флягу. Он сделал несколько глотков и закрыл глаза. Мы решили, что он впал в беспамятство, и не знали, как лучше поступить. Вдруг он выкрикнул:
«Взорвите без меня!»
Я приподнял его, прислонил к стволу дерева. Мы сидели вокруг на корточках. Кто в эту минуту не пожертвовал бы за него своей жизнью, лишь бы только он жил?!
Неожиданно он снова заговорил. Его слова я запомнил на всю жизнь.
«Ночью… родится сын… не будет… в цветочном горшке… Слышите? Это его первый крик… возвещает… — Он повернул ко мне голову. — Анвар! Отрежь кинжалом… лоскут… от моей рубахи».
Я выполнил его просьбу, недоумевая, что делать с окровавленным кумачом.
«Отрезал?» — спросил он немного погодя.
«Да, друг».
«Мое завещание…»
«Все еще уладится!»
«Это хиджаб [19] … Поклянись, что ты лично вручишь ему…»
«Клянусь!»
«Слава аллаху! Слава аллаху!» — повторил он дважды, поднял руку и показал в сторону объекта. Рука вдруг дернулась и безжизненно упала на грудь.
На рассвете мы похоронили его под оливковым деревом. Положили в объятия земли, которую он так любил… Вместе с ним закопали и его оружие.
19
Хиджаб — талисман, амулет, часто с цитатой из корана; для предохранения от порчи зашивается в дубленую кожу.
До вечера прятались в пещере в горах, куда не решаются заходить вражеские патрули. А ночью уничтожили намеченный объект. Когда занимался день, мы были уже возле плантации аль-Паши. Из Бейт Хануна все направились по домам, а я поехал к жене погибшего друга.
«Как ей сказать? Может, пока не говорить… переждать… не заходить? Или сказать, что не видел Кемаля… был в другом подразделении… — раздумывал я, стоя перед воротами. — Стучать или нет?»
И все же я постучал. Никто не открыл. Я постучал еще раз, посильней. И когда прошла минута, другая, решил, что супруга Кемаля в больнице и мне следует пойти к себе домой.
Неожиданно послышались голоса. Дверь отворилась. На улицу
выходили незнакомые мужчины и женщины. Лица у них были печальные. Первой моей мыслью было: «Когда они успели узнать? Кто рассказал о проклятом выстреле? Бойцы вроде не могли, я приехал раньше… Но кто же?! Неожиданно в дверях показалась моя матушка. Будто сейчас она стоит передо мной, а на глазах у нее слезы.«Где Кемаль? — спросила она меня, поцеловав.
«Кто?! Кемаль?!»
«Разыщи его скорей!»
И я все понял.
«Она умерла, мой мальчик! — рыдая, воскликнула матушка. — Умерла во время родов!»
Несколько дней я провалялся в постели. Доктора поставили диагноз: сильное нервное потрясение. А потом… Потом начались будни солдатской жизни, — закончил Анвар свой длинный рассказ.
Джип между тем свернул с шоссе и подъехал к военному лагерю. Охрана проверила у нас удостоверения. Перед штабом я остановил моего друга…
— Ты мне не рассказал об этом Хисаме…
Я взглянул на подходившего к нам подростка. — Вот кстати и он! — весело сказал Анвар.
На медной цепочке, облегавшей шею юноши, висел кожаный хиджаб. Проследив мой взгляд, Анвар тихо пояснил:
— Там у него лоскут кумача. Отцовское завещание.
ОМРАН ОМРАН
(Иордания)
ШАТЕР БЕЗМОЛВИЯ
Перевод И. Лебединского
Вдали на запад уходил поезд. Он зацепил низко склонившийся к земле диск заходящего солнца и медленно уволок его за линию горизонта, будто в иной мир.
Из приземистого здания выбежал лейтенант:
— Приготовиться к построению! Перекличка!
Отдыхавшие на потрескавшейся от зноя земле федаины вскочили на ноги, отряхнули с одежды пыль. Никто не понимал, почему их побеспокоили в час отдыха.
— Неужто пригласят на вечерний чай?
— Ошибаешься, Ахмед. Наверняка предстоит срочная операция.
Самая простая мысль никому не пришла в голову. Операция — дело обычное. Вот вечерний чай — действительно явление, из ряда вон выходящее.
— Отделение, становись! Равняйсь! Смирно! На месте ша-гом марш!
Федаины замаршировали, высоко поднимая колени. Лишь две ноги остались неподвижными — ноги Хусейна. Хусейн — юноша тихий, молчаливый, задумчивый. Вот и сейчас он о чем-то замечтался: действительность отошла на второй план, потерялась в пустынях раздумий.
— Столбняк у тебя, что ли? — пошутил кто-то из товарищей.
— Отделение, стой! — скомандовал лейтенант. И снова: — На месте ша-гом марш!
Ноги Хусейна по-прежнему неподвижны. Лейтенант обозлен. Он подходит к юноше и громко, над самым ухом, окликает его:
— Хусейн!
Юноша вздрагивает, будто просыпаясь от кошмарного сна.
— Виноват! — быстро поправляет одежду, выравнивает строй и марширует в ногу со всеми.
— Ахмед, Абд ар-Рууф, Касем и Хусейн! — выкликивает лейтенант. — Живо к начальнику лагеря!
— Слушаюсь! — хором отвечают молодые голоса.
Четверо юношей выскакивают из строя, пересекают двор и один за другим исчезают в дверях приземистого здания.