Живой товар
Шрифт:
Ох, придется завтра, выходной там или нет, всех свободных вывозить на место. Хоть бы дождя не было!
Глава 28
Воскресная пресса
В воскресенье многие газеты вышли с сенсационными заголовками: "Наш Листьев", "Журналистов убивают первыми", "Поджог или несчастный случай?"...
И радио "Саймон", и телеканал, и газета - все рассказывали о том, что прошлым субботним утром недалеко от подъезда собственного дома был найден мертвым известный в городе молодой журналист Андрей Родимцев. Говорили о его развивающемся таланте, о ярких репортажах и смелости независимых журналистских расследований. Обозреватели задавались вопросами, чем и кому была выгодна смерть этого человека. Правда, на убийство существовало всего
На теле многочисленные кровоподтеки. Первой реакцией официальных властей явилось заключение о том, что журналист был избит в пьяном виде и умер от нанесенных побоев. Однако коллеги-журналисты упорно утверждали, что смерть Родимцева - только первая в ряду, что вскоре последуют и другие убийства известных в прессе людей, занятых неугодными для сильных мира сего неофициальными расследованиями.
Масла в огонь подобных рассуждений подлило сообщение о пожаре аварийного дома в центре города. Всем журналистам и большей половине местного населения было известно, что там размещаются редакции некоторых местных газет и радио "Агат". Пожар уничтожил все: и оба этажа особняка, оставив только каменные стены, и подвал со всей аппаратурой, и редакцию радиостанции. Существовало предположение, что пожар начался в аппаратных короткое замыкание, или подвела старая проводка, - а потом уже огонь захватил верхние этажи. Но независимые эксперты, нанятые редакцией первого коммерческого телеканала "Семь-плюс", утверждали, что сначала в пламени погиб именно первый, а затем одновременно второй этаж и подвал. Более того, те же эксперты утверждали, что характер горения неопровержимо свидетельствует именно о поджоге где-то на первом этаже, по-видимому, в приемной газеты "Переулок".
Эти расследования никого бы не заинтересовали, кроме собратьев по литературному цеху, если бы в пожаре не погибли два человека. Одним оказался главный редактор газеты "Зебра" Шумаков, а другим - ночной дежурный радиостанции Репкин.
Вот после этого и заговорили, что эпидемия убийств перекинулась в Чураев из далекой северной столицы. Шумакова и Родимцева уже ставили в один ряд с Листьевым и Холодовым. Уже их называли честными борцами за дело правды, верными рыцарями истины без страха и упрека. Мгновенно забылись грязные слухи, которые не стыдилась публиковать та же "Зебра", забылось, как радио "Агат" со скандалом откололось от основной станции "Радио-100" и по суду оттяпало всю аппаратуру.
Перед угрозой общего врага - неведомой опасности, косящей честное и бескомпромиссное журналистское племя, - все вновь стали друзьями и братьями.
"Почему молчит городская администрация?" - гневно вопрошали средства массовой информации. А администрация просто делала свое дело и не обращала внимания на скандалы в прессе.
Да и причитания журналистов во многом оказались тщетными: народ по случаю воскресенья массово покинул город и занимался прополкой, сбором колорадского жука и прочими столь же необходимыми делами. Съемочная группа "Саймона", весь день колесившая по городу в стремлении взять интервью на улицах, вынесла печальный приговор: "Эпоха диктатуры огорода".
Тем не менее слухи все расползались по городу, умножая количество смертей и пожаров. В дело оказались замешанными чеченские террористы, мусульманские фундаменталисты и украинские ультра-правые, равно как женщины легкого поведения и виртуальная реальность, проистекающая прямо из радиомонтажной станции "Агат".
К вечеру город бурлил, переваривая дневные новости. И, переварив, уснул, чтобы завтра, услышав другие
слухи, вплотную заняться известием о посадке эскадрильи летающих тарелочек прямо на гладь Половецкого водохранилища, угрожающей оставить двухмиллионный город без воды...О слухи!
* * *
Майор Глущенко, начальник районного УВД, с вечера дал Цимбалюку разрешение поднять в воскресенье весь свободный от службы личный состав по тревоге, утром проследил, как люди в четырех машинах выехали на место происшествия, и решил позвонить в область. Однако второго зама Будяка, с которым он привык работать, на месте не оказалось, а беспокоить первого или, не дай Бог, самого начальника он не решился, и потому ограничился разговором с дежурным по управлению.
Тот выслушал сочувственно, поцокал языком, но посоветовал выслать рапорт в установленном порядке и работать пока своими силами, потому что с этим журналистом и пожаром весь город и так вверх ногами, и начальству сейчас не до бандитизма на шоссе.
– Так я ж и говорю про пожар!
– вскинулся Глущенко.
– Да нет, не твой пожар - у нас тут...
И дальше разговор пошел на уровне слухов.
Глущенко городские дела не особенно волновали, но он понимал, что и городских коллег его захолустные преступления тоже не шибко волнуют.
Минут через пятнадцать он положил трубку, вздохнул и сказал себе, что все положенное он и так делает, а потому злиться нечего. В конце концов, у них в городе и народу, и преступлений куда больше, чем во всех двадцати пяти районах области, вместе взятых.
Глава 29
Выходные дни Валентины Дмитриевны
В субботу около часа дня Евгений Борисович позвонил домой из офиса.
– Валентина, тут Мюллер поговорить с тобой хочет...
– Кто? Сам штандартенфюрер?
– Штандартенфюрер - это Штирлиц.
– А Мюллер кто?
– Кононенко, наш начальник охраны.
– Ах, наше доморощенное гестапо... Он что, меня допросить хочет?
– Слушай, ты чего злишься?
– А чего ты на работе в выходной?
– Дела.
– Ладно, пусть приезжает твой Кальтенбруннер. Часиков в семь. А ты, будь любезен, появись дома пораньше. Дела делами, а твое здоровье важнее.
– Валентина, ты не понимаешь. Дела, много дел. Полугодовой отчет, все надо в ажур привести.
– Это ты не понимаешь! Ажур пускай твой главпук наводит. А ты, если не будешь нормально отдыхать два дня в неделю, через год заимеешь язву, а через два - инфаркт, это я как врач говорю!
– Типун тебе на язык! Так, Валентина, кончай пререкания, - в голосе Манохина зазвучали стальные нотки.
– Приеду, когда смогу.
Валентина вертела мужем, как хотела, но когда он начиналговорить трубным гласом, делала вид, что ужасно перепугана, и впререкания не вступала. Манохин - мужик, добытчик, твердый ирешительный, сам решает. Сам и перерешит через пару часов,когда успокоится и прислушается к гласу разума. Правильно сформулированный глас разума звучит громче, чем трубный глас.
Пока что для правильности формулировок надо испечь пирог - тем более, что вечером человек придет.
Валентина, конечно, прекрасно знала, кто такой Мюллер, и давно к нему присматривалась, как и ко всем, кто окружал мужа. Она чуяла, что Кононенко, при всем его немногословном послушании, личность куда более сильная, чем Евгений, и потому опасная - таким не повертишь. И Зоя его свое место твердо знает, несчастная баба. Валентина Дмитриевна была убеждена, что если в семье командует муж, то жена - существо обездоленное, лишенное прав, одним словом - несчастная баба. И не потому, что не имеет власти, а потому, что мужики - существа бестолковые и постоянно забывают о главном: что работа не самоцель, а лишь средство обеспечить благосостояние семьи, её защищенность от жизненных невзгод. Да, работать надо, да, честно и добросовестно, да, вкладывать душу - но помнить: не я для работы, а работа для меня.