Живые и мёртвые

Прежде чем перейти к дальнейшим комментариям, необходимо представить те методы исследования, которые мы использовали для верификации этих и других обобщений. В знаках процессии факты истории становятся символическими продуктами нынешних значений. Пользуясь нашими процедурами исследования, мы рассмотрели сорок с лишним сцен как «истории», рассказанные теми, кто их представлял. Свободно структурированная и неуправляемая история была в этих рассказах компактно преобразована в символические сцены. Герои в окружении второстепенных персонажей разыгрывали некий сюжет, как правило, с драматическим исходом. Значение каждой драматической сцены, поддерживаемое историческим очерком и комментариями тех, кто наблюдал процессию воочию, позволило нам разработать аналитическую процедуру для установления символических элементов, которые можно было идентифицировать и значения которых можно было выяснить.

Процедура была следующей. Определялась сюжетная линия эпизода; устанавливался центральный персонаж, или герой; идентифицировались второстепенные и дополнительные персонажи, а также выявлялись, насколько это было возможно, их символические функции. Посредством интерпретации действующих лиц, включенных в процессию, и посвященных им исторических повествований определялись негативные и позитивные чувства, вкладываемые в эти фигуры, в особенности героя, являющегося основным центром интереса и идентификации [6]. Кроме того, с целью определения основных тем и общего замысла процессии могли приниматься во внимание различные символические элементы всех этих сцен [61b].

В числе действующих лиц было 46 главных персонажей, или «героев»; из них 41 роль была мужской, а 5 — женскими. В четырех сценах основную роль играла женщина; в 38 главными персонажами были мужчины; а в одной сцене были две главные роли, поделенные между полами.

Из пяти главных женских персонажей два представляли жен и матерей первых поселенцев и пионеров, один — жертву трагедии из семьи, подвергшейся индейскому набегу, один — «гонимую» старую женщину (и жену), которую осудили и признали виновной в колдовстве, и один — абстрактный образ, сыгранный молодой незамужней женщиной, представлявший «Дух реки», а вместе с тем и «Дух дикой природы». В главных ролях все женские персонажи, представлявшие человеческих существ, были подчинены вышестоящим мужчинам; женский символ природы фигурировал на сцене в одиночестве.

Второстепенных ролей (если не включать в их число дополнительные «проходные» роли) было пятьдесят пять; тридцать две из них были женскими. Среди них были 22 американки, 7 чужестранок и темнокожих, в том числе кубинские и испанские сеньориты и индеанки (девушки и женщины), а также 3 мифических символических образа: китайская богиня луны, земные Ветры и Колумбия [99] . 12 американок из 22 были женами и матерями выдающихся мужчин, остальные — клиентками управляемых мужчинами магазинов, прихожанками, внимающими известным проповедникам, пассажирками знаменитого клипера, построенного выдающимся изобретателем из Янки-Сити, и ученицами старших классов, наставником которых был известный педагог-мужчина. Только одна женщина исполняла профессиональную роль — роль медсестры Красного Креста, принимавшей участие в первой мировой войне.

99

 То есть Америка — земля Колумба. — Прим. ред.

В резком контрасте с этой картиной находились мужские роли, которые отличались огромным разнообразием, были наделены властью и обладали подчеркнутым престижем. Все главные мужские персонажи господствовали и доминировали. Вместе с второстепенными они охватывали собою все представленное здесь сложное разделение труда, хотя, как правило, принадлежали к высшим слоям общества. Среди них были президенты, адмиралы, генералы и другие офицеры высокого ранга, сенаторы, лица, поставившие свои подписи под Конституцией, торговые короли и филантропы, профессора, прославленные юристы, промышленники, а также моряки, солдаты, механики и другие мужчины, занимавшие не столь высокое положение на профессиональной лестнице, имена которых нередко были очень известны.

Из мужественности, которая преподносилась как могущественная и исполненная престижа, проистекали важные события, сформировавшие жизнь общества; в ней содержались высшие и авторитетные добродетели. Женственность же воспринималась как подчиненная, а если даже социально и более высокая, то лишь благодаря отцу или мужу, чьим статусом устанавливалось ее положение. В целом, положение женщины было зависимым, и ему уделялось мало внимания и интереса. В этом коллективном обряде с тем, чтобы видеть женщину или быть женщиной Янки-Сити, не связывалось сильных чувств. Предполагалось, что аудитория будет вкладывать свои ценностные чувства не в женские, а в мужские образы.

Однако нельзя сказать, что пол и половая привлекательность в женщинах совершенно отсутствовали. Сексуально привлекательным женщинам, к которым аудитория могла проявить прямой сексуальный интерес, были отведены роли второго плана. Все женщины, чья сексуальная жизнь вверялась конкретному мужчине и отдавалась под его санкционированное покровительство, были определены как американки. Однако на обочинах некоторых контекстов появлялись во второстепенных ролях несколько привлекательных женщин, положение которых было сексуально двусмысленным: все до одной — экзотические чужестранки, принадлежащие к иным расам и находящиеся вне Янки-Сити и американской культуры, в частности, индейские «девушки» и «женщины», привлекательные кубинские девушки и испанские сеньориты. Китайская богиня луны, появляющаяся в экзотической и завораживающей обстановке, тоже была привлекательной женщиной, хотя и не принадлежала к той же категории. Мужчины, появляющиеся рядом с этими женщинами, находящимися в двусмысленном положении, были моряками, солдатами и странствующими торговцами; со всеми этими родами занятий связывались клише, ассоциирующиеся с неодобряемыми сексуальными связями. Секс как побудительная сила, дающая женщинам власть и уважение, был не для женщин-янки. Не их, а сексуально привлекательных латиноамериканок и женщин других рас обнаруживаем мы рядом с американскими мужчинами. Выражение импульсивной жизни является сильно урезанным и рациональным. Образы женщин-янки проплывали в веренице процессии подобно осколкам сновидения, собираемым и припоминаемым с рациональной отстраненностью научного инструмента. В этом драматическом ритуале видовая жизнь и полные неистовой страсти, захватывающие события последних трехсот лет, казалось, безмятежно протекали по холодным камерам рационального рассудка, минуя стороной тайники страстного и взволнованного человеческого сердца.

Столь легкое принятие подобной женской роли для нас удивительно, ибо ответственная комиссия, занимавшаяся разработкой художественной концепции живых картин и принимавшая решения об их окончательной готовности, состояла преимущественно из женщин, принадлежащих к высшему классу. Все они могли проследить свое происхождение до колониальных времен. Некоторые имели или готовились получить профессиональное образование.

При ближайшем рассмотрении некоторых созданных ими контекстов оказывается, что здесь имело место нечто большее, нежели просто рациональное принятие подчиненной роли матери и жены. Теперь для того, чтобы соотнести представленные символы с действительными историческими процессами, определившими их присутствие, мы — поскольку у нас нет необходимых «психологических» материалов и документов относительно того, каким образом принимались решения, — должны воспользоваться интерпретацией и контент-анализом. Из трех наиболее драматичных и эмоционально насыщенных сцен две были посвящены насильственному мужскому нападению на беззащитных женщин и детей и гонениям на женщин-пуританок. Их необходимо проанализировать более подробно.

Двенадцатый эпизод, «1679 г. Судебный процесс над Гуди Морс», был подготовлен при финансовой поддержке Женского клуба Янки-Сити. Исполнители всех ролей происходили из высших слоев города. Все принадлежали к старинным родам янки. Автором сценария этого сюжета была пожилая незамужняя женщина, дочь одной из старых семей. В спонсорской поддержке Женского клуба, видимо, проявляется значение подчиненной роли женщин, а также, возможно, вина современного мужчины в их угнетении. Быть может, тем самым женщины публично продемонстрировали свое враждебное отношение к несправедливому обращению с ними, но вместе с тем как будто бы простили мужчинам то, что они делают. Мужчины, исполнявшие роли «гонителей», драматически разыгрывали чувство вины и, как можно предположить, некоторые удовольствия, связанные с их господствующим и вышестоящим положением.

Транспарант, предварявший эту живую картину, содержал дату и заголовок со следующим пояснением: «Ее обвинили в колдовстве, отдали под суд и приговорили к смерти, но потом благодаря неустанным усилиям ее мужа судья постановил освободить ее. Это был единственный в Янки-Сити судебный процесс над ведьмой». И, кстати говоря, это была единственная сцена, в которой одной из тем была супружеская преданность.

Героиней здесь, несомненно, является Гуди Морс, а героем — ее муж; столь же несомненно, что в роли «злодеев» здесь выступают судья-мужчина и теократическое право того времени. Хотя мужчины дурно обращаются с женщиной, а мужской закон духовенства и судей подвергает ее несправедливому наказанию, все завершается благополучно. Судья превращается из плохого человека в хорошего, а ее муж преданно стоит на ее стороне, давая возможность осудить мужское господство и в то же время его защищая. Через три сцены эта тема получает продолжение в процессии. Данная живая картина сопровождается транспарантом, на котором написано: «1679 г. Судья Сэмюэл Сьюолл [100] раскаивается», — а ниже приводится пояснение: «После того, как паника по поводу ведьм улеглась, судья Сьюолл, председательствовавший на судебных процессах над ведьмами, осознал абсурдность обвинений и на исповеди в Старой южной церкви в Бостоне покаялся в своем участии в этих судилищах».

100

 Сьюолл (Sewall) Сэмюэл (1652-1730) — американский судья. В 1692 г., назначенный специальным уполномоченным по расследованию случаев предполагаемого колдовства в Сейлеме, поддержал приговоры, вынесенные в отношении ведьм местными судами. В 1697 г., осознав свою ошибку, выступил с публичной исповедью. В 1718-1728 гг. — верховный судья Массачусетса. Сьюолл первым в Америке публично выступил против рабства, опубликовав небольшой памфлет в 1700 г. Наиболее известен своим дневником (1673-1729, впервые опубликован в 1878-1882), который является ценнейшим источником по политической и социальной истории колонии Массачусетс.

В одном из газетных очерков говорилось:

«Сэмюэл Сьюолл был сыном одного из первых поселенцев Янки-Сити... Он посещал Гарвардский колледж и, закончив его лучшим из одиннадцати учеников своего класса... стал председателем Верховного суда колонии Бей.

Вскоре после его назначения судьей несколько человек было обвинено в колдовстве. В то время едва ли не каждый верил, что существуют ведьмы, творящие зло. Когда на него, наряду с другими судьями, легла обязанность судить этих людей в Сейлеме, он приговорил к смерти тех, кого счел виновными.

Спустя несколько лет он понял, что никаких ведьм нет. Тогда он написал письмо, в котором признал, что допустил ошибку и очень этим опечален. Пока это письмо во всеуслышание зачитывалось в доме собраний, он стоял, склонив свою голову на виду у всех. Всю жизнь он горевал, что осудил на смерть ни в чем не повинных людей».