Живые и мёртвые

До тех пор, пока на сцену не вышел Бигги, нормальное поведение членов низшей группы вписывалось в общую модель их участия в жизни сообщества. Они были решительно равнодушны к политическим призывам. Подавляющее большинство из них редко утруждало себя участием в голосовании. Интервью показывали, что зачастую они были индифферентны к этим проблемам, вплоть до того, что вообще не знали о предстоящих выборах и не проявляли почти никакого интереса к кандидатам, их программам и исходу выборов. Из тех немногих, кто ходил голосовать, большинство считали, что это либо слабо, либо вообще никак не скажется на их существовании, поскольку кандидаты, как правило, не представляли их интересов. В целом можно отметить, что организации, занимающиеся привлечением населения на избирательные участки, редко добираются до этих людей. Символы, находящие отклик во всех других слоях сообщества, в том числе у занятых тяжелым трудом членов высшего низшего класса, и заряжающие их энергией, оказывают лишь очень незначительное воздействие на частный и публичный мир тех, кто живет на Уровне Ниже Обычного Человека. Для того чтобы их расшевелить, требуется нечто большее. Чтобы вытянуть этих людей из их апатии и индифферентности и завлечь на избирательный участок, необходимо использовать иные организации и объединения, с иными символами и призывами.

Что касается личной жизни Бигги, то, быть может, самыми важными событиями в его карьере мальчика и мужчины в Янки-Сити были неоднократные аресты и приговоры, вынесенные ему судом за физическое насилие и за прочие нарушения, внешне не связанные с насилием, но тем не менее выражающие его агрессивное отношение к респектабельности и господству высших социальных слоев Янки-Сити. Пристальное изучение пропорционального распределения арестов между членами шести классов в соотнесении с теми неприятностями, которые у Бигги были с полицией, обнаруживает одну важную особенность. 65 процентов всех арестов, зарегистрированных в полицейских архивах Янки-Сити, осуществлено в отношении представителей самого низшего социального слоя сообщества, т.е. того класса, который составляет 25 процентов населения. 90 процентов арестованных принадлежали к двум низшим классам, составляющим 58 процентов населения. Три высших класса, составляющих 13 процентов жителей, имели менее 3 процентов среди арестованных. Аресты Бигги и предъявлявшиеся ему обвинения не были акциями в отношении отклоняющегося от нормы индивида. Они целиком и полностью вписываются в общий образец, установленный отношением полиции и высшей политической власти к низшим слоям этнических групп, составляющим в Янки-Сити подножие социальной пирамиды.

Эти процентные показатели придают очевидную остроту социальной драме и статусному значению арестов Бигги. Когда в неофициальных выступлениях перед жителями своего района Бигги говорил, что «собирается показать копам, где раки зимуют», он произносил слова, заключавшие в себе значения и ценности, которые могли переживаться его слушателями с такой силой, с какой, вероятно, они не могли бы быть пережиты никаким другим социальным слоем американцев. Традиционно и неофициально принято считать, что большинство американцев недолюбливают «копов» и с удовлетворением наблюдают ниспровержение этих символов власти; но никакой другой слой не бывает столь падок на удовольствие «прочистить мозги копам», как эти самые беззащитные перед полицией социальные низы. Многострадальный Бигги, которого самого неоднократно арестовывали и мать которого предпочла отправиться в тюрьму, но не платить копам и судьям пять долларов за лицензию на содержание собаки, был человеком, который, как «все говорили», знает, как действовать, когда «станет боссом над копами». Людям, принадлежащим к низшим слоям общества, собирателям моллюсков — в особенности тем из них, кто в первый раз зарегистрировался и в большинстве своем собирался принять участие в голосовании, — было приятно прочесть в одной из крупных бостонских газет, что Бигги сказал: «Коп, много болтавший по поводу пришедших зарегистрироваться избирателей и называвший их портовыми крысами, пьяницами и бездельниками, будет наказан публично», а также: «Парочка копов, считавших себя шибко умными, имеют шанс получить наряд на кладбище, где подыщут себе компанию из таких же конченых типов». Когда Бигги был избран мэром и «заглянул в полицейский участок, дабы сказать им пару крепких слов для их же собственной пользы», множество его сторонников реально, а еще больше в своих фантазиях проследовали за ним и получили наслаждение от той выволочки, которую он устроил полицейским, смакуя, как Бигги «поставил их на место» и показал им, «где раки зимуют». Огромная толпа сторонников, которая несла в тот вечер традиционный факел и приветствовала Бигги на церемонии инаугурации, на которой тот поведал городу и миру о том, что теперь собирается делать, дабы он и ему подобные были «на коне», в полной мере уяснила значимость по крайней мере одного человеческого поступка: полицейский, который когда-то арестовывал Бигги, теперь послушно стоял, держа в руках его шляпу, готовый оказать «боссу» любую услугу.

Среди сил, действовавших в структуре сообщества и в личности Бигги и влиявших на происходящее, было также и много других социальных условий. Однако уже те из них, которые мы рассмотрели, дают нам большую часть данных, необходимых для понимания того, что происходило во время конфликта на Хилл-стрит и в ходе его последующей политической карьеры.

Глава 2. Символы и факты политического конфликта

Символы нападения

Мудрые вожди, чтобы встряхнуть народные массы, нередко прибегают к эвокативной и драматической выразительности простого иносказания; его традиционные символы глубоко укоренены в общем ядре опыта, в ощущаемых всеми людьми предписаниях и образцах. В эпизоде на Хилл-стрит и последовавших далее событиях Бигги манипулировал гораздо более драматичными и повелительными символами с тем, чтобы сконцентрировать благосклонное внимание на себе и на своих устремлениях. Эта социальная драма сделала сложные абстракции и противоречивые ценности, лежащие в основе его аргументов, значимыми для большой массы людей. Вряд ли фигуральность иносказаний могла хоть как-то повредить ее действенности.

Если рассмотреть всю последовательность событий как нечто сосредоточенное вокруг художественного оформления особняка, то в Бигги легко увидеть импресарио, продюсирующего и ставящего публичный спектакль для увеселения и наставления масс, в котором он к тому же играет главную роль. У него всегда была наготове история, которую можно рассказать, довод, чтобы убедить в споре, и цель, к которой нужно стремиться. Благодаря врожденному артистизму Бигги так осуществлял отбор символов и монтаж накладывающихся друг на друга эпизодов, один лучше другого, что это позволяло ему достичь желаемого, нанести поражение врагам и снискать признание себе и тем коммерческим и политическим целям, которые он преследовал.

Насколько ясно сам Бигги понимал значимость этих символов и предвидел, какого рода влияние они могут оказать на Янки-Сити и Соединенные Штаты, — установить невозможно. Однако можно сказать, что он чувствовал их значимость и с мастерством и проницательностью подлинного художника выстраивал свой бурлеск таким образом, чтобы оскорбить лишь немногих власть имущих и минимальное (хотя и довольно значительное) число обычных людей. Огромной же массе простых обывателей устроенное им представление доставило удовольствие. Его великое мастерство оказывается еще более замечательным, если вспомнить, что в это время он высказывал такие замечания, как: «Они сдохнут, но не упустят своего», — об уважаемых людях. Имена некоторых из них были нанесены им также и на хилл-стритские надгробия. Его враждебность, выказываемая недвусмысленно, но с юмором, несла в себе бессознательную угрозу смерти; однако многое из того, что он делал и говорил, было настолько хорошо завуалировано и казалось «ненастоящим» как ему самому, так и другим, что не пробуждало сильных страхов и тревог, а, напротив, вызывало уместный в таких обстоятельствах смех. Точно так же, как сленговый стереотип «чтоб ты сдох» часто используется, чтобы развеселить окружающих, так и символические идиомы Бигги доставляли удовольствие и пробуждали в тех, кто видел его спектакль, приятные чувства и значения, а отнюдь не страх. Тем не менее использование этих символов вне их контекста подвергало насилию рамки приличия и почти переступало границы легкой вседозволенности, за пределами которых реакцию людей начинают определять чувства гнева и отвращения.

Красочные афиши, которыми Бигги оклеил стены хилл-стритского особняка, рекламировали знаменитое цирковое представление «Дикий Запад». Их кричащие цвета, стоящие на задних лапах львы и тигры, родео с ковбоями и мустангами, старающимися сбросить своих седоков, живые трапеции и изящные силуэты акробаток — все это передавало молодую брызжущую через край энергию неукротимого фронтира. Все это пробуждало в людях любого возраста буйные юношеские фантазии. Однако обычно такие афиши выкрикивают свои жизнерадостные беззаботные небылицы со стен старых сараев, заброшенных зданий, надворных построек, с досок объявлений и других объектов с низким статусом. Их обещающее праздник возбуждение и жизнерадостность, взывающая едва ли не к каждому, секулярны, профанны и выходят за пределы сферы частной жизни. Они предназначены для публики; они рекламируют представления не для немногих избранных, а для масс, где входная плата делает каждого не хуже любого другого.

Несмотря на обращенность к каждому, такие представления и афиши в значительной мере зависят от пробуждения воображения толпы, простонародья, простого человека. Они вешают о простом и беззаботном веселье, о «смертельных номерах», в которых артисты бросают вызов смерти и испытывают свою судьбу; они не имеют никакого отношения к тому благополучному и безопасному спокойствию, в котором люди живут упорядоченной, респектабельной и неподвижной жизнью без событий. Риск — это нечто большее, чем просто вложение средств, позволяющее стричь купоны с долговой расписки.

И вот такими-то афишами было оклеено элегантное здание в районе, обладающем высокой статусной значимостью. К символам приватным, высоким и «священным» были прикреплены перекрывшие их общие, мирские и профанные. Тем самым высший, частный и в некотором смысле сакральный мир был символически преобразован в низкий, публичный, мирской и общедоступный.

Более того, необузданные кричащие символы «Дикого Запада» были полной противоположностью тихим стенам особняка, исторически принадлежавшего вышколенной Хилл-стрит, вотчине консервативного класса старых семей. Таким образом символы юношеской энергии, новизны и будущего были драматически противопоставлены символам старого, известного и отошедшего в прошлое; необузданное и неуправляемое было противопоставлено упорядоченной домашней жизни. Чтобы полностью описать то, что совершил Бигги этим своим действием, потребовалось бы написать длинный очерк. Между тем, для простых людей то, что он имел в виду, в полной мере проявилось в одном драматичном эпизоде. Афиши дерзко возвещали, причем самым беззастенчивым образом, что прошлое мешает прогрессу новой техники — заправочным станциям, эпохе автомобиля и настоятельным требованиям будущего. В реакции окружающих недостатка не было. Рекламный агент, работавший с цирком, прислал Бигги благодарственное письмо, в котором говорилось: «Афиши на вашем доме позволили нашему представлению обрести широкую известность». Еще сильнее высказался один мальчишка, пришедший на цирковое представление: «Эти старые брюзги, там наверху, все время стараются все застопорить. Они не хотят, чтобы кому-нибудь было весело». Призыв Бигги последовать тому, что он преподносил как требования технического прогресса, которым мешает мертвящая хватка благопристойных обычаев, оказался тесно переплетен в чувствах людей с весельем, радостным возбуждением и присущим едва ли не каждому желанием приятно провести время.

Надгробия, сооруженные из обломков окружавшей террасу каменной ограды, могильные холмики, насыпанные из земли, взятой с газона, и сотворенное в саду подобие древнего кладбища превратили священные символы в профанные и комичные объекты. Вся история западного церемониала — история праздников, когда священные символы профанируются, становятся поводом для смеха и развлечения толпы. Но нередко она также свидетельствует об упорных усилиях властей приглушить или полностью исключить подобные бесчинства. Попытки загнать такие шумные празднества в узкие, респектабельные границы установленного времени и места никогда не увенчивались полным успехом.