Живые и мёртвые

Проблема становится еще более парадоксальной, когда мы спрашиваем (на сакральном уровне), каким образом вообще возможно превратить формы социальной жизни в сакральные символы, выражающие ценности и представления человеческого общества, когда эти символы чистоты помещают мужа и жену в инцестуозные образы брата и сестры. Всякая попытка воспользоваться для объяснения этой ситуации рациональностью или логикой фактов рассудочных суждений обречена на провал. Невозможно вынести суждение о значении этих эвокативных и мифических символов и в том случае, если мы попытаемся насильно подвести их под строгие требования логики и науки. Эти мифические символы являются частью социальной логики, которая может как следить, так и не следить за соблюдением требований доказательности и рациональности. Они выражают реальные значения и внутреннее постоянство, сообщающие могущественные и убедительные истины тем, кто может их принять и прочувствовать. Образуемые ими системы ментальной жизни и морального порядка лежат за пределами рациональной части душевной жизни и обычно выходят за пределы предписаний и правил официальной и формальной морали. Как религиозные коллективные репрезентации, они отражают и выражают — как это продемонстрировал Дюркгейм — моральную и интеллектуальную жизнь группы. Иногда имеет место своего рода зеркальное отражение ее логики и даже ее наиболее репрессивной морали, однако чаще такие ментальные и моральные символы являются частью более широкого нелогического и внеморального контекста. Здесь имеется нечто большее, нежели просто социальная группа, ритуально связывающая себя с сакральными репрезентациями собственного образа; здесь жизнь требует и получает полное право выражать то, что представляется необходимым людям как членам той непрерывной животной группы, которую мы называем человеческим видом.

Некоторые связи между сакральной символической жизнью христиан и семейной структурой изображены на рис. 10.

Этот рисунок и пояснения к нему базируются на более общей схеме (рис. 8) и на тех теоретических основаниях, рассмотренных ранее, которые она представляет. Направленные вверх стрелки в левой части рисунка связывают видовой уровень человеческого самца и его сексуальной жизни со статусом мужской сексуальности в моральном порядке семьи и, еще выше, с Христом и символом Жениха, сакральным и сверхъестественным символом мужской сексуальности в моральном порядке. Знаки равенства (обозначающие брак) показывают, что мужская часть этой базисной дихотомии связана с женской (эта схема должна также показать, что мужской ряд символов, статусов и организмов наделяется в христианских ценностях превосходством над подчиненным женским рядом). На рисунке показано, что между женскими частями видового, морального и сакрального порядков существуют такие же связи, как и между мужскими. Между тем, на сакральных символических уровнях в женском ряду происходит несколько важных преобразований. Символ мужской сексуальности, Христос-жених, в двух кружках в верхней части рисунка остается в своих браках неизменным, тогда как женский символ изменяется: это невеста, индивидуальная посвященная девственница, ритуальный символ Церкви как невесты, душа мужчины или женщины, и в то же время это Церковь, пребывающая в священных брачных узах со своим Господом. В «логике» эвокативных, нерациональных символов этот символ символа обеспечивает, так сказать, укрепление и символическое подтверждение более смутных и не столь легко ощущаемых и понимаемых символов Церкви как мистического тела и души.

Появление этих двух сакральных символов есть выражение связи индивида с Церковью и сообществом, а также социального принципа, лежащего в основе взаимоотношения между секулярным и сакральным порядками в христианстве. Мистическое тело Церкви образуется из всех душ, посвященных в нее посредством «повторного рождения» в крещении; последнее представляет собой также и «принятие» христиан в семью Бога. Христос является Главой мистического Тела в точности так же, как муж — главой жены. Святой апостол Павел говорит: «Муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви...» [227] Тайна сия велика. Муж признается на моральном уровне как обладающий духовным и моральным превосходством над женой, на сакральном же уровне символ невесты подчинен превосходящему ее супругу-мужчине, т. е. Христу. Этот сакральный символ в ценностях христианской веры держит под господством и контролем расположенные ниже моральный и животный миры.

227

 Еф. 5, 23.

Рис. 10. Сексуальная жизнь человека и структура семьи в христианской символической системе

Символ главы в этом контексте имеет две важные референции, логически невозможные, но метафорически и эвокативно убедительные и значимые. Глава семьи — это статус мужа и одновременно «физическая» голова, направляющая и авторитетная часть мистического тела. Во взаимоотношениях с наместником Христа, церковным пастором, конгрегация, равно как и каждый из ее членов, находится в подчиненной роли, подвластная его руководству. Статус пастора по отношению к пастве в христианском мышлении является мужским. Он одновременно и отец, и муж: сознательно он всегда отец своей пастве, подсознательно же (иногда с вытекающими из этого затруднениями) — муж. У алтаря и во время мессы он как священник иногда репрезентирует женскую конгрегацию — мистическое тело, — идентифицируется с ней и отчасти играет женскую роль. Как индивидуальная душа, он всегда женствен. Однако в других случаях он идентифицируется с Христом и являет собой «еще одного Христа», одного из тех, кто составляет его духовное сословие.

Таким образом, паства женственна, а духовенство — символически мужественно; будучи представленными таким образом, они становятся эмоционально значимыми для всех времен, всех мест и во всех культурах. Значимость их мужских и женских связей может быть пережита и понята повсюду. Христос, входящий в духовную жизнь сообщества в целом и в частный мир каждого из его членов по отдельности в качестве небесного супруга, может быть пережит и принят всеми. Подчиненная, но вместе с тем блаженная связь, которая соединяет с Ним человека, легко принимается, ибо душа может жить в вечном блаженстве и близости со своим божественным супругом. В размышлениях живущих чистая душа, отделяющаяся от общества в момент смерти, будет не одинока, а тревоги и безрассудные страхи человека, утратившего свою группу, будут ей неведомы, ибо, как невеста Христова, такое существо пребывает в особых и всецело интимных отношениях с самим Богом. Более того, душа всегда является частью женского тела Матери-Церкви, в которое она впервые принимается при помощи инициационных обрядов крещения и с которым она окончательно соединяется после смерти посредством ритуалов, отделяющих умершего от живых.

Ритуально мужской священник является, как еще один Христос, руководителем и авторитетным отцом своих детей, которые, будучи членами его паствы, приходятся друг другу в христианской всемирной семье братьями и сестрами, а Богу — детьми. Высшее духовенство, епископы, кардиналы и папа все до одного являются отцами; каждый обладает все более многочисленной и широкой семьей, пока, наконец, всемирное общество христианского коллектива не соединяется с единым отцом как главой мистического тела единого человеческого сообщества. Он отец всех отцов.

Образы того, что представляют собой люди как сакральные сущности, изменяются от одного семейного статуса к другому, однако все они предстают в форме членов семьи. Эти духовные идентичности с логической и научной точки зрения невозможны, однако с точки зрения мифической здесь имеется полное соответствие, поскольку «логика» тут структурная и нерациональная. Их разнообразные формы, образующие слаженную символическую систему, базируются на чувствах и представлениях человека, источником которых являются его переживания в семейной структуре; они суть выражения возникновения его как личности внутри всемогущей семейной матрицы. Как известно, в человеческой семье индивид одновременно может быть (и обычно является) ребенком своего отца, супругом своей жены или супругой своего мужа, а также отцом или матерью своих сыновей и дочерей. В семье мужчины и женщины разделяют друг с другом бесконечное множество общих формирующих их переживаний, которые не только дифференцируют их морально как сексуальных существ, но и часто побуждают превратиться — и сплавляют — в единый совокупный образ, в котором сексуальность не признается; и это происходит постольку, поскольку они, как дети одних и тех же родителей, принадлежат к одной и то же семье. Как сиблинги они эквивалентны [228] , а это означает, что с точки зрения более широкого общества они весьма подобны друг другу по своему статусу и своей личности. В ценностях сакральной символической системы, выполняющих, помимо всего прочего, функцию интеграции и сплочения коллектива в рамках его реифицированной системы, выражающей общие ценности и представления, подчеркиваются общие родственные качества, различия же часто игнорируются. Господство мужчин над женщинами может быть выражено в такого рода символическом мире как господство сакрального супруга над сакральной женой или брата над сестрой; либо авторитет мужчины может обрести форму отца как образ внедрения моральных правил в жизнь его детей.

228

 Принцип эквивалентности (или единства) сиблингов — родных братьев и сестер — был впервые сформулирован одним из интеллектуальных учителей Уорнера, А.Р. Радклифф-Брауном, в его работах, посвященных системам родства.

Теперь нам необходимо проанализировать еще один важный фактор формирования этих сакральных символов брака, связывающих таких членов семьи, как братья и сестры, в духовной сексуальности. Наиболее важны для нас сведения, полученные в ходе психоаналитического изучения личности в семейной жизни. Церковь для христиан — это, помимо всего прочего, еще и Мать-Церковь, хотя одновременно она приходится им сестрой и так же целомудренна, как и ее супруг; она приходится матерью своим детям, индивидуальным членам паствы, и супругой и сестрой своему мужу, Христу. Свидетельства психоанализа и другие данные показывают, что мощные негативные правила, запрещающие сексуальные связи между всеми членами семьи, которые не являются мужем и женой, не «инстинктивны» и представляют собой не просто благовоспитанное выражение «врожденной» человеческой доброты, но что эти моральные предписания постоянно выполняют функцию запрещения и недопущения удовлетворения людьми своих могущественных видовых влечений внутри семьи. На респектабельном уровне предписаний и принципов эмоциональную привязанность сыновей к матери, дочерей к отцу и братьев и сестер друг к другу можно распознать лишь в социально приемлемых чувствах. Однако на более глубоких уровнях, в мире фантазий и в жизни сновидений, где эвокативные и эмоциональные значения надежно укрыты от инспекции со стороны морального порядка, внеморальные и нелогические ценности вида продолжают существовать и требуют выражения. Сила их существования способна переводить и преобразовывать ментальную и моральную систему в отдельные фрагменты, являющиеся не более чем частями нелогических и внеморальных порядков. Здесь господствуют хотение, желание, страсть, эмоционально отложившееся в памяти страдание и тревога. В этой сфере моральные и ментальные порядки могут преобразовываться в символы, значения которых на первый взгляд кажутся логичными и моральными, но реальная значимость которых относится к эвокативному миру видовой жизни.

Мифические, эвокативные символы, связанные с надеждами и страхами человека, с его желаниями и тревогами относительно хрупкости жизни и неизбежности смерти, с его жаждой беспрепятственного осуществления всех своих устремлений и немедленного удовлетворения всех своих видовых потребностей, позволяют человеку под высочайшим и наиболее почитаемым покровительством и с высочайшей санкции дать выражение своей видовой жизни, одновременно при помощи тех же самых символов как моральных репрезентаций спроецировав свою обыденную моральную жизнь на этот сакральный мифический уровень и там ее разыграв.

Таким образом, строгие моральные правила, управляющие сексуальной жизнью и браком, и правила, касающиеся инцеста, строго запрещающие связи между братьями и сестрами, могут быть на мифическом и сакральном символическом уровне гармонично соединены друг с другом и в полной мере получить почет и уважение; но вместе с тем и инцестуозные влечения, приведенные в состояние совершенной нерациональной гармонии, также могут быть выражены и использованы для укрепления моральной жизни человека. В символах сакрального уровня спроецированы и выражены весь человек в целом и вся система видовой и моральной жизни. Логическая и моральная противоречивость не имеет здесь никакого значения: девственница является матерью; инцест не является инцестом; бестелесный дух порождает человеческую плоть; вчера — это сегодня, а сегодня — вчера или завтра; один — это много, а многие — одно. Такова реальность мифической жизни.

Значения этих логических противоречий имеют жизненно важные следствия для душевной экономики человеческого существования. Эвокативные символы на сакральных и мифических уровнях «говорят» человеку обо всем, что он есть, обо всем его существе; они вещают из глубочайших глубин его видовой жизни и лишь во вторую очередь с поверхностного уровня логики и мышления. В мифическом символе видовая жизнь человека в обществе и ценности и представления общества в человеке трансформируются и преображаются. В сакральных символах христианского общества они становятся единым целым. Когда несколько уровней символической жизни верующего сплавляются и соединяются с сакральными символами христианского общества, он обретает внутреннее единство. Для человека верующего это единство проявляется в ощущении интеграции его органической и моральной жизни, однако в каждом индивиде оно, кроме того, является еще и выражением видовой и моральной жизни человеческого коллектива.