Живые и мёртвые

Здесь нужно упомянуть и другие возможности, заключенные в символической ситуации и в отношении между значением и знаком. Коммуникация между А и С может быть не прямой, а опосредованной. Картина на стене публичной библиотеки может быть «отправлена» неким анонимным исполнителем по указанию давно умершего попечителя и может быть увидена случайно проходившим мимо прохожим. Художник также может быть неизвестен, он может быть членом другой культуры; тем не менее происходят коммуникация и знаковый обмен, пусть даже носящие опосредованный и, возможно, непреднамеренный характер. К тому же, это еще и отложенный знаковый обмен. В такого же рода знаковый обмен вовлечены и те, кто учится читать иероглифы, высеченные на камне членами какой-нибудь мертвой культуры. Такие знаки — как и все вещи, существующие во времени, — могут двигаться лишь в одном направлении. Чтобы показать это, стрелки и линии на нашем рисунке необходимо изменить.

Кроме того, используемый знак может содержаться в фантазиях или во «внутреннем разговоре» индивида с самим собой. От всех других он скрыт. Индивид A на нашем рисунке остается в контексте Е объект D может присутствовать и обозначаться знаком В однако В недоступен для С, или же В может быть публично представлен и доступен для обоих, но каждый приватно наделяет его своим собственным значением.

Знак В может быть «явным содержанием» сновидения, не известным никому, кроме сновидящего [51с]. Он выражает эмоции, связанные с бессознательным и «неведомым» миром значений, недоступным для сознательных уровней значения сновидящего. Значение, которым наделяется знак сновидения, и его ситуационный контекст отличаются от тех значений и контекстов, которые имеют место, когда этот знак используется в публичном обмене. Однако даже тогда, когда он используется публично и на сознательном уровне, его бессознательные значения и контексты связаны с ним. Негативные и позитивные чувства и ценности, вкладываемые в него, всегда представляют собой аккумулированный сплав индивидуального опыта и культурного определения. Во время сна наличный контроль общества над использованием знака значительно ослабевает, однако прошлые влияния со стороны общества остаются неотъемлемыми компонентами значения и контекстов всех сновидений. Во время сна импульсивная видовая жизнь — со всеми ее желаниями, надеждами и страхами — имеет гораздо больше возможностей выразить саму себя через использование символов, обычно для таких целей недоступных. Однако мир грез и сновидений сообщества является социальной реальностью не меньше, чем рациональный и нерациональный мир повседневной жизни. Сон просто опускает арену значения на этаж ниже.

В целях анализа мы разделили знаки на две доступные для восприятия разновидности: публичные, конвенционально определенные формы, существующие в чувственной реальности, и скрытые знаки, распознаваемые индивидом во внутреннем, а не во внешнем плане, явные для того, кто их воспринимает, но ни для кого более не доступные до тех пор, пока он их как-то не эксплицирует [72b]. Еще одна, промежуточная, разновидность, иногда необходимая для наших аналитических целей, — это знаки, обладающие менее эксплицитной публичной формой, которые определяются конвенцией более расплывчато и произвольно. Примерами первого основного типа знаков являются устные и письменные слова, доступные каждому члену той или иной культуры; в предшествующем опыте обучения каждый человек усваивает, как интерпретировать их в социальном взаимодействии. Элементы литургии или религиозной службы — скажем, элементы обряда причастия — это видимые знаки, внешне воспринимаемые и доступные для группы верующих. Примерами скрытого типа служат такие знаковые феномены, как явное содержание сновидения, о котором мы только что говорили, визуальные и иные знаки мечтаний, фантазий, грез, фантомы сверхъестественного опыта, видения. Употребление слов во внутреннем разговоре с собой во время размышлений, сопровождающееся отсутствием каких-либо видимых и доступных восприятию знаков, — это тоже скрытые знаки. Между тем, во всех приведенных примерах второго типа эти нематериальные, невоспринимаемые формы трактуются пользователем таким образом, как если бы они были облечены в зрительную, слуховую или иную чувственную форму. И в самом деле, значение, которым наделяется знак — например, явное содержание сновидения, — проецирует его в такую форму, которая обретает в воображении эксплицитное существование. Обычно значения знаков, придаваемые в такого рода переживаниях объектам сновидения или фантазии, в той или иной форме существуют в реальности.

Мыслям и чувствам относительно невидимого знака может придаваться в обществе объективная форма видимых символов. Сформированный культурой (или естественно сформировавшийся) образ ритуального объекта — например, креста или животного тотема, — может стать конвенциональной проекцией внутреннего состояния чувств и представлений. Как только устанавливается такая взаимосвязь, этот мысленный образ и его объект могут становиться средствами стимулирования, приободрения и воспроизведения данных чувств и представлений в тех людях, в которых уже установилось данное смысловое сочленение, ибо люди нуждаются в знаках как внешних формах, необходимых для организации и придания ощущения реальности тем чувствам и представлениям, которые наводняют их душевную жизнь. Конкретные знаки, обладающие непосредственно очевидной и постоянно подтверждаемой достоверностью для чувств интерпретатора, принадлежат к миру чувственно воспринимаемой «реальности». Они являются не только знаками, но и объектами. Сознательное «признание» некой «объективной» реальности, находящейся за пределами «субъективного» «я», — базисной категориальной дихотомии нашей культуры, в которой значение интерпретируемого воспринимается как нечто привходящее в интерпретатора извне, — опасным образом скрывает другой фундаментальный факт, состоящий в том, что человек, будучи продуктом своей культуры и особью своего вида, сам наделяет их значением. Имеет место инвестирование человеческого «я» в знак. «Я», выражающее врожденные импульсивные потребности организма, переживаемые в границах культуры, видоизменило их и подчинило своим ограничениям и расширениям. Конкретная чувственно воспринимаемая реальность знака-объекта укрепляет веру человека в нематериальные образы, снижая у него тем самым тревогу и повышая чувство безопасности.

Знаки отличаются друг от друга ясностью определения, строгостью фиксации, а также силой и долговечностью структурной формы, варьируя от знаков, обладающих крайней ригидностью, жесткостью и устойчивостью во времени, до таких знаков, чья структура настолько неуловима и лишена определенности (как с точки зрения единообразия, так и с точки зрения временной устойчивости), что они представляются едва ли не выходящими за пределы какого бы то ни было наблюдения и научного исследования. Тем не менее последние формы знаков, подобные мимолетным теням, возникая хоть на мгновение в стремительном потоке человеческого сознания или в изменчивых эмоциях толпы, являются реальными, значимыми и фундаментальными компонентами человеческого символизма. Образы, мелькающие в быстролетных грезах, смутные фантазии, спутанные остатки последнего ночного сновидения символически столь же реальны, в качестве индикаторов значений столь же точны и в качестве передатчиков чувств и представлений столь же значимы, как и тот символический механизм с его взаимозаменяемыми и заполняемыми вместилищами, который мы именуем календарем.

Интенсивность негативного или позитивного аффекта, разряжаемого в знаке, варьирует в зависимости от разных индивидов, социальных контекстов и уровней осознания. Для измерения степени его интенсивности могут быть использованы различные методы исследования, в том числе интервьюирование, проективные методики и шкалы установок.

Когда знаки наделяются значениями в контексте внутреннего мира индивида, вся символическая деятельность является приватной и скрытой. Когда значения вкладываются в знаки в контексте того внешнего мира, в котором индивид существует, «все» это протекает публично. Такие значения могут не принимать в расчет время, пространство и логические категории, поскольку они нелогичны, а их значимость зависит от социальных логик. Это значит, что их структура и конечная достоверность опираются на тот порядок, который обеспечивается социальной и видовой системами. Дискуссии по поводу Церкви и Христа, ее Жениха, используют символы и социальную логику, базирующуюся на структуре семьи и видовой жизни, которую она организует. Их допущения и выводы — это человеческие понимания, основанные на опыте, почерпнутом из этих контекстов.

Значения могут также пренебрегать категориями пространства и времени при помощи логических методов, когда атрибутируемое значимо прежде всего потому, что оно, насколько людям «известно», пребывает вне времени и пространства. Вечная природа Бога, принимаемая на веру вневременная и внепространственная природа красоты и истины, «экзистенция» некоторых философов находятся вне значений пространства и времени.

Проанализируем некоторые типы значимых актов, которые должен принимать в расчет аналитик, когда исследует наделение знаков значением в контекстах действия. Значение может быть направлено вовнутрь. Контекст, в котором может интерпретироваться слово «мать», неизбежно связан с мыслями о собственной матери; они могут быть наполнены чувствами боли, печали и вины. Либо направленность может быть внешней. Знак «мать» может интерпретироваться в публичном контексте и обозначать «мать Ф. Д. Р.» [283]

283

 Ф.Д.Р. — Франклин Делано Рузвельт.

Если значение обладает местоположением в пространстве и времени, то полезно было бы использовать несколько аналитических типов. Наша культура делит время на прошлое, настоящее и будущее; пространство же оно делит на непосредственное здесь и местоположения все большей удаленности. В повседневной жизни эти два разделения комбинируются в такие значения, как «здесь и сейчас» и «где-то и когда-то».

Значения могут присваиваться знакам нелогически и использоваться в таких контекстах, где время и пространство в расчет не принимаются, а направленности вовнутрь и вовне смешаны [52b]. Многие фантазии, знаки сновидений и религиозные символы обладают именно таким характером [69а]. Внимание знакам может уделяться в контекстах, находящихся вне интерпретатора, которые наделяют означаемое значением «здесь и сейчас». Слова, жесты и прочие знаки при их употреблении частично или целиком обозначают непосредственный контекст действия. Джентльмен кланяется и целует руку даме в гостиной на официальном приеме. Менеджер, одетый в белую сорочку, галстук и деловой костюм, отдает распоряжения рабочему, одетому в замасленную спецовку. Бигги Малдун в Янки-Сити наносит мэру удар в челюсть прямо в кабинете Его Превосходительства в здании муниципалитета. Поцелуй, поклон, распоряжение, удар в челюсть — все это знаки, чьи значения следует искать в «здесь и сейчас» непосредственного контекста. Более широкая же их значимость локализована в других местах и временах.

Знаки могут символизировать такие контексты — и действовать в них, — где местоположение непосредственное, а время прошлое. Старый друг, появляющийся после двадцати лет отсутствия в той же самой гостиной, так же целующий женщине руку и отвешивающий поклон, как это было когда-то, пробуждает эмоции и воспоминания о романтических моментах далекого прошлого. Присутствие этих знаков в непосредственном контексте действия может побудить к вкладыванию в них значений, связанных с предположительными будущими событиями. Их интерпретатор может применить к ним значения, сопряженные со страхом, надеждами и ожиданиями чего-то такого, что должно здесь вот-вот произойти. Они означают нечто такое, что произойти должно, но чего пока еще нет. Муж, стоящий неподалеку, наблюдая реакцию жены на поклон и поцелуй, может представить в воображении будущие последствия, в то время как для обеих вовлеченных в действие персон эти знаки пробуждают воспоминания о прошлом.

Знаки могут символизировать (обозначать или выражать) какой-то другой пространственно-временной контекст — либо далеко удаленный и давно минувший, либо близкий и недавний. Взрослый человек находит письмо, написанное на чужом языке, датированное уже давно минувшим годом и подписанное его матерью. Он читает его и плачет. Контекст действия — здесь и сейчас, но значения пробуждают в памяти давно прошедшее время и далеко удаленное место. Наблюдаемое действие происходит здесь и сейчас, но атрибутируемое значение помещает знак в совершенно иной контекст.