Живые и взрослые (сборник)

– Я про своих тоже, – говорит Лёва, – мои-то уж наверняка. Всю жизнь в школе работают, не вещисты, не смертники… они и после смерти должны как этот… Ард Алурин.

– Я думаю, – говорит Гоша, – хороших мертвых вообще должно быть много, гораздо больше, чем нам в школе говорят. Вот иногда у нас в кино мертвые фильмы показывают – там же всегда есть те, кто за нас, за живых. Ну, или просто хорошие люди. Я думаю, плохими мертвыми становятся только плохие люди.

– Нет, – возражает Лёва, – это не так. Разве дочка Алурина была плохая? Да сколько я историй читал, в которых хорошие люди становились зомби или там упырями. Да и вообще – если бы все хорошие живые превращались в хороших мертвых, то зачем мертвым их убивать? А они потому и убивают, что это что-то вроде перевербовки.

– Ты, Лёва, конечно, умный, – с неожиданной злостью говорит Гоша, – а вот ты скажи: если мертвые все сплошь такие плохие, то почему мертвые вещи такие хорошие? Одежда клевая. Магнитофоны или там телевизоры – лучше наших. Машины, говорят, вообще офигенные. И еще эти, компьютеры…

– А это разные вещи, – отвечает Лёва, – это не надо путать. Это и есть вещизм: путать вещи и, как это мама называет, этику. Хорошую вещь могут сделать и плохие люди. И наоборот.

Все это время Марина почти не слушает ребят. Вдруг она повторяет за Лёвой:

– И плохие люди могут сделать хорошую вещь… Это точно, – потом выплевывает прядку и улыбается: – Пойдемте пить чай, а? Дядя Коля достал папе коробку мертвых конфет. Вку-у-усные!

Марина поднимается и идет на кухню. Ей нравится изображать хозяйку, и она любит свою квартиру – опрятную, ухоженную, уютную.

9

Когда Нике было восемь лет, родители поехали с ней в зимний дом отдыха. Целую неделю они прожили втроем, в маленьком домике, затеряном среди огромного снежного парка. Еще Нике запомнился там дом с колоннами – старый, построенный еще до Проведения Границ, со множеством коридоров и комнат. В большом зале была столовая, четыре раза в день сюда приходили отдыхающие – завтрак, обед, полдник, ужин. Утром на каждом столе лежало меню – и можно было выбрать себе еду на завтра. Еще в доме с колоннами была игровая комната, куда родители несколько раз отдавали Нику на пару часов. Какие там были игрушки, Ника сейчас не может вспомнить, – но тогда они ей очень нравились, она даже сама туда просилась. Ну и дура была! Лучше бы лишних пару часов провела с мамой и папой.

Больше всего Нике запомнились покрытые снегом деревья, мелькающие с обеих сторон дорожки. Она сидит на санках, папа тянет их за собой, словно лошадь на картинке, бежит все быстрее, быстрее, Ника смеется, снег летит в лицо, деревья мелькают, санки едут так быстро, папина спина так близко, что кажется – Ника вот-вот и догонит папу, но нет – папа все время на шаг впереди, недосягаемый, быстрый, живой. Санки летят, папа бежит все быстрее, и кажется – это будет длится вечно.

Поэтому теперь Ника не любит зиму. Скрип снега каждый раз напоминает ей о том доме отдыха. Сколько лет назад это было? Четыре? Пять?

Ника крепче сжимает ручку портфеля и входит на школьный двор – и в тот же момент пущенный кем-то снежок попадает ей прямо в лицо. Не обращай внимания, говорит она себе и продолжает идти. Еще два снежка попадают в нее, прежде чем она скрывается за школьной дверью.

В раздевалке ее поджидает Оля.

– Я правильно помню, – медовым голосом начинает она, – ты говорила, что твои родители вовсе не перебежчики?

– Да, – отвечает Ника. Она всегда отвечает на вопросы правду, без разницы – для чего ее спрашивают. Наверное, ответив «да», Ника подставилась – и теперь она ждет следующего хода.

Оля никогда не разыгрывает слишком длинных комбинаций. Все ее оскорбления примитивны и просты – но почти каждый раз слезы закипают у Ники в глазах, закипают, но не проливаются.

– Если не перебежчики, то, значит, невозвращенцы, – гордо заявляет Оля, и свита хихикает за ее спиной.

Ну, это просто глупость, с неожиданным облегчением думает Ника. Невозвращенцы – это живые, которые посещают Заграничье по делам, а потом остаются там, не возвращаются назад. Ее родители никогда в Заграничье не были – до тех пор, пока не погибли.

– Ты бы, Оля, не говорила слов, значение которых не понимаешь, – вдруг слышит Ника голос Марины. – И вообще, что пристала к Нике? Шла бы ты… своими делами заниматься!

Ника оборачивается: Марина, улыбаясь, стоит рядом с ней. Высокая, стройная, каштановые волосы сбегают на плечи, на плече – красивая мертвая сумка. Всем своим видом Марина показывает: это моя подруга, не трогайте ее!

Оля, пожав плечами, удаляется.

– Надоела она тебе? – спрашивает Марина.

– Ну, в прошлой школе были и похуже, – отвечает Ника.

Сегодня было пять уроков. Рыба бубнила что-то про щелочные металлы, то и дело сбиваясь на перечисление стратегических свойств серебра и обличение девушек, которые носят сережки и прочие украшения. На литературе Павел Владимирович, задумчиво глядя в окно, рассказывал, как по-разному можно описать зиму – и какой предстает зима у разных писателей. На уроке мертвого языка проходили времена глаголов. На географии Марину опять вызвали к доске, и опять влепили тройку.

– Он же тебя каждый урок спрашивает, – сказала Ника, – почему ты не подготовишься?

– Ну, если я подготовлюсь, – ответила Марина, – он же будет считать, что победил. Уж лучше я во второй четверти тройку получу.

Последний урок – математика. Зиночка задала самостоятельную работу – Лёва, как всегда, сдает свой листок первым, следом за ним – Ника, потом – Марина.

– Ты знаешь, – шепчет она Нике, – у Зиночки – роман с географом.

– Не может быть! – ужасается Ника. – Он же мерзкий.

– Я тоже так считаю, – кивает Марина, – но я точно знаю. Настоящий роман.

Весь день Ника недоумевает: что случилось? Почему Марина, еще вчера смотревшая мимо, сегодня разговаривает с ней, шутит, защищает от Оли и ее прихвостней? Может, раньше Марина присматривалась, а теперь разобралась и решила дружить? Неужели и у нее, Ники, впервые за полтора года будет настоящая подруга?

Было бы здорово, конечно.

После уроков девочки вместе выходят во двор. До начала декабря еще несколько дней, а весь двор уже засыпан снегом, только узкая тропка вьется между сугробами. Ника опять невольно вспоминает дом отдыха, здание с колоннами, заснеженные деревья, мамино раскрасневшееся лицо.

– Ты была когда-нибудь в гаражах? – спрашивает Марина.

– Нет, – отвечает Ника, – а что это?

– Клевое место. Пойдем, покажу. Подожди только минутку, я должна маме позвонить.

«Минутка» превращается в четверть часа: сначала не могут найти монетку, потом у Марининой мамы занято, потом автомат обрывает соединение на полуслове. Когда Марина заканчивает разговор, в раздевалке уже никого нет, кроме Ники.

Вместо того, чтобы тропинкой идти к воротам, девочки обходят школу, и Марина показывает Нике лаз в бетонном заборчике, где прошлой весной обвалилась одна секция. По колено увязая в снегу, Ника идет за ней следом.