Жизнь – что простокваша

– Да правда же! Честное слово, вернулась! Хотите – землю буду есть!

Бабушка, всплеснув руками, первая пришла в себя:

– И шо я стоять? Дак кавун срывать надо! Лили, давай помогать! Нее, лучче я сам! – и, бросив тяпку, побежала по бахче.

Лиля бежала рядом и просила:

– Баба Лиза, одного мало, давайте ещё!

– Больше?.. Не-е! – и, спохватившись, – Ой, и на кого я бахча оставить? Ладно, мож, нишо не случится?

Лиля уговорила сорвать три арбуза – два больших и один поменьше. Она несла маленький, няня – два больших. На полдороге Лиля остановилась:

– Давайте присядем, отдохнём!

Няня согласна – мы отдыхать не хотели, бежали и торопили: «Лиля, не отставай!» Не думалось, что она устала, уже однажды проделав этот путь. Наконец, догадались: «Давай арбуз!» Теперь мы несли его по очереди и вскоре поняли тяжесть ноши. Вдали показалась деревня, за нею – глубокий яр, а там – уже недалеко.

Встреча

Наконец-то! С тяжёлым чувством, с недетским волнением нетерпеливо открываем двери… Первое, что видим, – маму у стола. Она сидит на табурете между столом и стеной, возле – альтмама и несколько русских соседок.

Мама, яркая, красивая, с белоснежным лицом, в белом берете, который так шёл к её чёрным волосам, выделялась ярким пятном – оказалось, от солнца лицо в платок прятала.

– Ма-а-ма! – устремились мы к ней.

Хотелось вскарабкаться на колени – остановили неестественно вытянутые толстые ноги.

– Ас ногами что?

– Болят, – просто, будто это было в порядке вещей, ничего больше не объясняя, сказала она и, улыбаясь, прижала к себе. Все плакали, никто никого не успокаивал – горя хватало у всех. Юбками, руками вытирали глаза. У мамы в руках оказалось полотенце – она вытерлась им. Бабушка Лиза, как старшая и самая рассудительная, тихо попросила:

– Расскажить, Элла, как жиль?

– Как жила? Всяко было. Тяжело было… На содозаводе работала – сода руки и ноги разъедает, вот они и опухли. В последнее время на овощных плантациях чуть полегче было. Ой, забыла! Гостинец вам маленький принесла. Лизбет-вейзель, подай торбочку у двери, – обратилась она к няне, – запустила руку в мешочек защитного цвета, вынула два больших красных помидора и подарила нам с Изой.

– Были зелёные, дорогой поспели. Это всё, чем могу угостить. Вам берегла, хотя… очень хотелось есть.

Взгляды окружающих скрестились на чудо-помидорах – мы боялись надкусить такую красоту.

– Ешьте, ешьте! – доставала она ещё два. – Это Марусиным детям. Разрежь им, мама.

Половинку отложили старшенькой – 12-летней Маше, что в школьные каникулы работала на ферме телятницей. Вкус, сочный и мясистый, навсегда врезался в память, и мы с Изой остались на всю жизнь влюблёнными в томаты.

– Сама-то помыдор, мабудь, пойила? – позавидовала соседка Манька Сапко.

– Нет, боялись… Да и эти украдкой унесла… Старалась, чтоб никто не увидел…

– Как добиралься, Элла? Содозавод далёко? – нетерпеливо переспросила бабушка Лиза по-русски.

Рассказ мамы

– Как добиралась? – задумчиво переспросила она. – Всё больше ночами. Однажды ранним утром надумала отдохнуть. Сижу… Ноги распухли – идти не могу. Вижу: старик на бричке едет. Остановился:

– Что сидишь, красавица?

– Ноги болят, отдыхаю.

– И куды идёшь?

– В Степной Кучук Родинского района.

– А я у Каяушку. Садись – подвязу!

Села и вскоре задремала. Чувствую – кто-то меня подталкивает. С трудом приоткрыла глаза – не могу сообразить, что со мною и где я. Спросила – дед и говорит:

– Ишшо б немножко – с брички б скатилась!

Начал расспрашивать, откуда иду. А как я ему скажу?! Не могу же незнакомому человеку признаться – бежала, мол, из трудармии!

Услыхав слово «бежала», все сразу как-то застыли: у порога бабушка Зина с веником в руке, тётя Маруся с алюминиевой кружкой, бабушка Лиза в полусогнутом состоянии у печки с приоткрытым ртом, Лиля с трёхлетним Витей на руках; мы, переставшие жевать, и три соседские русские женщины с широко открытыми глазами, примостившиеся на длинной, во всю стену скамье, – все в «немой сцене» уставились на маму.

– Да сбежала! Чего уж теперь! Будь что будет!.. – с горечью воскликнула она и продолжила. – Начала придумывать про себя историю. Сказала, что родом из Кулунды. Он всё мрачнеет:

– И куды идёшь?

– Как куда? Домой!

Ка-ак крикнет вдруг:

– Слышь, девка! Ты мяне байки ня рассказывай!

– Да мать я в Кулунде навещала! А дети дома, в Кучуке.

– Кулунда, девка, са-авсем у другой старане!

– Заблудилась, наверное…

– Я ня сразу по разговору понял, шо ты немка. Слязай, фашистка проклята!

– Пожалей!

– Вас, фашистов, ня жалеть – убивать нада!

Останавливает лошадь и, замахнувшись кнутом:

– Слязай!

Я в страхе соскользнула, отбежала в сторону Обрадовалась, что мужик отъехал. Легла в траве, наплакалась, а потом и уснула. Но на этом испуг мой не закончился. Проснулась вечером и вижу: недалеко – безногий мужик на култышке [3] . Ну, думаю, за мной. Он удивлённо спрашивает:

– Ты чо тут делашь?

– Устала, прилегла и заснула. А вы… кого ищете?

3

Культя (култышка) – остаток искалеченной, ампутированной руки или ноги.

– А я пакос сматреть приехал, хошь – подвязу?

Отказаться – удивится. Сижу, молчу – боюсь говорить. Мужик говорливый попался. Слово за слово – и вдруг огорошил:

– Ня из наших ты краёв! Признавайси – сбяжала?

Устав от лжи и окончательно запутавшись, честно сказала:

– Да, из трудармии сбежала.

– Из трудармии? За енто ж расстрел!

– Знаю, две пятилетние девочки-близняшки дома с чужой женщиной. Сердце не выдержало…

– В сяльсавет вязти тя надо.

– Пожалей детей: муж в трудармии погиб, отца недавно арестовали. Отпусти – одна я у детей осталась! Пропадут они без меня.

– Узнают, шо вёз тя, ня сдобровать мине.

– Не узнают – ты никого не видел.

– Тады вон у лясочка сойдёшь – и к дяревне паближе. Куды, говоришь?

– В Родино.

– Далё-ёко… Хлеб-то у тя есть?

– Помидоры и лепёшка.

– На вот – бяри. Мине ня надо, скоро дома буду.

Помолчав, посоветовал:

– От лясочка трапинка у деревню будя, у крайняй хаты у бурьяне пересядишь.

Поблагодарила и медленно поплелась дальше. Родино обошла стороной: понимала, что меня уже ищут. Хотелось девчонок увидеть, и, радостно блеснув взглядом: «А вижу всех!»