Жизнь и цель собаки

– Бейли, мне очень жаль.

Почти в полной темноте мальчик стал собирать палки. Он подтаскивал сучья к поваленному дереву и прислонял к корявым корням. Потом насыпал сосновые иголки на землю под этим навесом и сверху положил еще несколько веток. Я следил с любопытством – пусть бросит палку, и я наплюю на усталость и побегу за ней, – но мальчик не отвлекался от своего занятия.

Когда совсем стемнело, он улегся на сосновые иголки и позвал меня:

– Иди, Бейли! Ко мне!

Я подполз к нему. Это немного напоминало конуру. Я печально вспомнил Дедушкино кресло – почему бы нам не пойти домой и не поспать там? Вскоре мальчик начал дрожать; я положил на него голову и прижался животом к его спине – как мы привыкли спать на холоде с братьями и сестрами.

– Хороший пес, Бейли, – сказал мальчик.

Вскоре он начал дышать глубоко и перестал дрожать. Хотя мне было не совсем удобно, я не менял позы, стараясь согреть мальчика.

Мы проснулись, когда запели птицы, и снова пошли еще до того, как стало совсем светло. Я с надеждой обнюхал пакет, обманутый запахами, но когда мальчик разрешил мне сунуть голову внутрь, ничего съедобного я не нашел.

– Мы его оставим – если понадобится развести костер, – сказал мальчик. Я понял это так, будто он сказал «нам нужны еще бутерброды», и согласно завилял хвостом.

Сегодня приключение было не таким забавным. Голод в моем желудке превратился в резкую боль, а мальчик снова плакал – хлюпал носом почти целый час. Я ощущал исходящую от него тревогу, которая сменилась полным безразличием – еще более страшным. Когда мальчик сел и посмотрел на меня пустыми глазами, я облизал ему все лицо.

Я беспокоился за моего мальчика. Нам срочно нужно домой.

Мы дошли до небольшого ручья, где мальчик лег на живот, и мы жадно напились. Вода придала мальчику силы и решимость; дальше мы пошли вдоль потока, который вился между деревьями, а потом перерезал луг, полный жужжащих насекомых. Мальчик повернулся лицом к солнцу и зашагал быстрее, ощутив надежду, но через час, когда поток снова углубился в темный лес, плечи мальчика поникли.

Эту ночь мы снова провели, прижавшись друг к другу. Я учуял неподалеку тушу – старую, но, возможно, съедобную, однако не оставил мальчика. Ему больше, чем раньше, нужно было мое тепло. Я чувствовал, как утекают его силы.

Никогда прежде я так не боялся.

На следующий день мой мальчик несколько раз споткнулся, и я уловил запах крови – мальчик ободрал лицо о ветку. Я понюхал.

– Пошел прочь! – крикнул мальчик.

Я чувствовал гнев, страх и боль, но не ушел, а остался с мальчиком – и понял, что сделал правильно, когда Итан ткнулся лицом в мою шею и снова заплакал:

– Мы потерялись, Бейли. Прости.

Я завилял хвостом, услышав свое имя.

Ручей влился в болотце и превратился в грязную кашу. Мальчик увязал по икры и вытягивал ступни с чавкающим звуком. Насекомые лезли в глаза и уши.

Посреди болота Итан остановился, повесил плечи и опустил подбородок. Воздух вышел из легких в глухом протяжном вздохе. Расстроенный, я подбежал к нему так быстро, как только мог, и тронул лапой его ногу.

Мальчик сдавался. В нем росло чувство полного поражения, и он готов был подчиниться, теряя волю к жизни. Совсем, как мой брат Обжора, который улегся в последний раз в трубе, чтобы больше не подняться.

Я гавкнул, чтобы расшевелить моего мальчика и взбодриться самому. Итан пустыми глазами посмотрел на меня. Я снова гавкнул.

– Ладно, – пробормотал он. Потом вяло вытащил ступню из грязи и аккуратно опустил – и снова завяз.

Мы перебирались через болото полдня. На другом краю мы снова нашли поток, вскоре в него впал ручеек, потом еще один, так что моему мальчику приходилось перепрыгивать его с разбегу, если поваленное дерево преграждало путь. От каждого прыжка мальчик уставал; мы прилегли и поспали несколько часов. Я лежал рядом и боялся, что мальчик не проснется, но он проснулся и медленно встал.

– Ты хороший пес, Бейли, – сказал он хриплым голосом.

Был уже вечер, когда наш поток впал в реку. Мальчик долго стоял и безучастно смотрел на темную воду, потом повел нас вниз по течению, продираясь сквозь траву между густыми деревьями.

Уже спускалась ночь, когда я почуял запах человека. Итан, похоже, брел бесцельно, его ноги шаркали по грязи. Если он падал, ему все тяжелее было подняться, и он ничего не заметил, когда я метнулся вперед, опустив нос к земле.

– Погоди, Бейли, – пробормотал мальчик. – Куда ты?

Он щурился в сумерках, пытаясь не споткнуться, и не обратил внимания, когда трава под ногами сменилась утоптанной тропинкой. Я ощущал запах нескольких людей – запах старый, но такой же отчетливый для меня, как следы детей на нашей улице. И вдруг мальчик выпрямился и ахнул.

– Эй! – сказал он тихо, уставившись на тропинку.

Твердо уверенный, куда нам теперь идти, я пробежал несколько ярдов, ощущая, как в мальчике просыпается надежда. И река, и тропинка одновременно сворачивали вправо, и я, опустив нос к земле, почувствовал, как человеческий запах становится отчетливее и свежее. Здесь совсем недавно прошли.

Итан уставился куда-то, открыв рот.

– Ух ты, – сказал он.

Через реку был проложен мост; из тьмы появился силуэт человека, который шел вдоль перил, глядя в воду. Я услышал, как у Итана заколотилось сердце. Но его надежда вдруг сменилась страхом, и он отпрянул – я вспомнил, как реагировала моя первая Мать, когда во время охоты мы натыкались на людей.

– Бейли, тихо, – прошептал мой мальчик.

Не понимая, что происходит, я ощущал его страх – точно так же было в ночь, когда он достал ружье и тыкал им во все шкафы.

– Эй! – позвал человек на мосту. Я почувствовал, как напрягся мой мальчик, готовый бежать прочь. – Эй! – снова крикнул человек. – Ты – Итан?

12

Человек с моста покатал нас на машине.

– Мы из-за тебя обыскали весь штат Мичиган, сынок, – сказал он. Итан опустил глаза, и я почувствовал его грусть и стыд – и еще чуть-чуть страх.

Мы подъехали к большому дому. Стоило нам остановиться, как Папа открыл дверцу машины, и они с Мамой бросились обнимать Итана; Бабушка с Дедушкой тоже были тут и радовались, хотя не было никакого собачьего угощенья. Мальчика посадили в кресло с колесиками, какой-то человек повез его в дом; перед тем, как исчезнуть из виду, Итан обернулся и помахал мне, а я подумал, что все будет хорошо. Очень тревожно было расставаться с моим мальчиком.

Потом Дедушка повез меня на машине – я снова был собакой переднего сиденья. Мы поехали в место, где ему в окно подали вкусно пахнущий пакет, и Дедушка кормил меня прямо в машине, протягивая горячие бутерброды. Один он съел сам.

– Только Бабушке не рассказывай, – сказал он.

Очутившись дома, я поразился, что Флер стоит на обычном месте в загоне и вяло смотрит на меня. Я лаял на нее из окна машины, пока Дедушка не велел прекратить.

Мальчика не было только одну ночь. Впервые, с тех пор как мы встретились, я должен был спать без него; я вышагивал по коридору, пока Папа не заорал: