Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

– Не успеют.
– Истомин, возникши за правым плечом, с ходу прочел мою мысль.
– Разумею, наши не успеют.

– Никита, цел? Не ранен? Хорошо! Тех прищучить - может, и не успеют, а вот которые сейчас под нашим бушпритом корячатся... Будет хоть малейшая возможность - постарайся корабль к ним бортом повернуть.

– Понял, Ваше Сиятельство. Любое дуновение поймаю.

– Выполняй.

Мой капитан принялся собирать матросов, сам же я поспешил на фордек. Чтоб выйти из кормовой надстройки на шкафут, пришлось не только снять подкрепляющие дверь дубовые брусья, но и растащить в стороны кучу трупов с обратной стороны. Оглядев палубу, восхитился неприятельской отвагой: судя по числу тел, левенды продолжали атаковать, даже потеряв убитыми и ранеными свыше половины бойцов. Беспримерное в наш корыстный век мужество! Прекрасные воины, воистину цвет турецкого народа!

Запах пороха, крови, дерьма из разорванных кишок. Optime olere occisum hostem? Авл Вителлий был редкостным уродом, если он и вправду это сказал, - то, что труп врага хорошо пахнет. Впрочем, любому опытному офицеру такое амбре привычно и не мешает делать свое дело. Выстроил стрелков, распределил цели. Галера валандалась саженях в десяти от нас; весла шевелились будто в агонии, вразнобой. Турки отчаянно пытались восстановить дисциплину. Гребцы упорствовали, некоторым удалось вырвать цепи, - их лупили плетьми на убой, прямо по головам; кое-где вместо плетей мелькали уже и сабли.

– Feuer!

Грохнуло нестройно и жидко. В ярости обернулся к штуцерникам:

– Vas ist das?!

Из ответного лепета понял только, что опасаются попасть в тех, коих стараемся освободить. Кретины! Через минуту-другую храбрецов вырежут, уцелеют одни трусы, а на кой черт мне эти животные? И вообще, уж лучше возможная смерть от дружеской пули, чем верная - от турецкого ятагана.

– Das ist egal. Стреляйте, Господь различит своих. Огонь!

Вот теперь хорошо. Когда дым уплыл, видно стало, что рукопашный бой оборвался. Магометане отступили на нос, к погонному орудию, оставив с полдюжины трупов лежать на помосте меж скамьями. Там же корчилось несколько раненых. Гребцы тоже замерли, даже не порываясь добить сих несчастных и овладеть оружием. Ничего, теперь без них справимся.

– Канониры, картечью заряжай! Никита, шлюпки на воду!

Под дулами пушек османы побросали клинки. Однако, как только посланная мною партия поднялась на судно и расковала невольников, разъяренная толпа - дикий, косматый, вонючий, кровожадный зверь о ста человеческих головах - ринулась на ненавистных мучителей. Кто из турок не успел или не решился сигануть за борт, обрел в их руках страшную смерть.

– Извольте рассудить, Ваше Сиятельство, - оправдывался начальствовавший над призовой партией подшкипер Анфимов, - если б я даже приказал колоть бунтовщиков, нас бы просто смяли, и вся недолга. Не ведаю, что теперь делать.

– Черт с ними. По правде, надо бы всех перепороть. чтоб запомнили: никого нельзя убивать без моего приказа, тем паче - сдавшихся в плен. Да слишком их много. Без большой крови не сладим.

– Так что теперь прикажете, господин граф?

– Принимай галеры. На каждую возьми с "Одиссея" по десятку матросов и полуроте немцев. При нужде, сажай немчуру на весла вперемешку с бывшими невольниками. Объясни, что всем нам прямой интерес побыстрее унести ноги от здешних берегов. Турок, кои не утонули, из воды выловить, сковать - и в трюм. Пригодятся на обмен или выкуп. Думаю, на убежавших галерах осталось, самое меньшее, сотни две наших. Это если состав шиурмы везде одинаковый. По твоему взгляду, на взятых судах - солдат из Носаковской фортеции какая доля?

– Точно не скажу: мундирные вещи мало у кого сохранились. А по обличью русских половина или немногим больше, остальные - всякий сброд. Греки, турецкие славяне, черкесы, арапы...

– Ладно. Придем на Лампедузу, там разберем. Объяви предварительно, что всех зову в мою службу, но которые не пожелают - неволить не стану.

После краткого совещания с прибывшим на мой корабль Кассаром (весьма недовольным: турок он и впрямь упустил), я сделал дальнейшие распоряжения. Вся флотилия, не теряя драгоценного времени (ибо поднялся ветер с норда, именуемый архипелагскими жителями "мельтемья" и возникающий иногда в ясную погоду по необъяснимому капризу небес), легла на курс зюйд-вест, коим следовала до ночи. Затем, пользуясь темнотою, суденышки клефтов рассеялись в хаосе Кикладских островов, а "Одиссей" и трофейные галеры довернули на три румба правее и вскоре благополучно покинули Архипелаг через широкий пролив между Критом и Мореей.

Форты Лампедузы встретили подобающим случаю салютом. На другой день, рано утром, мои наемники согнали бывших рабов на ровный плац, с великими трудами созданный Фрицем Нойманом среди каменистых склонов. Русские сами, без понуждения, встали в подобие правильного строя; остальные, расположившись живописными кучками по нациям, дивились на вчерашних соседей по галерной скамье, как... Знаете, вот люди смеются над обезьянами, видя в них карикатуры на самих себя; но и взаимно, человек для обезьяны должен быть просто невероятно, дьявольски смешон! Чтобы вот из таких мартышек сделать солдат - пришлось бы полностью повторить весь титанический труд Петра Великого, приложенный для создания русской армии. И то еще, может, не хватило б. Я, конечно, всем найду место (и дело) в своей команде, но люди, понимающие воинскую дисциплину, сейчас мне стократ ценней привычных к самовольству.

– Здорово, братцы!

– Здра-жла-ва-шство!

– Молодцы, службу не забыли. А меня-то помните?

Замялись солдатики. Не потому, что память плоха - просто армейская мудрость не велит лезть поперед всех перед высшими чинами. Бог его знает, чем излишнее усердие может обернуться. Только чуть погодя откуда-то из заднего ряда донеслось:

– Помним, Ваше Высокопревосходительство!

– Ну, коли помнишь, так выйди сюда вперед. Кто таков будешь?

Сквозь ряды протиснулся рослый мужик лет тридцати пяти.

– Второго Богородицкого гарнизонного полка сержант Егор Косоруков. Четыре года назад Ваше Высокопревосходительство изволили на линию приезжать. Тут, почитай, половина таких, кто уже в ту пору служил - токмо сказать робеют.

– А ты не робеешь?

– Никак нет! Ваше Высокопревосходительство всем известны, как начальник справедливый и без придури - уж простите за грубое слово.

– Бог простит. Раз ты так прям, скажи: пойдешь ко мне в службу?

– Виноват... Я бы со всей охотой, да нельзя: государыне императрице Анне Иоанновне присягал.

– Так и я государыне-матушке не изменял. А что обер-камергер Бирон меня оболгал перед нею, то надеюсь, что сия неправда развеется, как дурной воздух, извергнутый из его вонючей ***ы. Смею думать, что и в опале приношу пользы отечеству больше, нежели Бирон, вместе со всею его родней. Чести служить России этот курляндский прыщ у меня не отнимет. Вот, нынче Ее Величество с турками воюет - а я, по-вашему, шутки шучу?! Вас кто у нехристей отбил?! Ну, так скажи: кто верней служит, граф Читтанов или те ваши начальники, кои Носаковскую крепость неприятелям сдали?! Отвечай!

Боек был Косоруков, да только не тягаться сержанту с матерым генералом, знающим, сколько надавить голосом, чтобы у человека поджилки затряслись, а сколько - чтобы обгадился, не сходя с места.

– Выходит... Выходит, что Ваше Высокопревосходительство вернее служит...

– За чем же дело стало? У меня и с жалованьем задержки нет, и кормежка - в гвардии такой не видали! Вчера-то как, распробовали?

– Премного благодарны Вашей Милости, век за вас будем Бога молить - просто обрыдло на чужбине. Домой, в Россию, охота!