Жизнь и приключение в тайге
Шрифт:
Плуг земледельца нивелирует землю, разрушает валы, засыпает рвы. Еще. несколько лет и такие укрепления совсем исчезнут с лица земли. Надо торопиться с их изучением и описаниями.
Инженеры, техники, топографы, землемеры, чиновники переселенческого управления, священники, учителя, врачи, пристава и начальники уездов, словом, все те лица, которые волею судеб живут не в городах, а по деревням, урочищам и селам, все те, кто бывает в разъездах по краю по делам службы, всегда могут уделить время для этой работы. Остатки древности разбросаны по всему краю. Их надо описать; желательно и фотографирование, зарисование и топографическая съемка. Указать места этих укреплений могут старожилы-крестьяне, охотники и старики-китайцы.
Наши крестьяне охотно внутри этих городищ разрабатывают землю. Они часто выпахивают там старинные мечи, топоры, металлические и глиняные сосуды, монеты и т. д. В их глазах вещи эти не имеют никакой денежной ценности, а научной ценности их они не понимают. Найдя проржавленную монету, крестьяне интересуются ею только одну-две
Не надо задаваться большими задачами. Следует только обстоятельно изучить ближайшие окрестности, свой район. Чем подробнее будет описание памятников старины одного какого-либо, хотя бы Иманского, района, тем лучше. Как бы ни был плохо начерчен план укрепления, он все же лучше, чем ничего. Издание атласа памятников, оставленных в нашей стороне древнейшими маньчжурскими племенами, всех в одном и том же масштабе вместе с их описаниями (археография) и с описанием находок, сделанных при раскопках (археология), нанесение этих памятников на карты 10-верстного масштаба, определение группировки этих крепостей и городищ на план — вот ближайшие и неотложные задачи по изучению истории Приамурского края [220].
В первую голову надо закончить изучение памятников старины в окрестностях Никольска-Уссурийского и затем по долинам рек, где околонизировались наши земледельцы.
Памятники эти быстро исчезают. Надо торопиться.
Приложения
Письма к Л. Я. Штернбергу
[221]
21. VII.1910
1
Глубокоуважаемый Лев Яковлевич!
В день Вашего отъезда я совершенно нечаянно получил предписание вступить в дежурство взамен заболевшего товарища. Это было в 3 часа дня. Я послал своего вестового с письмом на пароход, но он не узнал Вас и письма не передал. Мне очень хотелось бы познакомиться с В. К. Солдатовым[222]. Когда он вернется в г. Хабаровск, я пойду к нему с визитом. Все Ваши коллекции я отправил в Петербург малой скоростью по железной дороге[223]. Ящики я отправил, заделал дыры, одним словом привел в должный порядок. Дубликат накладной я послал в Этнографический отдел Академии Наук. Туда я документ послал именно потому, что в Петербурге коллекции могли бы получить и в Ваше отсутствие, а то придется платить много денег за хранение ящиков в пакгаузах на железной дороге. Так я поступил и боюсь, что не оказал ли я «медвежьей» услуги. Я думаю, что ящики дойдут без поломки, но поручиться за внимание к чужим интересам железнодорожной администрации не могу. Ведь эти черствые люди ни за что не поймут, какую ценность представляют из себя эти вещи. У них одно мерило — это деньги!
Теперь вот еще что: получил я от заведывающего экспедицией Переселенческого управления г. Ефрем… письмо на Ваше имя и большую бочку. Письмо посылаю Вам, а бочку оставил у себя в Музее. Что с ней делать? Хранить ли ее у себя до Вашего приезда или тоже послать в Петербург в Академию Наук. Если надо ее отправить, Вы телеграфируйте мне одно слово: «Отправить» — я уже буду знать, в чем дело.
Как Ваши идут работы? Соловьев (студент, скупщик коллекций) [224] писал мне, что он послал пять мест на мое имя для отправки их в Петербург. но этих мест я не получил.
Будете в Николаевске, зайдите к Языкову — передайте ему мой поклон. Лев Семенович Берг [225] просил собрать сведения о калуге и поискать ручьевых миног. Об этом я писал Языкову (Сергей Сергеевич). Быть может ему удалось что-нибудь разыскать для г. Берга.
В середине августа я буду в Николаевске, хорошо бы встретиться с Вами. Сейчас я занялся отчетами — хочу к осени разделаться со Штабом Округа, чтобы быть свободным. Я думаю, что в два года я закончу свои две книжки «По Уссурийскому краю». Первую часть я думаю исключительно написать в научно-литературном духе. Туда войдут географические описания, статистика, описание самих путешествий, маршруты и все то, что касается наших инородцев (орочей главным образом). Вторая часть чисто научная. Туда войдут и зоология, и ботаника, астрономия, метеорология и геология. Этот материал я могу уже обработать только при помощи ученых специалистов. Вижу необходимость остановиться на одной какой-либо специальности. Все же я очень рад, что самостоятельное изучение этих наук (Бобрецкий, Бородин, Ганн, Неймайр, Гохштеттер и Иностранцев) [226] значительно расширило мои горизонты. Закончив с ними, как с общеобразовательными науками, я думаю года два-три специализироваться в Петербурге. Все это пока одни мечты! Осень покажет, в какую форму выльются мои хлопоты.
Будьте здоровы, Лев Яковлевич! Желаю Вам полнейших успехов в работе.
Искренно и глубокоуважающий Вас В. Арсеньев. Что надо — пишите, телеграфируйте.
2
8- X -1910 Хабаровск — Музей
Глубокоуважаемый
Лев Яковлевич!Пишу Вам из Хабаровска, куда я вернулся из поездки 4 октября. Вашу телеграмму я получил, и это мое письмо есть ответ именно на телеграмму. Пользуюсь случаем и посылаю Вам дубликат накладной и две этикетки. То и другое предназначается к этнографическим посылкам, отправленным мною из г. Владивостока транзитом. Посылки эти представляют из себя два места: 1) ящик и 2) завернутое в рогожу «священное» дерево «Тотем». В ящике гроб со всем внутренним содержанием. Гроб я не вскрывал, чтобы не делать шуму в Хабаровске. Таможенный осмотр будет сделан в Петербурге. Необходимо вмешательство со стороны Академии Наук. В этом духе я телеграфировал академику Радлову [227], зная, что Вас еще нет в Петербурге. Вероятно, придется Вам собрать комиссию из этнографов, врачей и в присутствии таможенных чиновников сделать вскрытие и составить акт. Впрочем, Вы это знаете лучше меня. Как это сделать, Вам виднее. Быть может, труп окажется мумизированным. Это бывает часто.
Если у орочей бывает какая-либо заразная болезнь, от которой люди умирают во множестве, они хоронят их очень скоро, непременно закапывая в землю. Если же человек умер от какой-либо обыкновенной болезни, которая не может быть повальной, то гроб укрепляется на поверхности, а сверху над ним ставится крыша (навес) из корья или теса. Посланный Вам гроб именно находился на поверхности. Кроме того, я собрал сведения от стариков и узнал, что Ингину (обитатель гроба) умер вполне естественной смертью, и потому труп его (или скелет) ничего опасного не представляет. Посланные этикетки есть только временные. По приезде в Петербург я сообщу Вам более подробные сведения [228]. Над гробом была крыша из теса и внизу под ним подставки. Так как они ничего оригинального не представляли, а вес имели колоссальный, то я и не взял их. Это стоило бы все очень дорого. Я дам указания и Вы прикажете их сделать в Петербурге. Одно очень важно — это положение покойника: он должен лежать в направлении от запада к востоку так, чтобы видеть восходящее солнце. Поломанный меч, лыжи и прочие вещи должны быть изломаны. Пусть Вас это не смущает.
Кроме этого, я достал для Вас изумительно интересную редкую вещь: берестяную коробку (женскую), украшенную некоторыми медвежьими изображениями. Последнее обстоятельство очень важно в том отношении, что оно имеет большое религиозно-родовое значение. Припомните ту легенду, которую я Вам рассказывал, о происхождении кекарей от медведя. Там говорится, что медведь подобрал девочку на дороге и жил с нею. Медведь, убитый ее братом, завещал женщине хранить его член и не есть мяса. Я давно искал эти изображения, но найти не мог вплоть до осени этого года.
Ваши вещи я роздал орочам и обязал их доставлять мне взамен их те или другие вещи.
Как жаль, что на бумаге многого не переговоришь. Взамен вещей, данных мне Вами, я получу весной: бубен, пояс шамана, вышитую рубашку и сэвохи.
Кланяюсь Ивану Ивановичу[229] и Иосифу Марковичу[230]. Крепко жму Вашу руку. Желаю Вам успехов в разработке многочисленных материалов.
Пока остаюсь с искренним уважением.
В. Арсеньев.
3
Глубокоуважаемый Лев Яковлевич!
Давненько я собирался Вам писать, да все как-то не решался. Я сознаю, что Вы в праве на меня были обидеться. Я сознаю свою вину! Конечно, в бытность мою в Петербурге в 1910 г.[231] я должен был прежде всего посетить Вас и тем оказать Вам внимание и уважение. Я не сделал этого, но имел намерение это сделать и все откладывал со дня на день до тех пор, пока экстренно телеграммой меня Н. Л. Гондатти[232] не вызвал из Петербурга. В этом моя вина! — Приношу повинную. Я теперь сам сожалею, что уклонился от Вас и в бытность свою в Петербурге не поработал в Академии Наук под Вашим руководством. Очень и очень сожалею: ну, теперь нечего горевать по волосам, когда снята голова. Теперь думаю о том, как бы поправить свою ошибку и наверстать потерянное. Не думайте, Лев Яковлевич, что мысли мои и чувства, симпатии сколько-нибудь переменились к Вам. Также сердечно, искренне с глубоким уважением я отношусь к Вам (как к ученому и как к Льву Яковлевичу), как и раньше. Просто, Музей императора Александра III захватил меня в свой вихрь — вот и все! Б. Ф. Адлер[233] имеот с Вами счеты — это его и Ваше дело! — Но у меня с Вами никаких недоразумений не было и потому натянутых отношений между нами быть не должно. Я тогда же (в Петербурге) сказал себе: «Долг всякого порядочного человека не разжигать вражду между другими, а наоборот стараться погасить ее!» И потому Ваша ссора с Адлером и не могла повлиять на меня, не могла изменить моих к Вам отношений. То обстоятельство, что я не был у Вас в Петербурге все время меня мучает и не дает мне покоя. Я не прав и потому постараюсь загладить свою вину. Припомните мои слова в Географическом обществе во время лекции- я официально публично заявил, что я с удовольствием выслушал Ваше возражение (хотя оно было очень резкое) и с удовольствием готов вести с Вами дальнейшие разговоры и собеседования [234]. Это ли не есть доказательство справедливости того, что я говорю в этом теперь письме!?