Жизнь и приключения Лонг Алека

— Можно, Ира, а иногда и нужно. Бунт подавляют силой, а не уговорами. А это настоящий бунт. Посмотри, что написано на их тряпках: «Долой самодержавие и господ!» Ишь, на что замахнулись. Ведь царь — это святыня для каждого русского сердца! Казаков, только казаков!..

Владимир Николаевич уже не говорил, а кричал. Так он редко выходил из себя. Но, несмотря на свое возмущение, все-таки он прятался за шторой и не хотел, чтобы его увидели с улицы. Казаков с ним не было…

А люди все шли и шли, и казалось, не будет конца этому живому потоку.

Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Песня проникала за закрытые окна, и от нее у многих холодели сердца. Почему бездействуют власти?

…Кирзнер и Алексей шли в первом ряду колонны, вышедшей из района Экспортной гавани. Они двигались к реке.

— Перейдем по понтонному мосту на другой берег и там соединимся с остальными, — повернулся Кирзнер к соседу. — Оттуда двинем по главным улицам.

— Так, — ответил пожилой латыш. — Так будет хорошо.

У понтонного моста увидели солдат. Они стояли стеной, преграждая путь. Колонна замедлила движение, остановилась. Кто-то крикнул:

— Братцы, пропустите!

Солдаты молчали. Что-то скомандовал офицер. Звякнули затворы. Алексей сунул руку в карман, вытащил браунинг.

— Ты с ума сошел! Убери сейчас же, — приказал Кирзнер. — Не хватает, чтобы людей перестреляли. Им только твой выстрел и нужен. Горячая ты голова.

Алексей с сожалением убрал пистолет. Но в общем-то Бруно прав. Спровоцировать схватку недолго.

— Пошли в обход, по льду, — закричал пожилой латыш и первым спустился на реку. За ним последовали остальные.

Понтонный мост остался в стороне. Черной широкой лентой извивалась колонна, приближаясь к противоположному берегу. Первые ряды уже поднялись на набережную. Из прилегающих к центру города улиц к ним навстречу хлынули демонстранты. Стало тесно. Улицы не вмещали людей. Алексея стиснули так, что он еле дышал. Но все-таки колонна еще двигалась.

У железнодорожного моста она остановилась. Образовался затор. Впереди что-то кричали. И вдруг Алексей увидел, что они окружены солдатами и полицейскими. Те уже поднимали ружья. Не было никаких предупреждений. Раздался залп, толпа охнула, и люди, давя друг друга, ринулись назад к реке, а часть устремилась в боковые улицы. Вокруг как-то сразу стало свободнее.

— Ах, сволочи! Что делают! — воскликнул Кирзнер, хватая Алексея за рукав. — Скорее!

Он подтащил его к подворотне большого дома. В воротах, раздвинув ноги, в белом переднике с медной бляхой, стоял бородатый дворник.

— Куды? А ну пшел отсюда! — заорал он, пытаясь вытолкнуть Алексея на панель.

— Ах ты сволочь! — крикнул Алексей, выхватил из кармана револьвер. — Застрелю!

Дворник юркнул в ворота. Звякнула задвижка калитки. Бруно Федорович тяжело дышал. Рядом стояли женщина, прижимающая к груди плачущего ребенка, и трое демонстрантов, успевших укрыться в подворотне.

Пропела пуля, ударилась об угол ворот, от стены отлетел большой кусок штукатурки. А от моста катилась новая лавина людей. Они падали, бежали, спотыкались. Многие, сраженные пулями, больше не могли подняться. За ними в каком-то диком исступлении бежали солдаты. Они стреляли в лежачих, прокалывали их штыками, били прикладами…

— Бегите! — сказал Кирзнер стоящим в подворотне людям, когда недалеко от дома появились два солдата с ружьями наперевес. — Перестреляют всех! Бегите, мы попытаемся их задержать! Алеша!

Алексей понял.

Трое мужчин и женщина с ребенком выскочили из подворотни и бросились к ближайшему углу. Солдаты заметили их, повернули к воротам. Отступать было некуда. На искривленном страшной гримасой солдатском лице Алексей увидел белые, пьяные, безумные глаза, совсем рядом блестящий штык. Он выстрелил. Солдат упал. Во второго выстрелил Кирзнер, но промахнулся. На какое-то мгновение между ними и мостом лег страшный пустой кусок улицы.

— Пошли! Бегом! — закричал Кирзнер, и они побежали.

Вслед им стреляли. Пули цокали о мостовую, поднимая пыльные фонтанчики. Алексей оглянулся. Опять появились бегущие люди и преследующие их солдаты. В боковой улочке Алексей и Кирзнер остановились. Она была пустынна. Люди рассеялись.

— Все кончено, — сказал Кирзнер и скрипнул зубами. — Не сумели мы защитить демонстрацию. Не так расставили свои боевые силы. Надо было быть всем вместе, может быть, тогда дали бы отпор… Я ведь предупреждал… Впрочем… — Он махнул рукой. — Мало, мало у нас еще оружия… Сколько погибших! Но эти смерти не пройдут даром, за них дорого заплатят. Борьба только начинается…

Алексей молчал. Перед глазами все еще стоял бегущий на него солдат со штыком, улица, покрытая черными пятнами крови, женщина, волочащая за собой труп мужчины… Он плохо понимал то, о чем говорил ему Кирзнер. Да, конечно, вооруженные боевики должны быть вместе, а их разослали по колоннам…

С осторожностью, закоулками, чтобы не нарваться на полицию и солдатские заслоны, они добрались до Столбовой.

— Приходи завтра, — сказал Кирзнер и, не прощаясь, ссутулясь, вошел в парадную.

Бруно Федорович не ошибся. Борьба усиливалась. Январские события послужили началом непрерывной цепи забастовок и демонстраций. Против самодержавия поднялись не только рабочие, но и крестьяне. Призывы «Долой помещиков!», «Долой царя!» все чаще и чаще раздавались в деревнях. Даже церковные праздники превращались в грозные митинги и демонстрации против баронов и пасторов. В городах не прекращались волнения, нередко приводившие к кровавым стычкам между рабочими и полицией.

Последнее время Алексей мало видел Кирзнера. Бруно Федорович пропадал на заводах «Феникс», Балтийском вагоностроительном, верфях Ланге. Да и у самого Чибисова хватало работы. Он часто ездил в Усть-Двинский гарнизон, где у него наладились связи с солдатами. Там уже была создана крепкая партийная ячейка, и теперь Алексей выполнял задания руководителя этой организации Денемарка.

Он совсем запустил занятия в мореходной школе и с трудом добивался удовлетворительных оценок, удивляя преподавателей. Раньше он учился отлично, но сейчас не хватало времени. Нужно было много читать, готовиться к выступлениям.

Алексею нравилась эта работа. Он почувствовал силу слова. Видел, как внимательно его слушают, а потом задают вопросы. Видно было, что солдатам близко все, о чем он им говорил.

Учебный год подходил к концу. Надо было на время прекращать партийную работу и снова искать себе места на пароходе. Но при встрече Бруно Федорович сказал:

— Ты должен остаться в Риге, Алеша. Нельзя бросать Усть-Двинский гарнизон. Дело идет там хорошо, и Денемарк говорил мне, что ты там необходим. Он очень доволен тобой.