Жизнь и приключения вдовы вампира

– Так ничего же не вышло. А в мыслях и не считается вовсе, - пытался оправдаться бывший пимокат.

– Это ежели сам отказался. А тебе по сусалам дали.

– А с Катериной у нас всё полюбовно. Я жениться очень даже желаю.

– Была бы она бедной крестьянкой, а не внебрачной дочерью городского головы, тоже бы желал?
– хохотнул синими губами Кузьма Федотыч.
– Тот ещё греховодник!

– И откуда это вам всё известно, что грешно, а что и не считается?

– С Богом разговаривал.

– И что он сказал, - округлил глаза Егор Петрович.

– А не хочет он со мной говорить.
– И криво усмехнулся, оскалив пожелтевшие зубы.

– Но расстаться со мной ты можешь.

– С превеликой радостью...
– и бывший пимокат сам испугался своих слов.
– Что же мне делать в таком разе предстоит?

– Дать обед бедности и блюсти его всю жизнь. Взять мне с тебя будет нечего, и значит, приходить не зачем.
– И на удивление грустно закончил: - Зато на беседу к Богу попадёшь. И вид такой, как у меня тебя не коснётся.

– У- у-у...
– заскулил Егор Петрович. Воняет, оно конечно, воняет, но кого хошь после смерти через долгое время из могилы подыми, тоже благоухать не будут. А при жизни опять считать каждую копейку, да ещё и от Катерины отказаться! Нет уж! И тут поймал себя на мысли, что беседует с Кузьмой Федотычем как с живым и ничуть не смущается его внешним видом.

– Охо-хо! За деньги людишки ещё не такое терпели. Слушай, - хлопнул себя Кузьма Федотыч по коленке, а она возьми и отвались.
– Тьфу, ты!
– поднял, пристроил на прежнее место, прикрыл грязной полой халата.

– Значит так, во-первых, кладбищенских жителей помой, накорми и в ночлежку пристрой.
– Обещал я тому, что в мой халат вырядился.

– Так вроде на вас надет халат-то...

– Я вообще-то мёртв. Нет меня тут, и значит, халата нет.

– А...а...а... как же, - высунул палец из под одеяла бывший пимокат и ткнул в сторону Кузьмы Федотыча.

– А вот так.
– И исчез из кресла.

Ранним утром, ещё только-только пташки запели, а матушка печь растопить не успела, шагал Егор Петрович вдоль кладбищенской ограды. Вдруг, глядь, из старых венков и высохших веток шалаш у входа. Постоял немного Егор Петрович, кашлянул для острастки. Слышит, в шалаше кто-то завозился. А немного погодя вылезли оттуда три грязных, ещё толком не проспавшихся с вечерней попойки, забулдыги. Обмороженные ещё в прошлую зиму ноги, покрыты язвами. Лица грязные, в коростах. Волоса слиплись и не понять пеплом или вшами покрыты. А на одном и в самом деле, халат Кузьмы Федотыча. Истлел в земле, в дыры черное изъязвленное тело виднеется. И прямо к Егору Петровичу с распростёртыми объятиями прёт:

– Сон-то, мужики, в руку! Вижу этой ночью, покойничек один сидит на краю своей могилки и манит меня пальцем. Подхожу, а у него вся грудь в крови, но улыбается так-то ласково: "Ты, - говорит, - будь на кладбище, сюда человек придёт и будет тебя искать. Как найдет, то помоет, покормит и на зиму в ночлежку устроит. А пока спи, и до утра не просыпайся".

Тут я спрашиваю, вот чудо-то, безмолвно:

– Как же он меня узнает? А покойничек отвечает:

– По халату, что ты на моей могилке без спросу взял, да свои язвы прикрыл которым.

– Что не так, обидел коли, так верну, - понимаю, что сплю, а все одно как наяву. А он мне:

– Носи на здоровье. Язвы пройдут на теле. Других бы не нажил.

Присмотрелся Егор Петрович к мужику, пока он сон рассказывал, да два его товарища слипшиеся глаза протирали, и обомлел. Дыры в халате в тех же местах и язвы через них виднеются, прямо как ночью на Кузьме Федотыче.

– Тьфу! Стойте там, не подходите ближе.
– Крикнул так бродягам, про себя подумав, что всё вполне объяснимо: наслушался вечером рассказов церковного сторожа, а перед выездом из Озерков ещё эта история с поясом, вот и примерещилось ночью. А нищие на кладбище отродясь обретаются. Люди на могилках помянуть оставляют, бродяги и поминают. Тут и выпивка и закуска. Халат же виднелся из под тонкого слоя земли. Вот, и следовало его закопать понадёжнее,

чтоб такие забулдыги не вытащили его людям на показ. Да бродяги опередили. Так что, ничего тут необыкновенного и страшного. Но как теперь быть? Не отбирать же этот полусгнивший халат у этого несчастного? И уж было решил рукой махнуть и домой вернуться, как мужик его окликнул:

– Слышь, Егорка!

Егор Петрович, чуть на земь от неожиданности не грохнулся.

– Откуда имя знаешь?

– Так покойничек ещё кое-что сказал.

– Чего ж ты молчишь, дурень?

– Скажи, - говорит, - Егору, что когда будет вас в ночлежку устраивать, то пусть купит другую одежу. Не дорогую и не новую, чтоб не пропили, - мужик тяжко вздохнул, почесал пятернёй шевелюру.
– И что ему за беда на том свете, пропьём али нет?

– И всё что ли?

– Э... что-то ещё... Погоди, дай Бог памяти... А, велел, чтобы ты новую одёжу передал когда в помывочную поведут. Тогда старую, ну и этот халат, значится, сожгут. Сказал, очень тебе это надобно. На кой чёрт? Не понятно.

Какое-то время Егор Петрович стоял неподвижно, потом вдруг засуетился, прямо зуд одолел торопливый:

– Давайте отправляйтесь к ночлежке. А я следом приду, одежу вам прикуплю по дороге. Ну и не идти же вместе с вами людям на смех!

– Э...э...э... нет. Руки трясутся и в ногах слабость. Пока не опохмелишь, с места не сдвинемся!

"Это ж пока я до шинка добегу, да потом назад. Разбредутся эти бродяги по погосту, или того хуже шуганёт кто-нибудь, совсем уйдут. И как тогда быть? И даже если принесу выпивку, как я их потом в пьяном состоянии в ночлежку пристраивать буду? Да и до ночлежки ещё довести надо будет".

– Нет, так не пойдёт. Вот когда выйдите из помывочной, оставлю монетку, чтоб каждому на казённый шкалик хватило.

– Ну...
– недовольно загудела троица.

– А не хотите, как хотите. Идите к своему покойничку, пусть он вас опохмеляет.
– И сделал вид, будто уходит.

– Стой, - крикнула троица нестройным хором.
– Пошли уже.
– И побрели в сторону города, не разбирая дороги.

Далее всё прошло как по писаному. И к обеду Егор Петрович был уже дома. Оповестил матушку, что утром следующего дня отправляется назад в Озерки, поскольку все свои дела тут завершил. И только собрался пышный гречневый блинчик, специально для сыночка матушкой испеченный, в рот положить, в дверь ввалился церковный сторож.

– Матушка моя, я ненадолго, предупредить только. Чтобы из дома сегодня ни ногой! И вам, Егор Петрович, тоже не советую!

– Что приключилось-то?
– Схватилась за грудь пожилая женщина, а Егор Петрович блин из руки выронил.

– Кузьма Федотыч в ночлежке поселился! И ещё двоих с кладбища привел!
– Еле перевёл дух старик.

– Глупости всё это, - опять поднёс блинчик ко рту Егор Петрович.

– Что вы, батюшка, что вы? Он там свою фамилию и имечко назвал, указал, когда родился и когда помер. Халат свой любимый сдал в стирку, но потом передумал и велел сжечь.

– Свят! Свят!
– упала на колени пред иконами матушка.