Жизнь и смерть Арнаута Каталана
Шрифт:
Возница натянул вожжи. И шествие двинулось дальше медленно, под мерный гром барабанов. Каждые двадцать-тридцать шагов останавливались. Барабаны замолкали, а герольд возглашал зычным голосом:
– Oui aytal fayra – aytal payra! 1
Затем, после мгновенной оглушительной паузы возобновлялся барабанный бой, и процессия двигалась дальше.
Так прошли они городскими улицами, миновали Капитолий, возле которого нарочно останавливались три раза, обогнули приход Сен-Сернен, где жители питали особенную ненависть к франкам, и завершили круг, вернувшись к
1
Погибнет всяк, кто поступит так!
За городской чертой вытащили из телеги ящик и обложили его хворостом. Каталан встал на колени и громко воззвал к Господу, прося судить не по справедливости, но по бесконечному милосердию Своему, после чего замолчал и закрыл глаза.
И подожгли хворост, и исчезли в огне бренные останки еретиков, а Каталан все не открывал глаз. И никто не осмеливался его тревожить, ибо столь глубоко погрузился он в молитву, что как бы отсутствовал на земле.
Но когда догорел костер и от ящика с костями осталась лишь гора горячей золы, вдруг вскочил Каталан на ноги и метнулся к телеге. С торжествующим смешком подобрал он там последнюю вязанку хвороста, самую жидкую и маленькую, которую почему-то не бросили в костер, после чего стремительно побежал обратно к пепелищу.
А стража стояла неподвижно и тщилась, как было приказано, не ужасаться.
Громко распевая первые стихи Евангелия от Иоанна, начал Каталан махать хворостинами, разметывая золу. Рукава, подол, капюшон, белый нарамник – весь Каталан, казалось, развевался, будто на сильном ветру стоял. Зола черным облаком окутывала его и не хотела улетать, ибо стояло полное безветрие. Но Каталан упрямо мел ее прочь по земле и в конце концов отчасти преуспел. И сам черный, как мавр, в пятнах, без сил пал на телегу – но губы его продолжали шевелиться, проговаривая:
– In principio erat Verbum; et Verbum erat apud Deum; et Deus erat Verbum… Et lux in tenebris…
И отвезли Каталана в монастырь.
И спросил его там брат Фома:
– Отчего ты стал так черен, брат?
И ответил ему Каталан:
– Я измаран чужими грехами.
Но Фома покачал головой и молвил:
– Не под силу тебе, брат, взять на себя все грехи этого мира или даже одной только Тулузы. А давай-ка я отведу тебя на берег да умою…
Вторично увидел Капитолий Арнаута Каталана, постоянного инквизитора Тулузы, седмицу спустя после того, первого, раза. И поначалу-то не слишком был Каталан хорош и обходителен, а теперь и вовсе сделался невыносим.
Пришел один, в грязной рясе, препоясанный верой и яростью. Еще издали, шагая размашисто по залу, кричать принялся:
– Отступники! Предатели!
И через весь зал – прямо в лица гордых магистратов – швырнул пергаменты; разлетелись, как осенние листья, прошуршали, опали – и настала тишина.
В тишине слышно только тяжелое дыхание да шлепанье каталановых сандалий – вослед своим летящим пергаментам шел.
Отца инквизитора вежливо попросили объясниться (а сами на пергаменты глаза скосили, однако подбирать и читать не торопились).
Молвил Каталан:
– Там все написано.
И ушел.
Лучше бы и не знать, что там, в писаниях инквизиторских, накарябано. Да только и без Каталана ведали именитые люди Тулузы: предупрежденные ими еретики
из города бежали. Ушли целыми семьями, взяв лишь необходимое; растворились, исчезли. Сперва – в Авиньонет, а оттуда – на юг, к Пейре-Рожьеру де Мирепуа, ближе к Пиренеям, где оставались еще неприступные катарские твердыни. Все тайные нити уходили ныне в заоблачные пиренейские выси, все туже завязываясь узлом в одной крепости, чье имя все громче и тревожней звучало по мятежным горам Юга: Монсегюр.Гневливые гордые горцы, и все друг другу братья – родные, двоюродные, единоутробные, сводные, приемные: Фуа, Терриды, Коминжи, Мирепуа, Пейрели, и каждый второй из них носит имя "Раймон"…
И уж конечно инквизиторы знали все это не хуже, чем тулузские консулы; да только коротки руки у святых отцов и до Монсегюра им не дотянуться. Вот пусть и бесятся, сидя в Тулузе, пусть жгут мертвецов – тем-то уж не повредить, ибо учат "совершенные": не существует воскресения во плоти!
Злорадствовали члены тулузского капитула недолго: ровно до того часа, как решились подобрать с пола каталановы послания и ознакомиться с ними.
"…Поелику упорствуя в пагубных заблуждениях и негласно сочувствуя ереси, находится такой-то и такой-то в преступном сговоре с еретиками – список прилагается – что выразилось в содействии их бегству от правосудия…"
В общем, так: не пропустив ни одного, вызывал Арнаут Каталан в трибунал инквизиции всех членов Тулузского Капитула по обвинению в пособничестве еретикам.
Соумышленникам и пособникам, в случае их искреннего раскаяния, Каталан предлагал довольно легкое каноническое наказание, заключающееся лишь в усиленном соблюдении дисциплины – постов и предписанных молитв.
Однако приуныли, ознакомившись с творениями отца инквизитора, далеко не все: большинство пришло в гнев. И решено было призывов Каталана как бы не замечать и сделать вид, будто никакого трибунала и на свете нет.
Третий визит Каталана оказался еще менее приятным: он явился в сопровождении стражи и объявил, что немедленно арестовывает одиннадцать человек консулов Тулузы во главе с графским наместником.
Что тут началось!
Забыв о достоинстве, благородстве рождения и воспитания, о чести, сане и чине, орали друг на друга святейший отец инквизитор и именитейшие граждане Тулузы хуже базарных торговок.
– Дармоед! Клещ!
– Еретики!
– Убирайся отсюда!
– Вы арестованы!
– Уходи, покуда цел!
– Стража! Взять их!
– Ни с места, болваны! Забыли, кто вам платит?
– Я сообщу в Рим!
– Хоть апостолу Павлу!
Дальше понеслась уже невообразимая брань, причем вскоре консулы обнаружили, что ни переорать, ни переспорить святого отца им не удается и что глотка у Каталана луженая, а фантазия изощреннейшая и на бранные импровизации он скор получше всех одиннадцати вместе взятых.
И тогда крикнул графский наместник благородным господам консулам, чтобы те замолчали. И подступив к Каталану, сказал ему сипло:
– Слушай, ты, грязный доминиканец! Еще раз придешь сюда гавкать – выпущу тебе кишки и намотаю на алтарь. Понял?
Тяжело переводя дыхание, отвечал Каталан:
– Больше я не стану вас уговаривать, ибо сказано апостолом: "Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден".
– На все у тебя найдется ответ, святоша!