Жизнь и смерть Арнаута Каталана
Шрифт:
В конце 1230-х годов скоропостижно умерли один за другим старый граф де Коминж, отец Петрониллы, и ее двоюродный брат, граф Рожьер-Бернар де Фуа.
29 мая 1242 года в Авиньонете были убиты десять или одиннадцать инквизиторов, среди которых – Арнаут Каталан и францисканец Этьен Сен-Тибери.
1 марта 1244 года пал Монсегюр.
27 сентября 1248 года умер Раймон VII, последний граф Тулузский.
Отдельно следует заметить, что животрепещущая тема "кто кем кому приходится", оставалась едва ли не самой трудной. Бывают эпохи, буквально битком набитые выдающимися личностями, когда невозможно рассказывать о каком-то
Кое-что удалось извлечь из книги D.Paladilhe Simon de Montfort et le drame cathare (1988) и обзорной книжки L.Bely "Les cathares".
Русская литературная традиция относится к инквизиции очень плохо, а к катарам – очень хорошо. Ничего доброго в том, чтобы сжигать инакомыслящих, нет. Другое дело, что вместе с водой автоматически выплескивается ребенок.
Главный аргумент в пользу катарского вероучения, муссируемый начиная со времен прекраснодушных демократов эпохи царя Александра Освободителя, – знаменитый запрет на пролитие крови. При этом как-то забывается, что все запреты – для "совершенных". И на полном серьезе порождаются такие вирши о Лангедоке XIII века:
Боже мой! Сколько сил молодыхПо тюрьмам инквизиции мается,Искупая святую вину,Сколько лучших надежд разбивается!Этот стих умилил меня какой-то пролетарской надрывностью, напоминающих песни времен "Юности Максима".
В поисках материалов о катарском вероучении я заказала в Публичной библиотеке книгу с весьма привлекательным названием: "Хроника XIII века о лангедокских еретиках" (Москва, 1898). Поскольку книга заказывалась в сугубо научных залах, то я никак не ожидала – как говаривали современники Фонвизина – столь сугубого афронта. Заманчивая "Хроника" оказалась бульварным романом пера г-на Рубакина.
Содержание романа таково. Инквизитор Антуан полюбил прекрасную еврейскую девушку. Девушка же отдала свое сердце вольнодумцу трубадуру. Желая завоевать любовь девушки, находчивый инквизитор посадил ее в тюрьму. Не оценив изящного хода со стороны ухажера, девушка взяла да и повесилась. Инквизитор Антуан раскаялся и мгновенно сделался катаром (в романе катары названы вальденсами) и уже в качестве "совершенного" предстал перед трибуналом…
Последняя патетическая сцена изложена по Осокину, слово в слово, за исключением речей Антуана, в которых ощущается сильное влияние Вольтера ("раздавите гадину"). Впрочем, как писали романисты той поры, предоставим слово самому герою:
"В обширной зале доминиканского монастыря собрались инквизиторы и расселись на широкой скамье, за длинным столом. На них были белые сутаны и черные плащи с капюшоном. Вместо поясов они были подвязаны веревкой. Рядом с инквизитором поместился безьерский епископ в парадной одежде, за ним несколько человек священников и наконец десять черных официалов трибунала. На особом кресле помещался секретарь.
Главный инквизитор дал знак ввести подсудимого. Стражники в стальных касках, с алебардами, ввели Антуана.
Это был седой сгорбленный старик, смуглый, обросший волосами, полуодетый, с мрачным решительным взглядом…
Ему прочли обвинение. Антуан обвинялся в ереси и знакомстве
с дьяволом.– Признаешь ли ты себя виновным? – спросили Антуана.
– Не признаю, – мрачно отвечал тот.
Тогда инквизитор, по особой инструкции ad haereticos, начал испытывать подсудимого.
На все его вопросы Антуан отвечал так, что инквизиторы только ужасались и крестились.
Затем у него спросили:
– Нет ли у тебя личных врагов?
– Нет, – отвечал Антуан, – враги мои те, кто враги истины.
– Кто же эти враги?
– Это вы, все вы, с вашим трибуналом, вашими учреждениями, с вашим первосвященником, сидящим в Риме. Враги мои – и ваши рассуждения, то, что вы выдаете за истину, а что на самом деле – ложь, клевета, обман!..
– Ужас, – воскликнул брат Августин.
– Ужас, – поддакнул де Ланси, – но, черт побери, хорошо и сильно сказано!
– Что же мы вам сделали, что вы нас так не любите? – продолжал спрашивать инквизитор.
– Разве не сказано в Писании, – спросил другой монах, – "Возлюби ближнего"? И не кротким ли обещано царство небесное?
– Вы слуги дьявола! Вы губите то лучшее, светлое, что Господь Бог дал людям! Сколько крови вы пролили! Сколько жизней загубили! Сколько добра не проявилось в мире по вашей вине!
– Замолчи, замолчи, богохульник! – закричали на него монахи.
– Да знаете ли вы, что все ваши папы с их мрачными идеалами, все могущественные бароны и владельцы не стоят единой жизни, загубленной вами во имя их! Хотя бы за самое святое дело проливалась кровь – она не угодна Богу. Да! – Голос Антуана задрожал, сделался каким-то хриплым. – О, как много нужно страдать, чтобы искупить одну загубленную жизнь! А вы их загубили тысячи!
– Замолчи! Не сквернословь! – закричал на него главный инквизитор. – Зажать ему рот!
Несколько служителей и солдат подбежали к Антуану. Но он сильным движением вырвался из их рук и отскочил в сторону.
– И ваше время пройдет! – закричал он. – Вы будете раздавлены, как гадины. Найдутся люди, которые будут вас искоренять, уничтожать, сделают даже ваше имя ненавистым всем, всем… Слово истины сделает вас ненавистными миру! А! Значит, вы боитесь слабых, если их жжете и гоните!..
– Подсудимый, – обратился к обвиняемому главный инквизитор, – вы сделали такие важные показания, что мы должны допросить вас обстоятельнее!
По знаку доминиканца к Антуану подошли служители инквизиции и стражники и повели его в комнату пыток…"
Оставим даже очевидную нелепость – зачем пытать Антуана, коли он во всем признался и даже более того. Сцена живо напомнила экспозицию Музея истории и атеизма в Казанском соборе, намертво врезавшуюся в память всех, кто имел удовольствие лицезреть ее в детские годы: подземелье с восковыми фигурами скрюченных наподобие Бабы-Яги инквизиторов и перед ними – еретик с широко расправленными плечами.
Что-то во всем этом есть насквозь фальшивое. Противостояние в Лангедоке – не политическое, а религиозное – шло по совершенно иным опорным точкам.
Любопытствующих отсылаю к великолепному и странно не устаревшему труду Козьмы пресвитера "На еретики препрение" (X в.), в русском переводе – в книге "Родник златоструйный. Памятники болгарской литературы IX-XVIII веков". – М., 1990. Там же собраны великое множество апокрифов и "Тайная книга богомилов".
Катары в Лангедоке были сильны прежде всего тем, что поставили на службу своему учению патриотическую идею. Католики в этом отношении по сравнению с ними сильно проигрывали.