Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Дверь распахнулась, и в комнату, громыхая подкованными сапогами, ввалился усатый капитан, неся за собой запах сигаретного дыма и терпкого одеколона.

— Заспались, ублюдки, без твердой руки! — Капитан упер палец Генке в грудь: — Кто такой?

— Заменщик Артура, — звонко выкрикнул Генка, вытягивая подбородок.

— Что разорался, как на плацу? Здесь тебе командирский голос никогда не понадобится — без тебя командиров хватает. А ты? — Капитан направил палец на Митю.

— Я — заменщик Васи, сержант Шеломов, — спокойно ответил Митя.

— Тебе Базиль говорил, что будешь на меня работать?

Митя кивнул.

— В таком случае — на уборку быстро-быстро! — Капитан неожиданно заорал: — Чего стоишь, балбес? Уберешься в комнате, распаковывай машинку и жди! Бегом!

Митя побежал, наступая на незавязанные шнурки. «Кончилась лафа. Ишь какой орун приехал. У Генки шеф спокойнее, тихий, а этот только и будет глотку драть».

На полу комнаты стоял большой деревянный ящик с машинкой, на столе — страшный свинарник: колбасные шкурки, обрывки промасленных газет, куриные кости, окурки, осколки тарелок, бутылки. «Попировали, убирай теперь за ними!» Митя залез за полотняную перегородку. Там в шкафчике хранились продукты. На полке он нашел полкруга копченой колбасы и отпластнул толстый кусок. Колбасу он не жевал, а обсасывал, жмурясь от удовольствия, и одновременно водил веником по мокрому бетонному полу.

К вечеру Денисенко загонял его до полусмерти, посылая по всяким пустякам, начиная от забытой на столе ручки и кончая буханкой хлеба, которую хлеборез ему так и не дал, сказав, что хлеба нет и пусть капитан сам приходит, если ему надо.

Базиль ходил торжественный и серьезный — он сдал военный билет в строевую часть и дрожал от нетерпения.

Когда наконец Денисенко отвязался от Мити, пошел в модуль валяться на кровати и слушать музыку, Митя приплелся в штаб.

Базиль сидел за столом над кусочком бумаги, обложившись цветными карандашами. Он вынул из ящика стола бумажку в пять чеков и положил перед Митей:

— Ну как? — Митя нагнулся над столом и только тогда заметил, что чек ненастоящий: все линии, циферки, завитки были тщательно выведены.

— Здорово!

— Еще бы, я их уже так надувал. Сегодня еще попробую.

Базиль закончил чеки и собрался к забору. Митя увязался за ним. Ему хотелось посмотреть, как пройдет операция. Генка над ним посмеялся и сказал, что бачи раскусят их в два счета.

Они подошли к забору, за которым переливался и дышал город. Базиль свистнул, и тут же возникли две головы:

— Что надо?

— Кишмишовку и пакет «Монтаны».

— Десять чеков давай.

— Есть, есть. Неси сначала. — Базиль показал бумажки.

— Не бойся, деньги давай. Рафик никогда не обманывать.

— Знаю я, как не обманывать. Вчера такой же, как ты, надул. — Базиль покачал головой. — Нет, не дам. Не хочешь нести — не надо, мы в другое место пойдем.

Базиль зашагал от забора.

— Эй, постой, солдат, сейчас несу! — Одна из голов исчезла, а другая осталась караулить Базиля, чтобы чеки «не ушли» к другому продавцу.

Минуты через три прибежал запыхавшийся мальчишка. Он поднял над головой кулечек с водкой и развернул большой, с девицей в джинсах, пакет: «Хорошо?»

Базиль кивнул. Оба подошли к забору и выхватили друг у друга, один — товар, другой — бумажки.

«Линяем!» — шепнул Базиль, и они побежали. Вдогонку полетели камни — один из них угодил Мите в ногу.

Они влезли в кабинет через окно.

— Получилось? — удивился Генка. Он разгладил на столе пакет с девицей. — Потянет вместо «дипломата».

Они занавесили окна кабинета газетами, выложили на стол припасенные Генкой консервы, хлеб и сели справлять отходную.

Базиль выгрыз угол пакета и выдавил его по кружкам.

— Давайте, мужики, чтобы жилось вам хорошо: офицеры не доставали, лычки не отлетали, и служба шла как по маслу.

— За тебя, Базиль, за благополучное возвращение.

После отъезда Базиля Генка стал вести себя очень нахально. Всю работу свалил на Митю, а сам где-то пропадал целыми днями. Замполит часто требовал его к себе, и Мите приходилось отрываться от работы, бегать его искать. В конце концов ему это надоело, и он решил крупно поговорить с Генкой.

Утром, когда тот надел панаму и куда-то намылился, Митя попытался остановить его:

— Я за тебя работать не намерен.

Генка завелся с пол-оборота:

— А я намерен кормить тебя каждый вечер всякими деликатесами? Я что, их просто так достаю, за «спасибо»? Может, ты хочешь жрать парашу в солдатской столовой? Если я тебя кормлю, почему бы и тебе за меня не поработать?

— Я тебя не просил! Сам могу прокормиться, без твоих деликатесов.

— Кормись, кормись. Больше ни шиша у меня не получишь. А пахать здесь, как последний чижик, я не буду!

— А кто ты, не чижик, что ли?

— А ты? Сам ты чижик! Барабанишь с утра до вечера, спины не разгибаешь. Да я, если бы прослужил год, давно бы с такой службы слинял.

— Ты прослужи сначала!

— А ты что против меня имеешь? — Генка толкнул Митю плечом. Они, наклонясь друг к другу, глядя в глаза, закружились между столами. Первым набросился Генка. Он обхватил Митю вокруг шеи, но Митя выскользнул и, обняв Генку, чтобы он не давал воли кулакам, стал пригибать его к полу.

Нагруженный бумагами стол пополз в сторону от их возни, открывая под собой многолетнюю пыль, посыпались папки с документами.

— В чем дело, писаря? — Они застыли на месте, растрепанные и красные. Замполит больше ничего не сказал, прошел в свой кабинет. Несколько минут он стоял, в задумчивости подняв глаза на портрет, а потом поманил Генку пальцем и сказал:

— Снимай.

Митя с Генкой переглянулись в удивлении.

— Да, да, наша станция сообщила. Полк в боевой готовности, — замполит закурил. — Сбегайте, поищите черную ленту на знамя.

Они пошли к дверям.

— Сходите к женщинам, может, у них есть, — крикнул замполит вслед.

Женщины еще и не думали вставать. Митя поскребся в одну дверь, Генка — в другую. «Да, — сказал сонный голос. — Войдите, открыто». Митя толкнул дверь и оцепенел от бросившейся в глаза белизны простыней и рассыпавшихся по подушкам волос. В комнате стоял неистребимый запах духов.

— Чего тебе? — Женщина приподнялась на кровати, показывая темное от загара плечо с белой полоской от бретельки.