Жизнь и судьба Федора Соймонова

Царь снял ногу с педали, остановил станок. Любил, когда отвечали на его вопросы точно, толково и со знанием предмета. Подошел к столу с бумагами, поверх которых лежала карта моря Каспийского с берегами.

— А как думаешь, провианту для войска достанет ли там?

— Отчего не достанет, коли сами не разорим да не пожгем?.. Ширанская провинция должна по всему тому побережью вестному за лутчее место почитаться. Вот токмо хлеба тама, мнится мне, государь, мало есть, и фуража коннице...

Царь перебил, стал спрашивать подробности. Лейтенант, поощряемый интересом высокого собеседника, старался донести точнее, что знал. Оба разгорячились...

Турецкая война 1711 года и постоянное опасение ее возобновления, а также стремление выйти к морям, открыть новые торговые пути, пробиться к вожделенной «золотой Индии» заставляли Петра внимательно следить за событиями на Кавказе. В 1715 году, когда Волынский отправлялся посланником в Персию, царь сам вписал ему в инструкцию пункты: «Едучи по владениям шаха персидскаго как морем, так и сухим путем, все места, пристани, города и прочие поселения и положения мест, и какие где в море Каспийское реки большие впадают, И ДО КОТОРЫХ МЕСТ ПО ОНЫМ РЕКАМ МОЧНО ЕХАТЬ ОТ МОРЯ И НЕТ ЛИ КАКОЙ РЕКИ ИЗ ИНДИИ, КОТОРАЯ Б ВПАЛА В СИЕ МОРЕ...»

Про себя царь уже решил, по-видимому, начать Персидский поход. И Соймонов со своим знанием мест был ему как нельзя кстати. Может возникнуть вопрос: зачем территориально неоглядной России нужны были новые земли? Конечно, необходимость выхода страны к морю очевидна. Но не только это. Вся политика Петра Великого носила откровенно экспансионистский характер. Почему?.. Думается, что не последнюю роль играло то обстоятельство, что расширение территории рассматривалось в духе времени как приращение богатства страны. Это был типичный, как сказали бы мы сегодня, экстенсивный путь развития экономики, введение в государственный оборот дополнительных материальных и людских ресурсов, захват региональных богатств чисто грабительским способом. Петру постоянно не хватало денег. Не хватало на развитие экономики, не хватало и на войну. Но если новые мануфактуры, литейные и железоделательные заводы, мельницы, если увеличение добычи сырья и даже расширение торговли требовали, как говорится, «живых денег», то война, предприятие не менее дорогое, в основном довольствовалась людьми. А сей товар в России, несмотря на немногочисленное, в общем, население империи, был всегда дешев.

Была и еще причина того, что экстенсивный метод развития оказывался предпочтительнее интенсивного, — отсталость и дремучее невежество, чтобы не говорить дикость, подавляющей части населения. Но просвещение стоило денег. А чем было за него платить — людьми, войной!..

В заключение можно добавить, что разговор с Соймоновым был еще и просто интересен царю, бывшему от природы чрезвычайно любознательным человеком.

Удивителен феномен природы человеческой. Откуда в одних появляется страсть к познанию мира окружающего, а в иных все стремления души направлены к приобретению благ земных, зримых, ощущаемых, материальных? В этом отношении Петр, как мне кажется, представляет полнейшую загадку. Ведь в юности своей, в отличие от старших братьев, учился он мало. Отец его, царь Алексей Михайлович, умер, когда мальчику исполнилось всего четыре года. В годы правления сестры Софьи было не до учения. Провозглашенному на царство вместе с братом Иваном, Петру постоянно угрожала гибель. Вдовая царица-мать жила в отдалении от двора и дни свои проводила в тревоге за жизнь сына.

Учил Петра дядька — Никита Зотов. Учил грамоте по Евангелию и Апостолу, да еще рассказывал некоторые эпизоды из гистории по картинам... Откуда же у нервного, впечатлительного подростка, дурно воспитанного и практически необразованного, появилась и, развившись, окрепла столь неуемная любознательность, тяга к учению? И когда, каким путем сумел он накопить столько разнообразных сведений? У него была феноменальная память. Все полезное, что узнавал, ложилось в ней прочно, систематически и оставалось там навсегда. Петр знал в совершенстве множество ремесел, владел математикой, астрономией, знал историю и был великолепным дипломатом. Он проектировал и строил корабли, был недюжинным архитектором и фортификатором. Экзаменовал недорослей, вернувшихся из-за границы после обучения, и сажал леса.

Знать бы нам рецепт воспитания любознательности и трудолюбия в детях своих. Как сделать, чтобы они сами рвались все увидеть, все попробовать сделать, изобрести, построить, все сами — от самых детских лет и до конца жизни? Как?.. Ну, кто знает этот рецепт, эту программу, поделитесь! Ведь она — главное, что упустило человечество за последние годы научно-технической революции, за годы оголтелой автоматизации всех процессов, включая и мышление...

Не раз и не два обращался Петр к разложенной на столе карте, тыкал в нее толстым пальцем, спрашивал Соймонова о подробностях. Между разговорами налил чарки. Выпили оба. Царь покивал головой на здравствование, похрустел редькой. А под конец спросил:

— А правда ли, что капитан Рентель навигации не разумеет и в коммерческих делах вовсе неизвестен?

Федор промолчал. Он знал, что еще на берегу между фон Верденом и Рентелем возникла ссора и что командир фактически отстранил опытного в местных делах капитана Рентеля, прожившего немало лет в тамошних местах, от работ по картированию. Слыхал он перед отъездом из Астрахани и спор двух капитанов, бранившихся между собой по-немецки. Рентель требовал, чтобы под картой рядом с подписью фон Вердена стояла и его расписка. А капитан-поручик кричал, что не дозволит сего, «понеже карту сию делал не ты!» Однако вмешиваться в эти раздоры Федору было не по душе. И он постарался отговориться незнанием. Царь усмехнулся.

— Что товарища не выдаешь, то добро. Но ить я — царь. Предо мною как пред Богом...

— Прости, государь, но, истинный господь, сего не ведаю. До команды на своем корабле я господина капитана по регламенту не допускал, в коммерции не вступал. А когда к берегу на пеленги ходили, так всякое дело сообща чинили...

И еще раз усмехнулся Петр. Не стал рассказывать лейтенанту, что еще допреж него прибыла к генерал-адмиралу Апраксину жалоба Рентеля на Карла фон Вердена. И что среди доношений в запечатанном конверте, который привез с собой Соймонов, лежала просьба капитан-поручика прислать в Астрахань на замену Рентелю морского офицера из русских, который бы «о навигации и о коммерческих делах известен был, чтоб имел команду над коммерческими делами, понеже капитан Рентель того не знает и навигации не разумеет».

Пожаловавши руку на прощание, царь отпустил лейтенанта. А 17 января нового 1720 года вышел тому сенатский указ возвращаться снова в Астрахань для продолжения начатого дела. Велено было «оное море чрез нарочно от нас туды отправленных искуссных людей осмотреть и верную и аккуратную карту чрез двулетние труды зделать». Конкретно же от них требовалось продолжить съемку западного берега далее и южнее тож, как и говорено было ранее, до самого Астрабата (ныне Горганского залива).

Глава пятая

1

Когда в начале апреля 1720 года Федор вернулся в Астрахань, в большом деревянном губернаторском доме-«дворце», что стоял через ворота от магазейных амбаров, распоряжался новый начальник губернии. Это был молодой и энергичный полковник и царский генерал-адъютант Артемий Петрович Волынский, обретавшийся некоторое время по царскому указу в Персии в ранге и качестве посланника.

По характеристике камер-юнкера Берхгольца, познакомившегося с Волынским в Москве, в марте 1722 года, «он человек очень приятный, высок ростом и красив, и, как говорят, на хорошем счету у его величества».

Милостивое отношение царя к Волынскому имело под собой основание. Артемий, именно так называл его Петр, был расторопен, исполнителен и толков. Хорошо усвоив любовь государя к полезным переменам и нововведениям, он старался предупредить желания царя и был необыкновенно плодовит на прожекты. Хотя двигала им в этом стремлении, как правило, единственная цель — заслужить благорасположение монарха. В ту пору Волынский ходил в женихах, посватав некрасивую Нарышкину, доводившуюся двоюродной сестрой царю. Одновременно он всячески старался угождать Екатерине, стремился ей понравиться, надеясь на свою внешность. А та, несмотря на страх перед Петром, видных мужчин примечала.