Жизнь и судьба Федора Соймонова

Заговоры, межпартийная борьба и дворцовые перевороты — обычные средства движения и развития в таком централизованном, самодержавном государстве, как Россия. И обнажить сей скрытый механизм, увидеть в общем-то несложное его устройство — задача, как мне кажется, чрезвычайно важная не только для того, чтобы понять ход общественного развития XVIII века, но и для того, чтобы в эпоху провозглашенных демократических преобразований не оставаться в наивном неведении касательно «благородных» устремлений борющихся за власть группировок и их лидеров. Слишком долго жизнь и история наша учили поколение за поколением восторгаться, обожествлять того человека, которого победившая партия выдвигает по тем или иным причинам своим лидером. Обыкновенного, отнюдь не сверхчеловека, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Не всегда даже самого умного и верного тем, кто его выдвинул и поддержал. За века дрессировки сам национальный характер народа нашего приобрел монархический оттенок. И он, разумеется, поддерживается теми, кто стоит в тени главной фигуры. Фигуры, от которой одной, строго говоря, почти ничего не зависит... Но как трудно это не просто понять, но усвоить и научиться делать выводы, чтобы перейти в конце концов к подлинно демократическому стилю и мышления и поведения. Не простое это дело и не скорое, хотя и неизбежное...

В совещательной палате, расположенной через зал от императорской опочивальни, где только что скончался Петр Второй, собрался «осьмиличный» совет с приглашенными ближними людьми. Впрочем, собрался он не в полном составе. Остермана среди Долгоруких и Голицыных видно не было. Первым обратил на это внимание Алексей Григорьевич, который отличался особенно нервным, беспокойным поведением.

— А где Андрей-то Иваныч? — вопросил он громко собравшихся.

Князь Василий Лукич остановил его:

— Не суети, с ног собьешь. Не явитца он.

— Пошто?

— Затем, что умен. Сказывал — то дело внутреннее, государства русского касаемо, а он-де — иноземец все ж..

— Ну и хрен с ним, — Алексей Григорьевич вскакивает и, не в силах ни стоять, ни сидеть на месте, начинает шагать вдоль лавки у стены. Даже здесь, рядом с не остывшим еще телом отрока-императора, все собравшиеся четко разделены на группы и не смешиваются. А если представители Долгоруких за какою-то надобностью и подходят к Голицыным, то, перекинувшись парой-другой слов, тут же отходят к своим. Долгорукие сошлись и образовали кружок, в центре которого был князь Василий Лукич с братьями Василием и Михаилом Владимировичами.

В совещательной палате остался еще один человек, о котором пока не сказано ни слова. Это канцлер — граф Гаврила Иванович Головкин. Но он и стоит как-то одиноко между Долгорукими и Голицыными, стараясь выдержать дистанцию. Чувствует он себя среди этих родовитых аристократов не очень ловко. Это и неудивительно. Сын бедного алексинского помещика, Гаврила Иванович похвастаться родословной не может. Возвысил его Петр благодаря родству с Нарышкиными и чрезвычайной гибкости его натуры.

Герцог де Лирия пишет о нем: «Старец почтенный во всех отношениях, ученый, скромный, осторожный, разсудительный, с большими способностями. Любил свое отечество и хотя имел наклонность к старинным нравам, но не порицал и новых, если видел в них что-либо хорошее. Привязанный к своим государям, был неподкупим, и потому удержался во все времена, даже самыя трудныя, ибо его не в чем было укорить...» По другим характеристикам, граф Головкин отличался чрезмерной скупостью и был великим попрошайкою. Его тощая длинная фигура в неряшливом платье выражала постоянное угодничество и постоянную готовность принять милость как милостыню... Он был корыстолюбив, но так осторожен, что ни разу не попался, всегда пребывал в личине набожности и старался соперничать с Остерманом в уклончивости своих суждений.

5 Прибавление. КТО ЕСТЬ КТО. ДОЛГОРУКИЕ И ГОЛИЦЫНЫ

Представители младшей ветви рода Долгоруких, несмотря на кровное родство, очень сильно отличались друг от друга. Шестидесятитрехлетний фельдмаршал князь Василий Владимирович являл собою человека твердой воли, приверженного по своим воззрениям к старорусскому направлению. Он чужд криводушия и по возможности старается действовать по совести, начистоту и говорить правду. Обвиненный в пособничестве царевичу Алексею при его побеге за границу, Василий Владимирович был лишен чинов и имений и выслан в Соль-Камскую... Но в 1724 году, в день коронования Екатерины, Петр его простил, вернул в Петербург и взял снова на службу полковником. В царствование Екатерины Первой он вернул себе прежние чины и оставшуюся часть родовых имений, а затем и Андреевский орден... Такое повышение показалось опасным Меншикову, и светлейший добился посылки Долгорукого командовать Низовым корпусом в завоеванные персидские провинции на берегу Каспийского моря. Но хотя приезд туда «учинил великую пользу», с восшествием на престол Петра Второго его тотчас же вызвали в Москву. А здесь уже и произвели в фельдмаршалы.

Брат его Михаил Владимирович оценивался современниками значительно ниже. Жизнь его протекала спокойно, без особых взлетов. В 1718-м его также приплели было к делу царевича и сослали в деревню. Но с 1721 и по 1728 год он управлял Сибирской губернией, приняв ее после проворовавшегося и повешенного князя Гагарина. Потом он также был вызван в Москву и пожалован в действительные тайные советники.

Оба Голицына стояли в середине палаты. Князь Дмитрий Михайлович, несмотря на почтенные годы (ему шел 68-й год), был едва ли не самой выдающейся личностью своего времени. Он получил прекрасное образование в Европе, был начитан и умен. Гордый и надменный потомок Гедимина, он всеми своими корнями был связан со старой допетровской Россией и вместе с тем сочувствовал многим преобразованиям. Старший Голицын прекрасно понимал необходимость для России европейского опыта, но, как и большинство московских бояр, не терпел иноземцев, предпочитая использовать их знания, опыт и умение работать. Зная несколько иностранных языков, что среди старых аристократов было в ту пору большой редкостью, он собрал у себя в родовом имении Архангельском большую библиотеку, в которой «на чюжестранных диалектах и переведенных на русский язык около 6 тысяч книг».

Уже будучи губернатором в Киеве с 1711 по 1718 годы, князь Дмитрий Михайлович обнаружил свои административные таланты. Затем, возглавляя Камер-коллегию, он сумел собрать материалы и подготовить новую государственную табель, или роспись, государственным доходам и расходам.

Герцог де Лирия в своих злых характеристиках современных ему вельмож при русском дворе писал: «Он был один из тех стариков, которые вместо всякой системы твердят одно: «Для чего нам все новые обычаи? Разве не можем мы жить, как живали наши отцы, так, чтобы иностранцы не предписывали нам новых законов? У него было достаточно ума, но было много и злости, тщеславие невыносимое и гордость беспримерная». Трудно сказать, насколько эта характеристика соответствует действительности.

Дмитрий Михайлович был телом сухощав, роста небольшого. Но голову держал всегда высоко и не замечать себя не позволял никому. После него остались очень интересные рукописные материалы, посвященные вопросам государственного устройства. Несмотря на свою нелюбовь к иноземцам, он довольно долгое время находился в переписке с известным государственным деятелем петровского времени голштинцем Генрихом Фиком, который был в свое время послан Петром Великим в Швецию для изучения государственного устройства и системы административного управления в этой стране. Некоторые историки вообще считают, что политическим идеалом Голицына был государственный строй Швеции. Так писал, например, Д. А. Корсаков. Думается, что «идеал» — слишком сильное слово. Но в том, что князь Д. М. Голицын высоко ставил шведские порядки и давно вынашивал идею ограничения самодержавной власти в России, сомнений быть не может. Правда, мне кажется, что здесь его конституционные мечтания имели скорее олигархическую основу, имея в виду тоску по боярской думе, нежели республиканскую...

Брат его — фельдмаршал князь Михайла Михайлович-старший считался одним из наиболее выдающихся полководцев петровского времени. Человек он был добрый, даже мягкий по отзывам современников, отец большого семейства. Михаил Голицын пользовался большим авторитетом в армии. Не исключено, что именно поэтому Екатерина, вручив ему фельдмаршальский жезл, поспешила удалить его из Петербурга в Украинскую армию. В общественных делах он предоставлял право первенства брату Дмитрию и самостоятельностью не отличался.

6

Никто из собравшихся не желал первым начинать обсуждение того, зачем сошлись. Но постепенно взоры всех скрестились на маленькой фигуре князя Дмитрия Михайловича. Он откашлялся...

— Что, господа министры? Мужеская линия императорского дома пресеклась, а с нею пресеклось и прямое потомство Петра Великого. Надобно думать, кого избрать на российский престол...

Из дальнего угла к нему тут же подскочил Алексей Григорьевич. Он вытащил на ходу какую-то бумагу из-за обшлага кафтана и, перебив Голицына, закричал:

— Вота, глядите... Вота завет покойнаго государя, скрепленный его рукою... Глядите! Он передает наследие свое по кончине обрученной с ним государыне-невесте! Такова его воля... Его!..

Он с размаху положил бумагу на небольшой круглый столик, стоявший посредине палаты. Все сгрудились, внимательно разглядывая завещание, в конце которого стояла характерная подпись: «Петръ»... Пожалуй, один лишь князь Василий Лукич смотрел при этом в сторону, да князь Сергей Григорьевич пару раз украдкой взглядывал на него.