Жизнь и учение св. Григория Богослова

Не сан делает человека святым, повторяет Григорий, не иерархическая степень, не место у престола, но добродетельная жизнь. Григорию представляется несправедливым то, что временщики оказываются у кормила церковного корабля, тогда как люди, отличающиеся святостью жизни, остаются в тени. Он считает, что именно личная святость должна быть главным критерием для возведения на епископские престолы, а не влиятельное положение в обществе, административные способности или социальное происхождение. Многие клирики придают значение тому, на каком месте они встанут у престола во время богослужения, перед кем или после кого пойдут в церковной процессии. Григорий считает все это чуждым для христианина, задача которого — превзойти других в нравственности, а не занять более высокое место в иерархической лестнице:"О, если бы вообще не было ни председательства, ни предпочтения мест, [571] ни властных полномочий, но отличали бы нас только по добродетели! — восклицает он. — А нынешний порядок — встать справа, слева, в середине, выше, ниже, идти впереди или рядом — произвел у нас много пустых раздоров и многих низринул в пропасть" ". [572] Григорий никоим образом не выступает здесь против иерархической структуры Церкви: он лишь подчеркивает, что место, занимаемое человеком в иерархии, должно соответствовать его нравственному облику.

571

Вариант перевода:"предпочтения по национальному (региональному) признаку" ".

572

Сл. 26, 15, 17–23; SC 284, 262–264 = 1.382.

Григорию принадлежит несколько стихотворений, специально посвященных теме достоинства священного сана и недостоинства его носителей. В этих стихотворениях Григорий особенно критикует епископов за расколы и раздоры, которые они вносят в Церковь. По его мнению, в эпоху гонений (I-III вв.), когда Церковь была сплоченной, враг рода человеческого пытался разрушить ее извне при помощи многократных и сильных потрясений. Однако гонения только укрепили Церковь, подвиг мучеников утвердил единство христиан, и слово евангельское, как огненный столп, прошла по всей земле."Тогда враг изобрел новую хитрость: зная, что войско стало могущественным, он посеял вражду между его вождями; ведь с падением полководца все войско повергается в прах" ". [573] Таким образом, прекращение гонений означало для Церкви не только новые возможности, но и новую ответственность: если раньше наличие общего врага заставляло епископов быть сплоченными, то теперь они должны были заботиться о единстве внутри Церкви. С этой задачей, как считал Григорий, епископы его времени не справлялись:

573

PG 37, 1231 = 2.398.

Одни из нас спорят о священных престолах,

Враждуя друг с другом, навлекая бесчисленные бедствия

И сами становясь их жертвами…

Другие же, разделившись на партии, возмущают

Восток и Запад: начав Богом, кончают плотью.

От этих борцов и у прочих появляются имена и начинается битва:

У меня бог — Павел, у тебя — Петр, а у него — Аполлос. [574]

Христос же напрасно пронзен гвоздями! [575]

574

Ср. 1 Кор.3:4. Григорий имеет в виду борьбу различных церковных партий на II Вселенском Соборе: мелетиан, павлиниан, восточных, западных и пр.

575

PG 37, 1238–1239 = 2.400.

В стихотворениях Григория содержится также немало резких обличений нравственного характера, подкрепленных сатирическим описанием архиерейского быта:

Григорий уже не сотрапезник земного царя, как прежде,

Он не сделает и малой поблажки своему мешку, [576]

Не будет возлежать среди пирующих, потупленный и безмолвный,

Едва переводя дыхание и пожирая пищу, подобно рабам…

Не буду лобызать рук, обагренных кровью,

Не буду касаться чьего-либо подбородка, чтобы добиться небольшой милости. [577]

576

Телу.

577

В древней Греции при обращении с просьбой к влиятельному лицу проситель в знак почтения прикасался к подбродку (бороде) собеседника.

На священный, именинный, похоронный или свадебный пир

Не пойду с многочисленной свитой,

Чтобы все или собственными челюстями истребить, или предоставить

Сопровождающим — хищническим рукам Бриарея; [578]

И чтобы вечером отвести обратно нагруженный корабль — одушевленный гроб -

Отправить домой отягощенное чрево;

И чтобы, едва переводя дыхание от пресыщения, спешить на новое обильное застолье,

Не успев разрешиться от бремени предыдущего пиршества. [579]

578

Бриарей — в греческой мифологии чудовище с пятьюдесятью головами и сотней рук.

579

PG 37, 1266–1267 = 2.395–396.

О епископате и клире своего времени Григорий говорит как о" "мастерской всех пороков" ", где зло председательствует и где те, которые должны быть" "учителями добра" ", учат людей пороку. [580] Григория возмущает рукоположение в священный сан лиц, не прошедших должную подготовку, не научившихся аскетическому образу жизни и остающихся светскими по духу и поведению: тот, кто еще вчера забавлялся мимами и бегал по театрам, был страстным поклонником конного спорта и на скачках подбрасывал вверх землю, кто кружился среди женоподобных танцоров и напивался до потери чувств, сегодня становится председателем церковного народа, молитвенником за людей и учителем благочестия."Вчера Симон–маг, сегодня Симон Петр. Не верю такой внезапной перемене! Не верю львам в овечьей шкуре!" — восклицает Григорий. [581]

580

PG 37, 1192–1193 (отсутствует в рус. пер.).

581

PG 37, 1195–1197 (отсутствует в рус. пер.).

В 80–х годах IV века, когда писались эти строки, Церковь стремительно росла, повсюду открывались новые храмы, на архиерейские кафедры и пресвитерские престолы возводились последователи никейской веры. Внешний расцвет, однако, не мог обмануть многоопытного пастыря, глубоко озабоченного внутренним состоянием Церкви. Григорий хорошо знал, что среди новоявленных никейцев много бывших ариан, которые лишь надели новую личину в угоду обстоятельствам времени. Кроме того, он понимал, что открывшиеся архиерейские и иерейские вакансии будут заполнены далеко не лучшими кандидатами, так как невозможно в столь короткий срок подготовить достаточное количество достойных священнослужителей. У него создавалось впечатление, что в священные степени возводят кого попало, лишь бы заполнить вакантные места:

…Всем открыт вход в незапертую дверь, и кажется мне,

Что слышу глашатая, который стоит посреди и взывает:

"Идите сюда, все злодеи, отребье общества,

Чревоугодники, толстожилые, бесстыдные, наглые,

Пьяницы, бродяги, сквернословы, щеголи,

Лжецы, обидчики, нарушители клятв,

Обкрадывающие народ, на чужое имущество безнаказанно

Налагающие руки, убийцы, обманщики, неверующие..,

Двоедушные, служащие переменчивому времени,

Полипы, принимающие цвет камня, на котором живут…

Приходите смело! Для всех готов широкий престол!

Приходите, приклоняйте юные шеи под простертые десницы,

Которые благосклонно простираются над всеми, даже не желающими…

Великое чудо! Саул не только не чужд благодати, но и пророк!

Итак, никто — ни земледелец, ни плотник, ни кожевник,

Ни охотник, ни занимающийся кузнечным делом -

Никто не оставайся вдалеке и не ищи себе другого путеводителя к Богу:

Лучше ведь самому начальствовать, чем подчиняться начальнику.

Пусть один бросит из рук большую секиру, другой — рукоять плуга,

Третий — мехи, четвертый — копье, пятый — щипцы,

И все — сюда! толпитесь у божественного престола,

Теснясь и тесня других!..

Кто пишет копию картины, тот сначала ставит перед собой подлинник,

А потом и копия принимает на себя образ оригинала;

Но кто смотрит на вас, тот пойдет в противоположную сторону.

И это единственная польза от вашей порочности!" [582]

582

PG 37, 1233–1236 = 2.398–399.

Взгляд Григория на священнослужителей своего времени, как видим, весьма пессимистичен. Может даже показаться, что он сгущает краски, что он слишком субъективен в оценках. Свергнутый с константинопольского престола собратьями–епископами, Григорий был на них сильно обижен: в этом, несомненно, одна из причин его обличений в их адрес. Однако неверно было бы сводить весь пафос Григория к личным обидам. В том, что произошло с ним самим, он видел не столько свою личную трагедию, сколько отражение общей кризисной ситуации, складывавшейся в Восточной Церкви конца IV века. На его глазах происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей не только в церковно–административных, но также и в догматических вопросах. Грань между Церковью и миром, между" "царством духа" "и" "царством кесаря" "постепенно стиралась: так, во всяком случае, считал Григорий. [583]

583

Ср. PG 37, 1233 = 2.398 (образ решетки, разделяющей два мира — постоянный и преходящий).