Жизнь и учение св. Григория Богослова

Ибо (еретики) хотели поймать его на одном только слове — что Дух есть Бог.., чтобы изгнать его из города вместе с его богословским языком, а самим захватить Церковь… Он же другими выражениями из Писания и несомненными свидетельствами.., а также неотразимыми умозаключениями так стеснил своих противников, что они уже не могли противостоять, но были связаны своими собственными выражениями, в чем и заключается высшая степень его силы и разумения. То же показывает и слово, которое он написал об этом, водя тростью, словно бы омакаемой в чернила Духом. Собственное же выражение [1680] он медлил употреблять, прося и у Самого Духа и у его искренних сторонников не оскорбляться такой тактикой (oikonomia) и не губить все неумеренностью, держась за одно выражение, когда время поколебало благочестие… Ведь спасение наше не столько в словах, сколько в реальности. Не следовало бы отвергать иудейский народ, если бы он, удержав ненадолго слово" "Помазанник" "(eleimmenou) вместо слова" "Христос" ", согласился присоединиться к нам… А что Василий преимущественно перед всеми признавал Духа Богом, ясно из того, что он много раз и публично проповедовал это, если представлялся случай, и наедине охотно отвечал спрашивавшим об этом; но еще яснее он делал это в своих словах, обращенных ко мне, перед которым ничего сокровенного не было у него, когда речь шла о таких вещах… Поскольку же времена были тяжелые, он прибегал к осторожности (oikonomian), а мне предоставлял свободу, потому что меня никто не стал бы судить или изгонять из отечества… [1681]

1680

Т. е. что Дух есть Бог.

1681

Сл. 43, 68, 21–69, 14; 276–280 = 1.647–648.

Григорий не случайно упоминает здесь об иудеях: он хочет показать, что разница в богословском языке не должна препятствовать соединению с Церковью даже представителей других религий — тех, которые готовы принять христианскую веру за основу, однако не могут адекватно воспринять традиционный для христианства богословский язык. По сути, Григорий поднимает вопрос, на который в святоотеческой традиции так и не был дан четкий ответ: возможно ли создание такого богословского языка, который был бы в равной степени приемлем для христиан и для иудеев? По–видимому, Григорий понимал, что греческие богословы, в том числе и он сам, разрабатывая догматическую терминологию и вводя философские термины в богословский обиход, удаляются все дальше от библейского языка, который является общим наследием иудейства и христианства. Для иудеев, считает Григорий, достаточно признать Христа тем самым Мессией–Помазанником, Которого они ожидают: при этом они могут продолжать пользоваться привычным для них богословским языком.

Василий Великий придерживался подобных же широких взглядов в своих взаимоотношениях с различными богословскими партиями внутри Православной Церкви. Как мы уже говорили, [1682] он выдвигал принцип догматического минимума, обязательного для всех христиан, и не настаивал на полной унификации богословской терминологии для всех частей соединенной Церкви. У него было четкое понимание того, что разные Поместные Церкви могут находиться на разных стадиях богословского развития: то, что приемлемо для одних, может казаться неприемлемым нововведением для других. Со временем, в процессе долгого общения, последние могут придти к принятию этих чуждых для них догматических формулировок, признать и усвоить их. Однако главным для св. Василия было единство Церкви:"Благодеянием же будет соединение доселе разделенного; и соединение последует, если согласимся снизойти к немощным в том, что не повредит нашим душам" ". [1683]

1682

См. раздел" "Троица" "в гл. III.

1683

Письмо 113; ed. Courtonne, 17 = рус. пер. 109, с. 138.

В заключительной части Слова 43–го Григорий сравнивает Василия с ветхозаветными праведниками, а также героями новозаветной истории: Иоанном Крестителем, Петром, Павлом и другими апостолами. [1684] Описывается смерть Василия [1685] и его погребение, в котором участвовал весь город, включая язычников и иудеев: улицы и площади были до такой степени заполнены толпами народа, что в результате давки погибло немало людей. [1686] Надгробное Слово заканчивается увещанием, обращенным к священнослужителям и мирянам, в котором Григорий призывает всех видеть в Василии образец совершенства, а в его жизни — "программу" ", руководствуясь которой христианин может достичь спасения. [1687] Каждый человек может найти в этом святом пример для подражания и повод для восхваления:

1684

Сл. 43, 70, 1–76, 11; 282–294 = 1.648–652.

1685

Дата смерти Василия — 1 января 379 г. 1 января празднуется его память в Православной Церкви.

1686

Сл. 43, 78, 1–80, 19; 296–300 = 1.652–658.

1687

Сл. 43, 80, 32–39; 302 = 1.654.

Придите, все, предстоящие мне.., и те, кто в алтаре, и те, кто внизу, все наши и внешние, [1688] составьте вместе со мною похвалу: пусть каждый расскажет о каком-либо одном из его совершенств, пусть ищут в нем сидящие на престолах законодателя, городские начальники — градостроителя, народ — учителя дисциплины, ученые — наставника, девы — руководителя, супруги — наставника в целомудрии, пустынники — вдохновителя, живущие в обществе — судью, искатели простоты — путеводителя, созерцатели — богослова, веселящиеся — узду, бедствующие — утешение, седина — жезл, юность — руководство, бедность — кормителя, богатство — домостроителя (oikonomon). Думается мне, и вдовы восхвалят покровителя, и сироты — отца, и нищие — нищелюбца, и странники — страннолюбца, и братья — братолюбца, и больные — врача.., и здоровые — хранителя здоровья, и все — того, кто сделался всем для всех, чтобы приобрести всех [1689] или почти всех. [1690]

1688

Т. е. христиане и язычники.

1689

Ср. 1 Кор. 9:22.

1690

Сл. 43, 81, 1–18; 302–304 = 1.654.

Помимо Надгробного Слова, Григорий посвятил Василию небольшую поэму, состоящую из двенадцати эпитафий. В этой поэме Григорий говорит о значении Василия для Кесарийской Церкви и для всего мира:

Когда богоносный дух Василия восхитила

Троица — Василия, который с радостью бежал отсюда,

Тогда все небесное воинство возликовало, видя его восходящим от земли,

А всякий город каппадокийцев возрыдал.

И не только! Но и весь великий мир (kosmos) воззвал:"Не стало проповедника,

Не стало того, кто связывал всех узами мира (eirenes)"…

Один Бог, царствующий в высотах. Одного достойного архиерея

Видел наш век — тебя, Василий…

О мифы, о общая обитель дружбы, о дорогие Афины!

О драгоценная возможность вести божественную жизнь!

Знайте, что Василий — на небе, чего и желал,

А Григорий — на земле, и на устах носит узы.

Великая похвала кесарийцев, светлый Василий!

Твое слово — гром, а жизнь твоя — молния!

Но и ты оставил священный престол. Ибо так угодно было

Христу — чтобы как можно скорее соединить тебя с небесными силами. [1691]

Заключение

Нам осталось сказать несколько слов о посмертной судьбе святого Григория, о его месте в православной традиции, о его значении для последующих восточно–христианских писателей. Влияние Григория на православное богословие могло бы стать темой отдельного исследования. Мы укажем лишь на некоторые аспекты этого влияния для иллюстрации того, насколько полно и безоговорочно наследие Григория было принято Церковью.

1691

PG 38, 72–74 = 2.337–338.

Прежде всего следует сказать о том, что догматическая безупречность богословской системы св. Григория была подтверждена шестью Вселенскими Соборами. Как мы помним, Григорий был одной из ключевых фигур на II Вселенском Соборе: именно этот Собор окончательно восстановил на Востоке Никейскую веру, за которую Григорий всю жизнь боролся. И хотя Собор закончился печально для самого Григория, в его православии никто не усомнился, и о нем сохранили память как о великом богослове и Святом Отце Православной Церкви. На всех последующих Вселенских Соборах на Григория ссылались как на неоспоримый авторитет в догматических вопросах. Так на III Вселенском Соборе (Ефесском 431 г.) были прочитаны христологические тексты" "великого и святейшего Григория, бывшего епископа Назианзского" ". [1692] На IV Соборе (Халкидонском 451 г.), опять же, читали отрывки из" "великого и святейшего епископа Назианзского" ", именно из его 1–го послания к Кледонию. [1693] На V Соборе (Константинопольском 553 г.) зачитывался фрагмент из письма Григория к Феофилу против Аполлинария. [1694] На VI Соборе (Константинопольском 680–681 г.) читали отрывок из" "Слов о богословии" ", [1695] а на VII (Никейском 787 г.) - одно из стихотворений Григория. [1696]

1692

Деяния Всел. Соборов 1, 249.

1693

Деяния Всел. Соборов 2, 192.

1694

Деяния Всел. Соборов 3, 259–260.

1695

Деяния Всел. Соборов 4, 119.

1696

Деяния Всел. Соборов 4, 421.

На Григория ссылались многие великие Отцы Церкви, в том числе свв. Кирилл Александрийский (V в.), Максим Исповедник (VII в.), Иоанн Дамаскин (VIII в.), Симеон Новый Богослов (XI в.), Григорий Палама (XIV в.). Вообще в византийскую эпоху — т. е. в течение десяти веков (с IV по XIV вв.) - Григорий Богослов был самым известным и самым цитируемым автором: по популярности его сочинения занимали второе место после Библии. [1697] На Григория ссылались чаще всего как на" "Богослова" ", иногда как на" "второго Богослова" ": [1698] сам термин" "Богослов" "отождествлялся в Византии прежде всего с его именем. Так же, как на библейские книги, на сочинения" "Богослова" "писали многочисленные комментарии и схолии: к числу его комментаторов принадлежат такие выдающиеся византийские писатели, как авва Дорофей (VI в.), преп. Максим Исповедник (VII в.), Косма Иерусалимский (VIII в.), Никита Давид (X в.), Михаил Пселл (XI в.), Никита Ираклийский (XI в.), Илия Критский (XII в.), Евфимий Зигабен (XII в.), Иоанн Зонара (XII в.), Феодор Вальсамон (XII в.), Георгий Акрополит (XIII в.), Никифор Каллист Ксанфопулос (XIII-XIV вв.). [1699]

1697

См. Noret. Gregoire, 259.

1698

См., например, св. Григорий Палама. Триады 1, 1, 6. Первым, кого в византийской традиции назвали Богословом, был св. апостол и евангелист Иоанн.

1699

Clavis II, 181–187; 194–196. Подробнее о схолиях на Григория см. Lefherz. Studien, 111–146; 151–198; 290–292.

Говоря о влиянии Григория на отдельных византийских богословов, следует прежде всего упомянуть преп. Максима Исповедника. [1700] Влияние Григория на этого автора с особой ясностью прослеживается в" "Книге недоуменных вопросов" ", [1701] где отдельные трудные для понимания тексты Григория не только подвергаются подробному и исчерпывающему анализу, но и становятся отправными пунктами для развернутых богословских построений самого Максима. Например, отрывок из 21–го Слова Григория, где речь идет об освобождении от материальной двойственности через мистическое восхождение к Богу, обожение и соединение с Божественным светом, [1702] вдохновляет Максима на пространный комментарий, который по сути представляет собой самостоятельное произведение, занимающее пятьдесят страниц (сто колонок) в Патрологии Миня. [1703] Сочинения Григория Богослова обладали в глазах Маскима тем же непререкаемым авторитетом, что и библейские книги: [1704] одно из произведений Максима [1705] представляет собой собрание схолий на тексты, взятые, как правило, или из Священного Писания, или из сочинений Григория Богослова.

1700

См. Louth. Gregory and Maximus.

1701

См. Louth. Maximus, 24. Полное название сочинения Максима" "О различных недоуменных местах (в сочинениях) святых Дионисия и Григория" "; чаще используется сокращенное название" "Амбигва" "(лат. Ambigua — двусмысленные, сомнительные места).

1702

Сл. 21, 2, 1–8; SC 270, 112–114 = 1.306. Полностью этот текст цитировался нами в разделе" "Очищение и озарение" "гл. IV.

1703

См. PG 91, 1105 C-1205 C.

1704

Ср. Louth. Maximus, 22.

1705

По–латыни оно называется Quaestiones et dubia (букв."Вопросы и сомнительные места" "), однако это название не принадлежит самому Максиму.