Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера

Теперь матросов ничто не удерживало на кораблях — война закончилась, и они уже хорошо знали, что мог дать им Королевский флот. Для Хорнблауэра же, чья карета мчалась к Портсмуту, вся ирония ситуации состояла в том, что его кандидатура была выбрана исходя из противного — не потому, что лорд Эксмут больше любил своего бывшего мичмана, а потому, что адмирал не хотел рисковать жизнью тех, кто был дорог ему значительно больше. Еще одним проявлением иронии судьбы было то, что Хорнблауэр, за двадцать лет действительной службы на море, ни разу не принимал участие в генеральном сражении. Насколько ему было известно, это было делом весьма обычным. В боевом строю британского флота при Трафальгаре было всего двадцать семь линейных кораблей из общего числа семидесяти двух. Моряки, которые сражались у мыса Сан-Винсент или при Абукире, представляли счастливое меньшинство, и потом гордились этим всю жизнь. И вот сейчас, в последний момент судьба подарила Хорнблауэру неожиданный шанс. Битва почти неизбежна, и он будет на палубе флагманского корабля. Если он будет убит — а это вполне могло случиться — то его проблемы с Барбарой решатся сами собой. Если же снова вернется героем, как это уже было в 1811 году, проблема также будет решена, но уже другим образом. Она не может остаться в стороне, когда все вокруг будут повторять его имя. Если же ему все-таки не суждено вернуться героем, то лучше не возвращаться вовсе.

Почему же в Алжире должна была разгореться битва? Главным фактором было то, что берберские государства, как это было известно Хорнблауэру еще с детства ( см. стр. 205)и в чем ему предстояло убедиться в первые годы его морской службы (см. стр. 115),все еще жили морским грабежом и имели неприятную привычку обращать в рабов всех пленников, захваченных ими в стычках с малыми христианскими государствами Средиземноморья. Во время войн с Наполеоном британский Средиземноморский флот часто оставался без единого европейского союзника и зависел от Алжира, Туниса, Орана и других мусульманских портов в качестве источников снабжения водой и продовольствием. Пока война продолжалась, на пиратские привычки этих «союзников» приходилось смотреть сквозь пальцы. Когда же война закончилась, эти пираты стали не нужны, и на Британию оказывалось давление, чтобы навести порядок в тех водах. Англия ввела запрет на работорговлю неграми в своих владениях еще в 1807 году и спустя восемь лет настаивала, чтобы участники Венского конгресса последовали ее примеру. Однако эти «гуманные» призывы были встречены холодным вопросом: почему британская сторона столь заботится только о черныхрабах? Ведь на североафриканском побережье к тому времени было достаточно и белыхрабов, однако Англия до сих пор не предпринимала никаких мер для их освобождения. Если бы британцы вели себя более последовательно в этом вопросе, то, возможно, их аргументы имели бы больший вес. В результате лорду Эксмуту, главнокомандующему на Средиземном море, было поручено посетить берберские государства и организовать освобождение белых невольников. Он сделал это весной 1816 года, действуя лишь в качестве посредника в интересах государств, которые согласны были внести за своих граждан запрашиваемый выкуп. Таким образом, он посетил Алжир, Тунис и Триполи, заключив со всеми этими державами род некого договора. Затем он вернулся в Англию, и 24 июня его корабли бросили якорь на Спитхедском рейде. За его убытием из берберских государств незамедлительно последовала резня итальянских рыбаков у Боны, в Алжире. Поскольку другие европейские государства были далеко не удовлетворены заключенными договорами, английский Кабинет решил вновь направить Эксмута в Средиземное море, но уже с другими инструкциями. Ему было сказано преподать дею Алжира хороший урок — главным образом для того, чтобы произвести впечатление на представителей европейских дворов, собравшихся к тому времени в Окс-ла-Шапелье. Таким образом, решение о бомбардировке Алжира уже было принято в Лондоне и должно было быть реализовано в любом случае, даже если бы дей был абсолютно искренен в своих извинениях и представил бы этому весомые доказательства. Предстоящая операция была опасной, поскольку английским пушкам, находящимся на деревянных кораблях, должны были противостоять алжирские, установленные на каменных бастионах. Однако у Эксмута было то преимущество, что он успел предварительно детально изучить укрепления и знал все проблемы, так сказать, изнутри. Таким образом, его флот был сформирован и снабжен для выполнения вполне и заранее определенной миссии. Эксмут с самого начала знал, что будет делать. Алжирскому дею повезло гораздо меньше, так как он все еще предполагал, что находится с англичанами в более или менее мирных отношениях.

Во время назначения Хорнблауэра, лорд Эксмут все еще находился в Порстмуте, пытаясь набрать команды для своих кораблей. Хорнблауэр представился ему 3 июля и был сразу же захвачен вихрем бурной деятельности. Все, необходимое для экспедиции, должно было быть погружено на корабли в кратчайшие сроки. Лорд Эксмут оставил Хорнблауэра распоряжаться всем этим процессом, а сам вернулся в Лондон для дальнейших консультаций с лордами Кэстльро, Сидмутом и Мелвиллом.

Горацио предстояло многое сделать, и не последним в списке его обязанностей было вежливо отказывать офицерам, надеявшимся получить должность на эскадре. Все же он воспользовался своим влиянием, благодаря которому молодой мистер Хорнблауэр был принят на вакантную должность сигнального лейтенанта при штабе. Именно благодаря письму, написанному последним своему отцу, мы можем оценить всю полноту картины той деятельности, в которую с головой погрузился капитан лорд Хорнблауэр.

«Королева Шарлотта»,

Спитхед, 6-е июля, 1816

Мой дорогой сэр!

Я надеюсь, что дома у нас все хорошо и все здоровы так же, как и я сам. Я пишу это письмо с флагманского корабля лорда Эксмута, на котором он держит свой флаг с момента выхода из Бойна, и рад сообщить вам, что я назначен сигнальным лейтенантом на вакансию при штабе. Надеюсь, я не выдам никакой военной тайны, если сейчас сообщу, что мы отправляемся в Алжир, о котором вы так много могли слышать из газет, которые так громко ругали нашего адмирала за то, что в свое предыдущее пребывание в этих водах он не вступил в сражение с деем. Наш кузен Лорд Хорнблауэр назначен капитаном флота и именно благодаря ему я и занимаю свою теперешнюю должность. Это просто удивительно, сколько всего нужно сделать, прежде чем флот выйдет в море. Особое внимание уделяется пушкам, поскольку артиллерия — старый конек нашего адмирала, и все, что ее касается, отрабатывается до мелочей. Устанавливаются новые пушечные прицелы, испытываются новые карронады и вместо тросов заводятся цепные крепления. Мы также должны загрузить оборудование для ракет Конгрива, которые будут использоваться морской пехотой, и дополнительные заряды, которые пойдут на практические стрельбы. Лорд Хорнблауэр попал в свою родную стихию, и буквально разрывается между кораблями, доками и верфью, успевая при этом обнаружить любой дефект и тут же найти средство для его устранения. Он обычно весьма краток, когда отдает приказы, но все мы зато хорошо знаем, что именно следует делать, кому и когда именно. Мне придется много работать, чтобы оправдать мое новое назначение, но как раз этого я и хочу. Мои друзья по службе, которых я встретил на суше в Портсмуте, завидуют мне, потому что я буду драться в настоящей генеральной битве, а они, возможно, не будут иметь такой возможности до самого ухода в запас.

Не беспокойтесь обо мне, так как эти арабы ничего не смыслят в артиллерийском деле и чаще мажут, чем попадают в цель. Передавайте приветы от меня Пенелопе, Сарре и Джону. Как жаль, что бедняга Ровер умер почти сразу вслед за дедушкой. Мои поцелуи матушке и сестрам.

Остаюсь, мой дорогой отец,

Вашим любящим сыном —

Дж. Хорнблауэром.

Лорд Эксмут наконец отправился в путь 24 июля и зашел в Гибралтарскую бухту 9 августа. Здесь, вместо эскадры адмирала Пенроуза, он встретил пять голландских фрегатов и корвет под командованием барона ван де Капеллана, который предложил свое содействие, и чья помощь была принята. С этого времени флот лорда Эксмута составляли: «Королева Шарлотта» (100 пушек), «Неприступный» (98 пушек), «Превосходный» (74 пушки), «Минден» (74 пушки), «Альбион» (74 пушки) и «Леандр» (56 пушек), четыре британских фрегата и шесть шлюпов, четыре бомбардирских судна и пять канонерок, а также еще и голландская эскадра из шести вымпелов.

Эти силы были вполне достаточны для исполнения задания, для которого они были предназначены: оказать давление на дея, чтобы он выполнил выдвигаемые перед ним требования, уничтожить алжирский флот в его главной базе и принудить к молчанию большинство береговых батарей. 27 августа Эксмут отплыл для нанесения удара по Алжиру и огонь был открыт в три часа пополудни. Это была ужасная бомбардировка, которая продолжалась даже после захода солнца, и залпы не смолкали даже после полуночи. Флот дея был сожжен, его батареи по большей части выведены из строя, а город — засыпан ядрами и бомбами. Расход боеприпасов оказался невероятным (50 000 выстрелов за девять часов), а убитых и раненых было больше, чем в битве при Копенгагене. На следующий день дей сдался, освободил всех рабов, возвратил все деньги, полученные в качестве выкупов, и обещал более не обращать пленных в рабство. Бесспорно, это была знаменательная победа.

Место Хорнблауэра было рядом с главнокомандующим, и всю битву он провел под жестоким огнем. Нам известны лишь два эпизода в этой битве, когда ему удалось принять в ней личное участие. Первый был связан с организацией отражения снайперского обстрела флагманского корабля с оконечности одного из молов. Что касается второго, то Хорнблауэр лично поднялся на топ бизань-мачты, чтобы доложить Эксмуту об обстановке, открывавшейся поверх уровня клубов порохового дыма. Однако судьба по-прежнему хранила Хорнблауэра — за весь бой он так и не получил ни единой царапины, несмотря на то, что вокруг него падали раненые и убитые. Под его командованием также удалось организовать прикрытие отступления поврежденного «Неприступного». Эксмут отдал ему должное в своем письме, позднее опубликованном в «Газетт», но участие в алжирской битве не принесло Хорнблауэру новых отличий — возможно потому, что он и без того был достаточно награжден ранее. Он стал Командором ордена Бани, количество кавалеров которого значительно увеличилось в 1815 году, и еще долгие годы ему не суждено было получить ни одной новой награды. В отличие от него лорд Эксмут, например, стал виконтом, Милн — командором ордена Бани, шестеро капитанов получили рыцарский крест этого ордена, а большинство первых лейтенантов были произведены в капитан-лейтенанты. 5 октября флот бросил якоря на Спитхедском рейде, а 8-го лорд Эксмут спустил свой флаг, наконец сходя на берег после сорокалетней службы. Единственной наградой Хорнблауэра стало то, что Барбара приехала встречать его в Салли-порт, когда 6 октября он высадился на берег. Теперь уже не могло быть сомнений в их полном примирении. Перед тем, как отправиться в плавание, он написал ей, предупреждая о возможной битве, и она надеялась, что ее муж уцелеет, чтобы рассказать об этом сражении. Если бы он погиб, ей оставалось бы только вспоминать, как мало дала ему такого, ради чего стоило жить. Более того, она никогда не узнала бы, не поставил ли он свою жизнь на кон вполне осознанно, подобно другому, гораздо более знаменитому моряку, который сделал это в 1805 году. Ее радость от его возращения живым и невредимым была искренней и всеобъемлющей, что мы знаем из записки, которую леди Барбара переслала Хорнблауэру 5 октября — клочка бумаги, который он впоследствии бережно сохранил:

Гостиница «У Джорджа», 5 октября

Любимый мой! Ты жив — и это самое главное в мире! Я здесь вместе с Ричардом, и каждый день в течение последней недели мы вглядывались в даль, ожидая, наконец, увидеть твои паруса. Каждый день после твоего отплытия я проклинала себя за свою дурацкую гордость, из-за которой нам пришлось так надолго расстаться. Это моя вина, что я первая оставила тебя, а потом я вновь провинилась перед тобой. Если бы ты погиб, я должна была бы умереть со стыда от сознания того, как мало я сделала для тебя. Сейчас я надеюсь вымолить у тебя прощение и доказать это моей самой горячей любовью. Я обещаю это и не нарушу своего обещания, так как теперь знаю, когда и в чем мы ошиблись. Когда завтра ты сойдешь на берег, то увидишь нас в Салли-порт и убедишься, что я твоя более чем когда-либо раньше.

С любовью —

Барбара.

Нам позволительно думать, что каждый из них сильно страдал во время этой вынужденной разлуки. Хорнблауэр, похоже, все же научился кое-чему у Мари и вернулся к Барбаре с большим пониманием того, что может ей дать, а также о том, что может получить от нее. Что же касается Барбары, то мы не знаем, как развивался (и развивался ли) ее венский роман. Он мог закончиться всего лишь безобидным флиртом, но мы можем предположить — на основании всего лишь догадок — что ее венгерский барон не удовольствовался одними лишь поцелуями. Возможна она и рассчитывала исключительно на платоническую любовь, но это чувство все-таки как-то не вяжется с известной нам репутацией барона. Мы можем лишь предположить, что она сама научилась от барона большему, чем ее муж — от Мари де Грасай, и что в своей интимной жизни в 1816 году Горацио и Барбара были счастливы гораздо больше, нежели когда-либо раньше. Конечно же, в браке большой леди с мужчиной, гораздо ниже ее по социальному положению, всегда присутствует некоторая напряженность. С этой точки зрения каждый из них (на своем уровне) обрел новый опыт и не имел оснований в чем-либо упрекать другого. С этого момента им предстояло уже практически всегда жить в мире и согласии. Конечно, представляется соблазнительным завершить эту главу знаменитой фразой из старой няниной сказки: «И с тех пор они жили долго и счастливо до конца своих дней». Но это не так — ведь жизнь есть жизнь.

Если наши общие наблюдения могут послужить поводом к обобщению, то стоит заметить, что их брак, как и множество других, состоял из чреды взлетов и падений. Чем эти отношения отличаются от современных нам браков, так это некоторым несоответствием возрастных категорий. Герцогу Веллингтону при Ватерлоо было всего сорок шесть лет, а между тем эта битва знаменовала собой конец его действительной службы. Мужу его сестры Горацио Хорнблауэру в сражении с алжирским деем было сорок лет и, хотя он еще не раз выходил в плавание, ему больше никогда уже не суждено было принять участие в битве. Таким образом, для них обоих завершающий период их карьеры в роли стареющих государственных деятелей был гораздо более длительным, чем пребывание на пенсии в наши дни. Проведя на войне двадцать лет, Хорнблауэр в течение следующих сорока оставался известной в обществе персоной. В течение всего этого периода — гораздо более длительного и менее богатого событиями — Барбара была для него идеальной женой, женщиной, которая с годами сохранила свою красоту и способна была уверенно вести себя в любой обстановке. Судя по ее портретам, она, строго говоря, была в 1848 году даже более красива, чем когда-либо перед 1820-м. Комментируя же тот факт, что «несовместимость характеров» является в некоторых странах, например в Соединенных Штатах, основанием для развода, один из замечательных авторов как-то высказал свое удивление тем фактом, что он видел много счастливых супружеских союзов, но среди них не было ни одного, который можно было назвать браком двух «совместимых» людей.

В этом смысле Горацио и Барбара никогда не имели повода пожаловаться на судьбу. Но несмотря на это, они всегда были искренне преданы друг другу, при чем тем больше, чем старше они становились. Горацио Хорнблауэру часто (хоть и не всегда) везло, но особенно повезло ему в его втором браке.

10. Контр-адмирал

В мирные годы, последовавшие после битвы в Алжире, Королевский флот мог лишь немногое предложить капитану, который был возведен в пэрское достоинство еще будучи коммодором. Слишком уж много было кандидатов на крайне ограниченное количество вакансий, и Хорнблауэр не мог ожидать дальнейшего продвижения по службе ранее 1820 года, оно зависело от выхода в отставку офицеров, старших его стажем. Имеемые же вакансии, что было вполне логично, замещались флаг-офицерами. Поскольку же список офицеров флота насчитывал в 1816 году не менее семидесяти пяти адмиралов, а также немало капитанов, произведенных в свой чин ранее 1805 года, Хорнблауэр не мог рассчитывать на немедленное назначение на должность. Вследствие этого они с Барбарой выехали в 1817 году в Ирландию, где теперь нашли Драмклифф-Касл вполне пригодным к обитанию. Об их тогдашнем пребывании там мы знаем слишком мало, но все же в письмах Барбары к герцогу Веллингтону упоминается парусная лодка, на которой юный Ричард (которому тогда было шесть лет) получил свои первые уроки морской практики. Есть и другие упоминания — о пони по прозвищу Рядовой и о проекте под загадочным названием «Цитадель». Дальнейшие исследования показывают, что «Цитадель» была миниатюрной земляной крепостцой, спроектированной Горацио, чтобы научить Ричарда базовым принципам фортификации. Сам Горацио изучал эти дисциплины в детские годы (см. стр.25) и поэтому полагал, что образование Ричарда не должно отставать от его собственного. Возможным неожиданным следствием этих занятий стало то, что мальчик, похоже, стал задумываться скорее об армейской, нежели о флотской карьере. Возможно, решающим фактором послужил пони, а еще, должно быть, раннее знакомство с морской болезнью. В любом случае, выбор был вполне разумным, поскольку племянник фельдмаршала (особенно такогофельдмаршала) имел бы несравнимо более широкие перспективы в армии, нежели сын Хорнблауэра — на флоте. Некоторые следы «Цитадели» сохранились в Драмклиффе и до наших дней как память об уроках, которые пошли впрок.