Жизнь и время Чосера
Шрифт:
Однако проявленная Ричардом умеренность несколько разрядила атмосферу. Большие толпы крестьян покинули Лондон, поверив обещаниям, которые он дал в Майл-Энде, а с оставшейся частью разношерстной крестьянской армии, возглавляемой Уотом Тайлером, Ричард условился встретиться на следующий день на Смитфилдской площади. [230] И снова король Ричард стал героем дня. История этой встречи блистательно рассказана Уолсингемом, но я вынужден изложить здесь несколько измененную версию, которая, судя по всему, ближе к истине. [231]
230
Требования, выдвинутые восставшими крестьянами 15 июня на Смитфилдской площади, шли дальше программы требований, на которых они настаивали накануне. Помимо отмены крепостного права они добивались теперь возврата крестьянам отнятых сеньорами общинных угодий, уравнения всех сословий, упразднения
231
Версию Уолсингема, которой я придерживаюсь за исключением тех моментов, где она представляется явно ошибочной, см.: Dоbson, p. 168–181. Мои цитаты воспроизводят в слегка измененном виде перевод Добсона. Ср.: McKisack, р. 412–414.
Уот (Уолтер) Тайлер, уроженец Кента и в прошлом воин, был пылким и умным революционером, хотя и не в современном значении этого слова, ибо добивался он возвращения к прошлому, к обычаям минувших дней, к прямому общению между человеком из народа и королем в мире, который стал насквозь иерархичным. Он ратовал не за «всеобщую свободу» в нынешней ее трактовке, а за свободу взаимного понимания и взаимного уважения между королем и подданным. В наше время он, вероятно, стремился бы к свержению всего правительства вместе с его главой, но, будучи детищем XIV века, он всем сердцем верил в короля, хотя ненавидел королевских министров. Поэтому Уолсингем, как видно, не погрешил против истины, утверждая, будто Тайлер хотел (думая, что того же хочет и король), чтобы ему и его людям «было поручено казнить всех юристов, судейских и прочих, обученных праву или имеющих дело с законом по должности». Вероятно, справедливо утверждение Уолсингема: «Он считал, что после того, как все законники будут перебиты, все на свете будет впредь регулироваться постановлениями простых людей». Иначе говоря, Тайлер хотел заменить хитроумные «писаные законы» и беспощадное ремесло крючкотворцев-законников правом «простого здравого смысла», общим правом, как его понимали крестьяне и люди, подобные легендарному королю Беовульфу.
Когда Тайлер явился на Смитфилд для переговоров с королем, его встретил не король, как то было обещано, а рыцарь сэр Джон Ньюфилд. Рыцарь выехал к нему навстречу на боевом коне, вооруженный, чтобы выслушать то, что он имеет сказать. По версии Уолсингема, «Тайлер вознегодовал, потому что рыцарь подъехал на коне, а не подошел к нему, спешившись, и в ярости заявил, что было бы более приличным приближаться к его особе пешком, а не верхом на лошади». С этими словами Тайлер вынул нож. Ньюфилд обнажил свой меч. Тайлер не дрогнул и приготовился к бою – не из-за того, что «счел нестерпимым такое оскорбление перед лицом крестьян», но из ненависти к знатным и из принципа.
Видя, что сэр Джон подвергается опасности, и желая успокоить разгневанного Уота Тайлера, король Ричард строго приказал сэру Джону слезть с коня и отдать меч, который он поднял на Уота. Ньюфилд повиновался. Но Тайлер, по словам Уолсингема, не отказался от желания убить своего обидчика. Может быть, и так – гнев толкает людей на странные поступки. Но последовавшее далее совершалось каким-то до странности неспешным, до странности нарочитым образом, так что вся эта сцена смахивает на откровенное убийство, ликвидацию представителем купеческого сословия вожака армии работников:
«Мэр Лондона Уильям Уолворт [тот самый плутоватый толстяк Уолворт, что был сборщиком податей в таможне у Джеффри Чосера и тесно сотрудничал со сборщиком Ником Брембром, который однажды повесил двадцать два своих недруга на одном дереве] и многие королевские рыцари и оруженосцы, стоявшие поблизости, подошли к королю, ибо допустить, чтобы в их присутствии благородный рыцарь пал у него на глазах столь бесславной смертью, было бы, по их разумению, неслыханным и невыносимым бесчестьем…
После чего король, хотя совсем еще дитя, собрался с духом и приказал мэру Лондона арестовать Тайлера. Мэр, человек несравненной решительности и храбрости [!], без лишних слов арестовал Тайлера и нанес ему сильный удар по голове. Тут Тайлера окружили приближенные короля и в нескольких местах пронзили его тело мечами».
Так умер Уот Тайлер. Он стал жертвой собственного идеализма. Тайлер верил, что стоит ему поговорить с королем, и он добьется справедливости. Как знать, может быть, он и добился бы ее, если бы застал короля одного. Ему не повезло, как, впрочем, не повезло и Ричарду, который ни при каких обстоятельствах не хотел убийства Тайлера.
Крестьяне, на глазах которых совершилось убийство, по словам Уолсингема, вскричали: «Наш вождь умер, нашего предводителя злодейски убили. Так останемся же здесь все и умрем вместе с ним, подожжем наши стрелы и жестоко отомстим за его смерть!» Приведи они свою угрозу в исполнение, сам король, возможно, был бы убит. Однако король, проявив (согласно Уолсингему) поразительное для столь юного возраста присутствие духа и мужество, пришпорил коня, поскакал навстречу крестьянам и, въехав в гущу толпы, воскликнул: «Что вы такое говорите, мои подданные? Что вы задумали? Неужели вы станете стрелять в вашего короля? А я в самом деле буду вашим королем, вашим вожаком и вашим предводителем! Следуйте за мной!»
Как по мнению хронистов – современников тех событий, так и по мнению большинства историков от тех времен до нынешних, это была уловка. Цель Ричарда, говорят нам, состояла в том, чтобы увести крестьян от Смитфилда и помешать им поджечь окружающие дома. Но это, конечно, лишь половина правды. Хотя Ричард и стремился предотвратить поджоги, он тем не менее был искренен. Подобно королю Альфреду древних
времен, который служил ему образцом для подражания, Ричард считал (и будет считать так всю жизнь), что в «малых мира сего» его сила и что он обязан печься о них. Ведь в конечном счете он и погибнет, пытаясь сформировать из них армию для борьбы с собственными крупными феодалами.Тем не менее соглашения, которые он заключил со своими восставшими крестьянами, были все до одного порушены феодалами из окружения короля и его мудрыми старыми советниками, включая Бэрли и мэра Лондона Уолворта. В награду за то, что они поверили обещаниям молодого короля, крестьян ждала казнь за измену: повешение с последующим четвертованием или отсечение головы. Джон Гонт, обычно выступавший в королевском совете за проявление умеренности, на много месяцев задержался по делам королевства на севере, но, будь он даже в Лондоне, ему наверняка ничего бы не удалось изменить. Король, давая свои справедливые и идеалистические обещания, представления не имел о степени развращенности его правительства, равно как и о том, какой угрозе подвергались люди его окружения, люди, которых он любил (Джон Гонт, Саймон Бэрли или славный придворный поэт). Добейся ангелоподобно красивый голубоглазый король строгого выполнения своих обещаний – и он оказался бы человеком без родных и друзей или только с друзьями, подобными «безумному священнику из Кента». Однако, к стыду и конфузу, негодованию и огорчению юного доброго короля, верх взяли сторонники более циничного, но в конечном счете и более умеренного образа действий.
Не прошло и года, как у короля появились новые, более приятные заботы. Государственным деятелям, годами искавшим случая заключить династический брачный договор, который усилил бы Англию, наконец-то улыбнулась удача. Далекая Богемия, действуя по своей собственной инициативе, обратилась к Англии с матримониальным предложением. Черноглазая принцесса Анна, воплощенная утонченность и мягкость, выразила заинтересованность в заключении посредством брачных уз союза с могущественной (с чешской точки зрения) Англией. Представители Англии на последовавших переговорах – вполне возможно, что в их числе был и Джеффри Чосер, – изучая это предложение, боялись поверить в неожиданную удачу, но чем больше они вникали в суть дела, тем заманчивей представлялась им эта женитьба: Богемия присоединяла к союзу с Англией свою собственную систему союзов с немецкими и славянскими государствами. Что до Ричарда, обвенчавшегося с Анной в 1382 году, то ему невероятно повезло, если учесть, что династические браки по расчету, как правило, не бывали счастливыми. Он полюбил Анну и продолжал преданно любить ее все двенадцать лет до ее смерти. Когда она умерла, горе его было так велико, что он приказал разрушить любимый дворец, где его мучили воспоминания о невозвратном прошлом.
Нам нужно было более или менее подробно остановиться на условиях, которые привели к крестьянскому восстанию, и на том, какую позицию занимали тогда король Ричард и его придворные советники, так как это проливает важный свет на позднейшую поэзию Чосера и его дружески преданное, хотя подчас и критическое отношение к королю. Но, занимаясь рассмотрением общих исторических вопросов, пусть даже и проясняющих наше понимание предубеждений и опасений Чосера, мы оставляли в стороне не менее важные для нас конкретные подробности биографии Чосера в период от коронации Ричарда до крестьянского восстания, поэтому для пользы дела вернемся немного назад.
Период между 1377 и 1382 годами был для Чосера не только временем дурных предчувствий – временем, когда враждебность крестьян к правительственным чиновникам непосредственно угрожала его личной безопасности и безопасности всей его семьи, – но и временем почти непрекращающихся неприятностей, огорчений, досадных незадач. Почти непрерывно ему приходилось переносить тяготы, связанные в средние века с путешествиями. После первой своей поездки в составе посольства, имевшего целью посватать Ричарда за Марию Французскую и заключить соответствующий брачный договор (1376 год), Чосер в конце февраля – марте 1377 года ездил во Фландрию и побывал во Франции, в частности в Париже и Монтрё, возможно по-прежнему выполняя ту же матримониальную миссию (если верны данные, согласно которым Мария умерла в мае). Так или иначе, он путешествовал за границей «по секретному делу короля» и, вероятно, все это путешествие, либо его часть, проделал в обществе известного военачальника и дипломата, ветерана мирных переговоров сэра Томаса Перси, который уезжал из Англии в то же время и посетил, согласно сохранившимся документам короны, те же места. Весной 1377 года Чосер совершил еще несколько поездок за границу, надо полагать, выполняя трудные и ответственные поручения, потому что в апреле месяце он получил за свою работу 20 фунтов стерлингов (4800 долларов), а в мае Чосера, по всей очевидности, уже снова не было в Англии, поскольку в этом месяце его заместителем в Лондонском порту был сделан некий Томас Ившем, «гражданин Лондона» и заимодавец короля, годами связанный со сбором таможенных пошлин, которому было поручено выполнять за Чосера работу, пока тот находится «в дальних краях». Трясясь милю за милей в седле, или тащась в средневековом рыдване через леса, кишащие разбойниками, или же стоя на палубе утлого суденышка, которому ежеминутно угрожала опасность встречи в море с кораблями французов или пиратов, а в мыслях уносясь обратно в Англию, где на таможне теперь хозяйничали жулики, подвергая угрозе не только его репутацию, но и саму жизнь, поэт должен был призывать на помощь всю свою прославленную жизнерадостность, чтобы не пасть духом. В конце июня 1377 года он вновь отправился за границу – на этот раз вести переговоры о женитьбе короля Ричарда на какой-то другой французской принцессе (Мария к тому времени умерла), – правительство удосужилось оплатить его расходы по этой дипломатической поездке лишь 6 марта 1381 года.