Жизнь начинается сегодня

— Спасам! — не унывая и не поддаваясь на насмешку, возразил Василий. — Не даем погибнуть!.. Конешно, ошибка маленькая с кормами вышла, не доглядели да не досчитали. Ну, уповаем — выкрутимся! Наберем кормов!..

— Где ж это? — подозрительно и настороженно осведомился Галкин.

— А у добрых людей, у кого лишка! Вот и к тебе за этим же приехал.

— У нас! Мы что, рази, припасали его камуне? — возмутилась хозяйка. — У нас своему еле хватит. Дотягиваем силком.

— Как же еле хватит? — рассмеялся Василий, — Нехватало бы, так не продавали бы на сторону! На базар бы не возили!

Галкин насупился:

— Нужда заставила. Платежи были, налоги. Пришлось со слезами урывать от своего да продавать!

— Ну, ты урви еще маленько, — незлобиво и дружелюбно посоветовал Василий. — Урви нам. Деньгами заплотим.

— Нету у нас! — решительно заявила хозяйка, предостерегающе взглянув на мужа. — Нету, и разговаривать нечего!

Василий поднялся с лавки. Улыбка слиняла с его лица:

— Коли добром не желаете, так как бы хуже не вышло!

— Не грозись! Мы не какие-нибудь кулаки!

— С нас все взято! Мы самые законные середняки!

— Середняки-то вы середняки, — сердито проворчал Василий, — а повадки у вас похуже кулачьих!

Василий хмуро замолчал. Молчали и Галкин с женой.

Густой хлебный дух туго висел в теплом воздухе.

Галкин встрепенулся и в ответ на какие-то свои затаенные мысли громко сказал:

— Этак мужик мало-мало покрепше станет, его сразу жа и в кулаки пишут! И хто это придумал такую дурность? Никак мужику на ноги подняться неспособно теперь.

— Неспособно, говоришь? — поглядел на него насмешливо Василий. — А пошто в колхоз не идешь?

— В колхоз? А што я там забыл?

— Без нас тамока обойдутся! — поддержала Галкина жена.

— Так тебе же туго, говоришь! — глумливо продолжал Василий. — Ты сам сказываешь, что на ноги тебе подняться неспособно, — ну, пошто же ты не бросишь волынку свою да не пойдешь совместно с прочими, примерно, в колхоз?

— Ищи других дураков! — заносчиво вскинулся Галкин.

— Думаешь, в колхоз одни дураки идут? — прищурился хитро и выжидательно Василий.

— Конешно, не одни дураки, а и гольтепа да лодыри...

— Вроде будто тебя, Василий! — уколола Василия хозяйка.

— Не спорю! — вскипел Василий, и яркие пятна пошли по его желтому нездоровому лицу, — нисколечка не спорю! Был гольтепой, самым последним был. Вот ты давеча меня еще и пуще попрекнул!.. Был! А отчего был?.. Эх, и не стоит тебе объяснять!.. А вот теперь я полный человек. И тебе со мной разговор доводится иметь... по обчественному делу разговор! А ране-то разве ты на это самое пошел бы, чтобы с балахонским самым последним человеком как с ровней разговаривать? Да ты бы и слушать меня не стал!.. Понял ты, какая это есть штуковина камуна, колхоз? Понял?

Угрюмо и насупленно молчали Галкин и хозяйка. Молчание их было озлобленное и хмурое. Василий поглядел на них, сердце у него отошло, и, довольный сам собою, он усмехнулся:

— Помалкиваете? Крыть-то, видать, нечем!?

— Спорить мне с тобою никакого резону нету... — с натугой промолвил, наконец, Галкин. — Я б тебе ответил, я б тебе покрыл, коли бы времечко иное было.

— Вот то-то и я говорю! — торжествующе тряхнул головою Василий. — Ну, ладно! Чего зря болтать. Давай-ка об деле. Уступаешь сено?

— Нет... Самим нужно.

— Да ведь у тебя лишка. Я знаю. Я объездил, доглядел. Целый зародище у тебя в дальней релке непочатый стоит. Куды тебе? Скота у тебя немного. Ты его на мясо же забил. На продажу... Не жадничай, Галкин!

— Мы не жадничам! — визгливо закричала хозяйка, — мы не жадные! Мы не хапаем чужого... А уж своего, кровного, не отдадим!

— За деньги, ведь, берем. Не задарма!

— Нет! Не дадим!

— Не продам! — Галкин впился злобным и опаляющим взглядом в Василия. Василий сощурился, нахлобучил старый картуз на голову и сплюнул:

— И как вас таких в середняках пишут!? Форменные кулаки вы! Мироеды!

3.

Разговор с Галкиным раздосадовал и разозлил Василия. Он сунулся в правление коммуны. Рассказал, пожаловался. И опять председатель, Степан Петрович, как уже было это однажды, твердо сказал:

— Силком не имеем права! Беззаконно!

— Да ведь они вредные! Они со зла не уступают!

— Все равно.

Тогда Василий сунулся в сельсовет. Два члена сельсовета поддержали Степана Петровича:

— Галкин середняк. Все, что с его полагается, выполняет. Захочет по соглашенью — отдаст сено, а не захочет, его воля. Законно!

— Ты, Василий, не мути! Камуна, она, конешно, камуна, ну, а кажный, если он, скажем, не кулак, имеет полное право своим добром командовать. Не мути зря!

Третий сельсоветчик почесал в голове и задумался. И, подумав немного, нерешительно заметил:

— Галкин, действительно, что напрасно говорить, в середняках идет. Не спорю. А неладно! С сеном-то у него выходит неладно! Спекулянт!

— Вот это самое и есть! — обрадовался Василий. — Спикулянт! Урвать хочет! Понимает, что до зарезу камуне сено требовается, вот он, понимаешь, и карежится!.. Товарищи сельсовет, неужто нельзя его тряхнуть?

— Нельзя! — сказали два сельсоветчика. А третий поглядел на них и промолчал.

Василий насупился. Он оглянулся кругом, оглядел стены. Увидел эти беленые стены, залепленные таблицами, портретами, плакатами. На плакатах ярко и сурово выведены были понятные и горячие слова и лозунги. И среди этих слов и лозунгов ярко и просто и понятно горело: «Уничтожим кулачество как класс!» И горело это во многих местах, на всех беленых стенах сельсовета.

— Вот! — озлился Василий, и лоб его покраснел. — Вот! Везде написано! Печатными буквами написано!.. А вы слюну распускаете. Изнистожить кулака!.. Как класс!..

— Как класс!.. — подтвердили оба сельсоветчика. — Это понять надобно. С умом. Как класс!.. Значит, с понятием. Если не числится в кулацком классе, значит изнистожать не полагается! Нельзя!

— А он душой-то кулак! — бурлил Василий. — Ты его в списках своих кулаком не записал, а он мурлом, душой да повадкой отчаянный и самовреднейший кулак!