Жизнь начинается сегодня

Праздные, ленивые собаки лежали у подворотен и изредка беспричинно лаяли или выходили на средину широкой улицы и останавливались неподвижно, чего-то ожидая, к чему-то прислушиваясь.

Над деревней, над улицами стояла тишина. И, казалось, не было такой силы, которая нарушила бы ее, разорвала и возмутила эту тишину.

Томительная тоска охватывала сторожей. Они сидели на солнцепеке и дремали. Они грезили о чем-то давнишнем, далеком. Вереница однообразных лет, согнувшая спины этих стариков и притупившая их глаза, выбрасывала теперь в этой невозмутимой дреме их тяжелый груз стариковских дум. Безмолвная и безлюдная деревня усыпляла. Солнце грело. Мысли плелись лениво, но назойливо.

Амбар с семенами стоял на самом въезде в деревню. Сторож уселся на высоком помосте возле дверей. Тяжелый ржавый замок крепко запирал широкую дверь.

Сторож время от времени отрывался от полузабытья, от ленивой дремы, видел этот замок. У сторожа на душе было спокойно и легко.

Над деревней, над амбаром, над сторожем плавала теплая тишина.

Внезапно ближе к амбару собаки, прервав свой полусон, насторожились. Одна из них поднялась, вытянула морду и медленно пошла вперед. По пыльной улице шла женщина. Она украдкой оглядывалась и, услышав собачий лай, остановилась. Сторож вгляделся в нее и равнодушно сказал:

— Проходи, небойсь. Оны не кусучие.

Стариковый голос, видимо, застал женщину врасплох. Но, оправившись, она повернула и пошла к амбару, к сторожу.

— Вот в Сухую Падь иду, к куме. Кума у меня тама хворает, — болтливо объяснила она. — С ребятам она, не управиться ей одной. Я и иду.

— К куме? — мотнул одобрительно головою сторож. — Ну, или. Отчего своему человеку сроднику не помочь. Или, говорю.

Женщина не уходила. Она подошла ближе и опустилась на широкий помост рядом со сторожем.

— У вас, видать, народ-то весь в поле?— осторожно спросила она. — Камуна у вас... Дружная?

— Как когды, — оживился старик, обрадовавшись собеседнику. — Иное время ничего, а иное и штырются. Вишь, дело обчественное. Кабы свое, собсцвенное, так другой разговор. А обчее — сама знаешь...

У женщины слегка вспыхнули глаза.

— Известное дело, — неопределенно сказала она.

Старик разговорился и стал рассказывать про порядки и непорядки в коммуне. Терпеливо и внимательно выслушав его, женщина мимоходом спросила:

— Это, значит, ты, дедушка, амбар с чем охраняешь-то? С хлебом?

— С семянам. Хлеб-то, почитай, весь приели. На пайке сидим. А тут семена. Остатные. Более половины всего припасу.

— Ага! — затрясла удовлетворенно головою женщина. — Семена!

Поднявшись на ноги, женщина оправила юбку и приладила половчей маленькую котомку за плечами.

— Пойду. Собаки-то не заедят?

— Нег. Они ленивые. Ступай себе спокойно.

— Ну, прощай. Значит, караулишь ты. А оружье-то у тебя какое?

— Оружье? — засмеялся старик. — А вот посох. Он суковатый. Им как ожгу, так сразу дух наскрозь выйдет.

Женщина засмеялась. Глядя на нее, засмеялся и старик.

— Супротив кого же тут оружие? — не приглушая смеха, пояснил сторож. — У нас спокойно.

Собаки лениво взлаяли, когда женщина, попрощавшись со стариком, пошла по деревне. У женщины лицо было спокойное, и шла она уверенно.

4.

Загорелось сразу в двух местах — под амбаром с семенами и склад с инвентарем. Загорелось в рабочую пору, когда все были в поле, и тушить пришлось старикам и маленьким ребятишкам. Из взрослых и сильных в деревне оказался только счетовод, корпевший в конторе над ведомостями и счетами. Он выбежал на улицу, услышав крик и жидкие удары в чугунную доску. Здесь он бестолково и суматошливо стал кричать на ребятишек и старух, побросавших детей и оторопело бегавших по улице:

— К сараю! к сараю пожарному бегите! За водой! Ах, недотепы! за водой!

Немного придя в себя, он сообразил отрядить какого-то малыша верхом на старой кривой лошади в поле за народом:

— Во весь мах скачи! Без передыху!

Позже, когда с поля прискакали коммунары, с пожаром удалось справиться быстро. Склад с инвентарем отстояли целиком. Но амбар, в котором хранился семфонд коммуны, пострадал жестоко. Выгорел целый угол, и черная обнаженная пасть пожарища открывала недра амбара с обуглившимся, вконец испорченным зерном.

Андрей Васильевич ползал по погибшему зерну, вздыхал, ругался и все оборачивался к хмурым и озлобленным коммунарам и говорил:

— С какой же это оказии загорелось? Товарищи, от какой же причины?

Сторож стоял пришибленный и разводил руками.

— Некурящий я... Кабы я курящий был, тогды... А то всем известно... Я до нюхательного охотник... А чтобы курить, да никогды!

Правленцы обошли оба погорелые места, облазили по всем углам и закоулкам, вымазались в саже и в копоти и пришли к конторе с крепкой уверенностью:

— Поджог.

Василий, бывший среди коммунаров, прискакавших с поля тушить пожар, услыхав это слово, сжал кулак и потряс им в воздухе:

— Ох, язвило бы вас, сволочи! Ну, добрался бы я до той гадины!

— Доберемся, — уверенно заявил Степан Петрович. — Не скроются. А покеда что — обратно на работу.

Шумной ватагой поскакали коммунары обратно на поле, на работу. В конторе остались Степан Петрович, завхоз Василий и еще кой-кто из правленцев.

— Будем составлять акт и вроде совещания сделаем, как оно да что, — предложил Степан Петрович. — Перво-наперво допрошаем Никоныча.

Сторож выступил на средину конторы и повторил свое.

— Некурящий я. Кабы курящий...

— Это нам известно, — оборвал его Степан Петрович. — Ты сказывай, не было ли коло амбару кого подозрительного?

— Подозрительного? — развел руками сторож. — Нет, таких никого не видывал. Я все время поглядывал. Во все стороны и без всякого сна. Ну, а чтобы кто-нибудь такой, вроде подозрительного, нет. Истиный бог, нет...

— Не спал, говоришь? — подозрительно переспросил Степан Петрович. — Все-ж таки кто-нибудь проходил деревней? Вспомни.

— Что-ж тут упоминать, — усмехнулся Никоныч. — Бабенка одна, к куме, сказывала, в Сухую Падь, проходила. Славная такая бабенка, уважительная...

Упоминание о прохожей женщине заинтересовало всех. Сторожа засыпали вопросами. Завхоз всполошился и стал что-то шептать на ухо Степану Петровичу. У Василия приподнялась верхняя губа и обнажилось черное зияние выбитых зубов.

— И бабенки разные бывают, — кинул он, укоризненно поглядывая на Никоныча, сторожа. — Она, сволочь, может, с целью тут шлялась, огонь подбрасывала.