Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
Шрифт:
Однако устоял послушник Максим от соблазна…
Прислушался владыка - стихает метель, не шуршит по италийским стекольцам. Видать, наладится погода.
Поднялся митрополит, направился в опочивальню.
Пустыми и холодными стали двор и палаты великокняжеские с того дня, как покинула их княгиня Анастасия. Часто думал о ней князь Андрей, и даже молодые холопки, с которыми великий князь делил ложе, не могли развеять тоску по бывшей жене.
Владимирские бояре советовали великому князю взять в жены дочь ярославского князя Федора Ростиславича Ирину. И обличьем недурна, говорили они, и здоровьем выдалась, кровь
Андрей Александрович боярам не отказал, но и согласия не дал. Теплилась надежда, что одумается Анастасия, пробьет час - и пресытится она монастырской жизнью.
Боярин Ерема, возвратясь из Орды, предлагал жениться на какой-либо знатной татарке.
Заманчиво высказывался боярин, но великий князь шуткой отделался:
– Они, Ерема, мыльни нашей не испробовали: татарскую царевну, прежде чем на постель укладывать, отмыть надобно.
– Она кислым молоком, княже, отмоется.
– Духом от нее шибает.
– Привыкнешь. Аль до тебя русские князья не женились на монголках? Бают, и полонянок, и печенежек привозили. Зато от Тохты отказа не знал бы…
Шутил боярин, ан за шуткой князь уловил серьезность. «Ну что, - думал он, - поди, хан не поперечил бы какой-нибудь из своих родственниц христианство принять, замуж за великого князя пойти…»
В ноябре-грудне огородились города и деревни снеговыми сугробами, сильными метелями занесло дороги, а в декабре-студне, когда погода чуть унялась, из Владимира выехал большой, саней в тридцать, поезд. Князь Андрей Александрович отправился в полюдье по Владимирской земле.
Легкие княжьи санки, расписанные по дереву киноварью, позванивая золотыми колокольцами, легко катили впереди обоза. Следом- сани с гриднями. Дружинники - на последних розвальнях. Воины прикрывают поезд от лихих людей, каких особенно много во время полюдья. Они преследуют сборщиков дани, словно волки добычу, и стоит по какой-либо причине отстать саням от поезда, как раздается разбойный посвист…
Став великим князем, Андрей Александрович редко выбирался в полюдье, доверив все тиунам. Но в этот год, послав ближних бояр собирать дань по югу Владимирского края и в Городецкой земле, князь Андрей сам выехал на север, к Суздальскому уделу. Кто знает, отчего так решил, пожалуй, хотел отвлечься от дурного настроения, какое не покидало его с возвращения из Сарая.
Сбор дани князь Андрей начал с дальних деревень. В урожайные годы смерды платили исправно, но, ежели случался голод, бунтовали, звали поглядеть на пустые закрома, и тогда их ставили всем селением на правеж, босых на снегу.
В полюдье князь ночевал в крестьянских избах. Гридни выгоняли хозяев, а старосты, собрав смердов, напоминали о размерах дани. На сани грузили кули с пшеницей и пшеном, мороженое мясо и рыбу, кадочки с бортевым медом и все, чем платили смерды князю. А еще брал князь дань кожами и мехами…
В полюдье князь объезжал княжьи деревни. В землях, каким он наделил бояр, дань собирал сам боярин. Князь жаловал боярина, а тот служил ему. Чем большим почетом пользовался у князя боярин, тем больше были его владения…
Ночью князь Андрей, улегшись на лавке в протопленной избе, вдруг принялся размышлять о превратностях судьбы. Господь сотворил его князем и наделил правом повелевать людьми. Но Бог послал на Русь неисчислимое татарское воинство, и великий хан стоит над ним, князем Андреем. Русские князья - смерды хана Тохты. Воистину правдивы слова Священного Писания: «Несть власти, аще не от Бога…» В январе-сечене, аккурат перед Крещением, великий князь вернулся во Владимир с полюдья. По скрипучему, накатанному снегу санки проскочили Золотые
ворота каменного детинца, а следом втянулся в город груженый обоз. Шумными, радостными криками люд приветствовал гридней.В урожайные годы Крещение на Руси веселое: в прорубях на реках крестили воду, и отчаянные головы принимали ледяную купель.
С ночи зазвонили колокола в бревенчатом храме Успения, что в Московском Кремле. Ему откликнулись другие церкви, созывая народ к ранней заутрене. И потянулись люди в храмы.
В Успенском соборе службу правил епископ Исидор. В тесном храме полно народа, горят свечи и красиво поет хор. Душно, хоть створы дверей и распахнуты. Помолился Олекса, выбрался на свежий воздух. Нищие на паперти теснятся.
Звезды гасли, скоро заутреня кончится, и народ повалит на лед, где уже ждет его иордань.
Любил Олекса поглазеть, как из толпы выберется какой-нибудь молодец, разоблачится и, в чем мать родила, ухнет в ледяную воду, а едва выберется из проруби, его тут же закутывают в тулуп, подносят кубок медовухи и под хохот и прибаутки тащат в натопленную баню, что стоит у берега реки…
На Москве морозный рассвет и сизые дымы. Поднималось красное солнце, заискрилось на льду. Запрудил народ реку от спуска с торга до Балчуга.
Огляделся Олекса - не видать Дарьи, верно, не стала Марьюшку холодить.
У самой проруби парни друг друга подзадоривали. Князь Даниил с сыном Иваном подошли. Княжич Иван Даниилович Олексу окликнул:
– Ужели побоишься, Олекса?
Гридин на княжича покосился, а тот усмешку в едва пробившемся пушке бородки придержал. Задело Олексу, шубу и кафтан долой, сапоги и порты стянул, босой на льду, ноги обожгло, подскочил к проруби - ив воду. Дух перехватило, тело сковало. Вымахнул. Выбрался на лед, а ему князь Даниил чашу с вином протянул, княжич Иван шубу на плечи набросил.
– Молодец, гридин, - сказал князь Даниил.
Разлегся Олекса в бане на полке, разомлел от пара, а отрок из гридней его веником березовым похлестал. Жарко сделалось Олексе, впору второй раз купель принимать…
Дома Олексу обед дожидается: щи с огня наваристые, ребра кабаньи жареные да пироги с грибами и кашей. Блаженствует Олекса: до чего же приятно жить на свете, коли, ко всему, посреди горницы зыбка подвешена…
А в тот час, когда Олекса к сытному столу садился, посреди просторного великокняжеского двора со множеством хозяйственных строений, что в стольном городе Владимире, стоял князь Андрей и из-под кустистых бровей следил, как холопы снимали с саней мешки с зерном, кули с мороженым мясом и вяленой рыбой, всякую солонину, кадки с медом, и все это исчезало в клетях, погребах, медовушах, поварне. Всего в обилии, но впору хватило бы до будущего полюдья: дружину корми, челядь многочисленную тоже, а ежели ненароком гости незваные нагрянут - ублажай. А для них князь Андрей столы накрывал щедро, особенно коли царевич либо мурза знатный пожалует, от коего судьба великого князя зависит.
Люд корил его: он-де к татарам льнет, а кого ему за опору держать, не князей же удельных? Эвон, Федор Ростиславич и Константин Борисович - всего единожды позвал их на Переяславль, а они к нему задом обернулись. Кто из них за князя Андрея доброе слово хану замолвит? Не жди. При случае еще и лягнут, как оболгал его племянник Юрий. Тот княжеской власти еще не испытал, однако по наущению Даниила ужалил и яд змеиный выпустил. Не с его ли злопыхательства хан Тохта прикрикнул на Андрея:
«Я оставил Переяславль за Москвой, но ты нарушил мою волю, конязь Андрей, пошел войной на московского конязя!»