Жизнь нежна

— Дурак совсем, да?! — верещала она, колыхая громадным животом. — Ты о детях подумал?! О своих детях! Панова ему жалко! Панов сидит ни за что! Он должен был башкой своей думать, когда с замужней бабой шашни крутил! Нашел приключений на одно место, пускай теперь на нем и сидит!.. А Полину с какой стати жалеть взялся?!

— Она совсем одна, Тая, — начал тогда Хаустов неуверенно, хотя уже и пожалел, что затеял этот разговор с женой. — Ей тяжело одной.

— Одна?! Полина одна?! — Бледно-голубые глаза недоуменно вытаращились на него. — Бедная овечка, скажите пожалуйста! А что эта бедная овечка на тебя заявила, как на убийцу бригадира, это как ты расцениваешь?!

— Она не могла иначе, Тая. Она в самом деле думала, что это я убил. Сама посуди, как все странно выглядело. Я…

— Я слышала все, и слышать больше не желаю, — оборвала его жена в бешенстве, успевая переворачивать оладьи в сковороде с таким рвением, что забрызгала маслом весь пол возле плиты. — Она побежала мужа своего спасать, ценой свободы моего мужа! Хитрая гадина. Одна она! Как бы не так!

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что Прохоров на нее глаз положил.

— А-аа, это я знаю, — сразу успокоился Хаустов.

Почему-то грязные слова в адрес Полины его сильно стали задевать. И совсем не потому, что считал ее прекрасной женщиной и виды на нее имел. А потому, что коробила его эта отвратительная неправда. И за Антоху было обидно. Он там сидит ни за что. Возможно, только за то, что решил переспать с Зойкой не в том месте и не в то время. Так вот он там парится ни за что, а имя его жены тут полощет всяк, кому не лень.

Обидно! И за Антона обидно, и за Полину. И так это Хаустова задевало, будто при нем кто-то пытался имя его собственной дочери осквернить. И хотя дочери у него не было, а Полина ему была чужой, но ощущение, что чувство должно быть именно таким, не покидало его.

— Ну, возьми ее под свое покровительство, — фыркнула напоследок Тая с отвращением. — Мало Прохорова, ты еще защити малышку.

— Что ты пристала к Прохорову, я не пойму! То, что он слюни пускает, еще не говорит, что Полина…

— Твоя Полина падет, как нечего делать, — перебила его Тая и запустила деревянную лопатку, которой переворачивала оладьи, в раковину. — У него намерения очень серьезные. Более чем!

— Ты-то откуда знаешь?

— Оттуда, что он приезжал ко мне, — огрызнулась Тая и непонятно с чего покраснела. — Уговаривал, шантажировал, паскуда.

— Он?! Тебя?! — возмутился Сергей.

Хоть и давно уже остыли всякие чувства у него к Тае, но женой она ему быть не перестала. Стало быть, никто не смел! И Прохоров не смел ни уговаривать, ни тем более шантажировать.

— Рассказывай! — потребовал Сергей.

Она и рассказала. А он и обомлел.

Оказывается, порочная змеища Зойка стреляла своим жалом не только по мужским сердцам и ширинкам. Она еще и до женщин добиралась время от времени. Просто так — от скуки.

Однажды, устроив девичник в их же — Хаустовых — загородном доме, она подпоила Таю и уговорила ту устроить фотосессию обнаженки. Та, плохо соображая на тот момент, пошла на поводу у Зойки и долго потом проклинала себя за слабость. Змеища оказалась весьма изобретательной в плане морального прессинга и очень часто заставляла Таю устраивать ей алиби, когда она…

— И с Прохоровым, между прочим, тоже, — с виноватой ноткой в голосе продолжила рассказывать Хаустову жена. — И взяла, стерва, и рассказала ему, как мы с ней здесь перед камерой позировали.

— И он с этим приехал тебя на понт брать! — взбесился Сергей, готовый на этот момент просто взять и сломать Виталику шею.

— Ну да.

— А что взамен хотел?

Тайку Прохоров хотеть никак не мог, решил Хаустов, внимательно оглядев расплывшееся тело супруги. Что тогда?

— Просил, чтобы я Полине не рассказывала про его роман с Зойкой. Умолял просто, между строк намекая поначалу, что все, мол, мы не без греха. А потом уже в открытую начал угрожать, что тебе расскажет.

— Подонок, — с брезгливой миной обронил Хаустов.

А про себя тут же подумал, что Прохоров мог бы и не стараться — устраивать сцену своей жене Тайке теперь он бы ни за что не стал.

Все исчезло, утонуло, подернулось осклизлой ряской, как в затхлом водоеме. И никакого чувственного всплеска на неподвижной поверхности уже давно не наблюдалось. Никакой даже мало-мальски заметной ряби. Тихо все, безнадежно с годами затухло.

— И что же, ты ему пообещала Полине не рассказывать о том, какой он мудак? Пообещала закрыть глаза на его художества?

— Мне, между прочим, по барабану, с кем он спит. А о ее нравственности я и вовсе не обязана печься. У нее муж есть. Да ты теперь, оказывается, в заступниках.

— А Вера?

— А что Вера?

— А как же Вера? Ты же с ней дружишь! Ее тебе не жалко?

— А с какой стати мне ее жалеть? — Блеклые глаза жены смотрели на него с откровенным недоумением. — Сама она не переживает по поводу: с кем ей изменяет ее муж, а я стану?

— А почему она не переживает? — внезапно заинтересовался Хаустов, который справедливо полагал, что любой на ее месте переживать должен.

— Да потому, что сама не без греха. И к тому же прекрасно знает, что Виталик никуда от нее не денется. Он прочно и навсегда привязан к ней не только супружескими узами, но и материальными благами.

Его-то что возле Таи держит, с неожиданной ненавистью подумалось в тот момент Хаустову. Он-то чего ради терпит ее подле себя?! Никакой зависимости и…

И, кажется, он уже долго и основательно думал над этим, да так ни к чему и не пришел. К тому же ему не довелось встретить в своей жизни такую женщину, как Полина Панова. Вот ради такой он… может быть начал бы все с нуля. Пока не встретил. А ради такой, как соседская Маруська, не стоит даже и пытаться. Она ведь и от него устанет через полгода-год, а то и раньше. И высмотрит себе еще одного соседа на роль любовника. И так же вот станет перед его голодными глазами оголенное загорелое тело демонстрировать.

Нет, потерпит пока…

Хаустов глянул на солнечный след, подкрадывающийся к его ногам, чуть двинул кресло, пытаясь спрятаться. Но тут же начало печь в затылок. И снова накатило раздражение на жену. Ведь хотелось ему совсем другую беседку приобрести. Готовую, прекрасно сконструированную, куда в любое время суток солнце не добиралось из-за широкого козырька.

Так нет! Настырная баба пригласила строителей. Будто бы мастеров-краснодеревщиков. Построили! С виду вроде и неплохо смотрелось деревянное ажурное строение, но толку от такой беседки в жаркий полдень! Куда кресло не поставь, куда не передвинь, везде твою плоть солнце тут же в запеканку превратить готово. А ведь хотел поработать, удрав из дома от Тайки подальше, да еще…

Да еще от Алины, если честно, которая в последнее время вела себя очень странно. Кроткая прежде домработница, вдруг принялась забрасывать его непонятными страстными взглядами, томно вздыхать, если оказывалась рядом. Может, и не страстными были ее взгляды, тут же спешил оправдать домработницу Хаустов, но очень уж многозначительными казались они ему. А что кроме страсти могла еще питать к нему молодая одинокая женщина, живя с ним бок о бок? Вся ее личная жизнь сводилась к тому, чтобы обстирывать его семью, воспитывать его пацанов, готовить на них. На себя у нее времени вовсе не оставалось. А пора было давно и мужа, и детей иметь. И тут Хаустов — молодой, привлекательный — перед глазами постоянно. Может, она и правда в него влюбилась. С чего ей тогда вести себя так странно?! Может, спросить напрямую?