Жизнь номер два
Шрифт:
Ну да пес пока что с ними, с дальними планами, стоит подумать о том, что мне предстоит уже скоро. Послезавтра, например, опять приедут Волковы и возобновятся игры с Иринкой. Кстати, о Волковых… Они же наверняка с собой хоть сколько-то своих слуг привезут? Или нет? Да скорее все-таки привезут. Значит, Шаболдину еще и их проверять придется. Ну да разберется, не маленький. А с понедельника мне выходить в гимназию. Стало быть, и там возникнет необходимость объяснить кое-кому подоходчивее, что Алеша Левской — уже не тот балбес, каким его там помнят. То есть и в учебе успехи показать, да такие, чтобы все ахнули, и в укромных уголках гимназических коридоров некоторым особо непонятливым товарищам рога пообломать. Свои возможности как бойца я оценивал, честно говоря, невысоко, но по прошлой жизни помнил, что в подростковых разборках далеко не всегда надо побеждать. Часто
Кстати, похоже на то, что как раз с изменением моего места в негласной иерархии среди гимназистов будет даже проще, чем с успехами в учебе. Мир-то тут другой, с другой историей, другой современностью, да еще и магия эта… В общем, немалая часть моих знаний, которых я в прошлой жизни успел набрать очень даже много, здесь просто бесполезна. Но на моей стороне разум взрослого человека — правила и закономерности я схватываю быстрее здешнего среднего гимназиста, выводы из них делаю тоже быстрее и намного более верные, так что найду чем удивить учителей, еще как найду! Однако же с учебниками в оставшиеся дни посидеть еще придется…
Глава 8. Права и традиции
К директору меня вызвали на большой перемене после третьего урока. Встретили меня в гимназии, в общем, с радостью, если говорить о своем брате-гимназисте, и с некоторой настороженностью, если говорить об учителях. Первое я прекрасно понимал, зато второе меня несколько озадачивало. Вот в кабинете директора я причины учительской настороженности и узнал.
— Итак, Левской, вы пропустили два месяца учебных занятий, — директор Второй Московской мужской гимназии Антон Дмитриевич Силаев был твердо убежден в том, что сидеть в его присутствии гимназисты имеют право лишь в тех редких случаях, когда он ведет у них урок, так что я стоял перед директорским столом и старательно поедал начальство глазами. Честное слово, так бы и сожрал без соли! — В силу этого обстоятельства педагогический совет гимназии готов ходатайствовать перед Московской учебной управой о переносе ваших выпускных испытаний на август, для чего вашему уважаемому отцу следует подать соответствующее прошение в течение не позднее семи дней, начиная с завтрашнего.
— Прошу прощения, Антон Дмитриевич, но проходить выпускные испытания желаю на общих основаниях в установленный срок! — почти по-военному отчеканил я.
Директор уставился на меня странным взглядом, в котором читались одновременно удивление и непонятно, что еще… Мне показалось, что облегчение.
— Хм, похвально, весьма похвально, — директор явно волновался.
Ну да, вопрос о сроках моих экза… нет, надо отвыкать от привычной терминологии, чтобы сдуру не ляпнуть вслух, так вот, вопрос о моих испытаниях мы с отцом рассмотрели еще перед моим возвращением к учебе. Боярин Левской объяснил мне, что перенос испытаний на август вместо июня правилами допускается и право на него у меня есть, но проблем такой перенос мне может принести едва ли не больше, чем преимуществ. Во-первых, отец для этого должен подать прошение на имя директора гимназии, а для отца просить о чем-то человека, стоящего на пару ступеней ниже по социальной лестнице, как-то не очень уместно. Во-вторых, экзаменовать меня в августе будет комиссия, половину членов которой составят учителя не из моей гимназии. Чего ждать от совершенно неизвестных людей, никто не знает. В-третьих, за такой перенос мне автоматически отминусуют пять баллов из общей суммы набранных, соответственно, о высшей оценке даже думать не придется, да и просто высокую оценку получить будет намного сложнее. Ну и, в-четвертых, запись о том, что мне из-за большого пропуска по болезни были перенесены выпускные испытания, будет преследовать меня всю жизнь, навечно прописавшись в моем послужном списке, что тоже не есть хорошо. В общем, закончилось обсуждение логично — я заверил отца, что в переносе выпускных испытаний не нуждаюсь, а отец мне поверил. Ну да, я ж такой умище продемонстрировал!
А еще отец объяснил мне, какие проблемы с переносом испытаний поимеет гимназия. Ну, что гимназическому педсовету придется подать наверх кучу бумаг, требующих скрупулезно правильного оформления, это полбеды. Беда в другом. Что является показателем успешной работы гимназии? Правильно, успеваемость ее учеников и выпускников. Поэтому учителя на выпускных испытаниях всегда готовы закрыть глаза
не некоторые шероховатости в ответах испытуемых, дабы не портить выпускникам оценки. А вот учителя из других гимназий, которые придут на испытания в случае их переноса, в высоких оценках выпускников Второй гимназии не заинтересованы никак, наоборот, для них лучше, если результаты наших выпускников окажутся ниже, чем в их гимназиях. И поэтому… Ну, вы меня поняли. Так что да, похоже, что облегчение во взгляде директора я опознал правильно.— Что же, Левской, вы меня порадовали. Вы свободны, — совсем уж благостным тоном закончил директор, и я с чистой совестью покинул его кабинет.
Времени на разговор ушло немного, перемена продолжалась, и в класс, где должен был пройти урок истории, я шел не спеша. Поэтому процессию, двигавшуюся мне навстречу, успел рассмотреть во всех подробностях. Впереди, весело болтая, шли четверо пятиклассников, а за ними с трудом переставлял ноги второклассник, нагруженный пятью ранцами — одним на спине и четырьмя в руках, по два в каждой. Лицо мальчишки показалось мне знакомым, но никак не получалось вспомнить, где я мог его видеть.
— Давай, Лапин, ноги-то повеселее переставляй! — повернулся к нему один из пятиклассников. — Тебе ж потом самому на урок успеть надо будет! А то вот мы тебя сейчас подгонять начнем!
Компания дружно загоготала. Не скажу, что меня прямо так уж сильно разозлила несправедливость, но этот Лапин определенно был мне знаком, пусть я и не помнил, откуда, и это решило дело.
— Так, молодые люди, стоять! — начал я восстанавливать закон и порядок. — Ранцы свои взяли и марш в класс!
— Ты что, Левской?! — память Алеши подсказала: Николка Хомич, младший брат моего приятеля Федьки. — Это ж самого Селиванова-первого хапник!
Вот это я попал! Причем аж два раза попал. «Хапник» в гимназии — это что-то вроде холопа, обычно младший при старшем. Занимается мелким обслуживанием «барина» — ранец понести, сапоги почистить, еще что по мере надобности. Попасть в хапники можно двумя способами — либо наняться за деньги, либо обидеть того, кто затем станет барином. Ну как обидеть? Случайно, глядя в другую сторону, толкнуть на перемене, или там на ногу наступить… Выйти из этого не самого почтенного состояния можно было тремя способами: при свидетелях победить барина в кулачном бою или фехтовании, что, сами понимаете, нереально при изрядной разнице в возрасте; выкупиться за деньги или просто надоесть барину и быть «расхапнутым». Жуть, скажете? Может, и жуть, но священная гимназическая традиция, понимаешь, а я ее нарушил. Это у нас раз.
А два — я нарушил права Мишки Селиванова, он же Селиванов-первый (Селиванов-второй — его младший брат Гришка из четвертого класса) из второго сорока седьмого класса, то есть седьмого «Б» по-нашему, я вот из первого сорока, то есть из седьмого «А». Отдельные классы тут именуют «сороками» (с ударением на первом слоге, как число), пусть в них и не всегда по сорок человек. Селиванов-первый, здоровяк, привыкший жить по принципу «сила есть, ума не надо», был вечной проблемой учителей, учеников и их родителей. От своих родителей ему, ясное дело, тоже регулярно доставалось, но никакого воздействия это не имело. Опять же, Селивановы — бояре, пусть и не самого большого калибра, так что, заявив права на Мишкиного хапника, я вступил в конфликт с формально равным, и он вправе затребовать с меня удовлетворение. Кстати, а насчет прав сейчас и проверим…
— Что-то я Селиванова-первого среди вас не вижу, — хмыкнул я.
— А мы хапника напрокат взяли! — обиженно протянул один из пятиклашек. — За пряники! По-честному!
Ну да. Любовь Мишки Селиванова к пряникам была известна всей гимназии, и шуточек на эту тему хватало, несмотря на Мишкины кулаки. Ну что ж, дороги назад у меня нет, так что плакали, мальчики, ваши пряники…
Перечить старшим среди гимназистов не принято даже в случае численного превосходства, и пятиклассникам пришлось разобрать ранцы и дальше нести их самим. Что ж, еще минут пять у меня имелось, пора было поинтересоваться, кого это я избавил от лишних тяжестей.
— Лицо мне твое знакомо, — сказал я второкласснику, и не собиравшемуся покинуть место происшествия. — Назови себя.
— Иван Лапин, — так, не знаю я никакого Лапина! — А вы правда боярич Левской?
Ого, я тут, похоже, знаменитость! Но все оказалось проще…
— Так, Лапин, если уж носишь такой же кафтан, как и я, изволь говорить мне «ты»! — напомнил я мальцу правила гимназического этикета. Вообще-то, то, что носили он и я, в прошлой жизни я бы назвал кителем, но тут в ходу было слово «кафтан». — Откуда ты меня знаешь?