Жизнь прахом, земля пухом
Шрифт:
– Не надо! Не надо меня никуда везти! – запаниковал Чернавкин.
– Кто убил Самогорова?
– Тарас! Тарас все организовал…
– Камышова кто убил?
– Мирча стрелял…
– Алексеева кто?
– Не знаю такого!
– А Самогорова знаешь?
– Ну, знаю… Тарас о нем говорил… А я только гроб для него выделял…
Комов снова поднял трубку:
– Товарищ генерал! Чернавкин, оказывается, много знает… Да, полезен для следствия… Пусть живет? Я тоже так думаю, что пусть живет… А если говорить не будет, я его этим отдам. Чего деньги терять?..
Бросив трубку на рычаги телефонного
– У тебя появился шанс, Чернавкин… Скоробогатова кто убил?
– Скоробогатова?.. Не знаю такого… То есть знаю, гроб для него выписывал… Но кто убил… Тарас говорил, что его отоморзки какие-то убили…
– Какие отморозки? Он с ними был знаком?
– Нет… Не знаю… Не говорил… Сказал только, что надо под них работать… Он так и сказал, работать…
– Я смотрю, ты прямо черный прораб какой-то, один гробы для тебя таскает, другой клиентов поставляет…
– Клиентов?! Клиентов мне никто не поставляет. Моя работа маленькая, памятники делать, за складом смотреть…
– А Тараса кто надоумил людей убивать?
– Я… Я не знаю…
Комов внимательно посмотрел на задержанного. Понял, что ему врут. Нет, не нагло, но врут.
– Ты, мужик, наверное, чего-то не понимаешь. Тебе бояться нечего, ты под охраной. И охранять тебя будут лет десять, не меньше. Когда на свободу выйдешь, все быльем порастет. Если выйдешь… Я спрашиваю, кто Тараса надоумил?
– Я… Я не… Хозяин приезжал… Они о чем-то долго говорили. А потом началось…
– Что началось?
– Ну сначала Самогоров, потом Камышов… И еще в вашего начальника стреляли…
– Кто стрелял?
– Тарас был, Мирча с ним…
– Зачем стреляли?
– Не знаю… Колпаков знает, он «Стиксом» руководит. Через него все… На Базовой у него офис, он сейчас там…
Комов распорядился отконвоировать Чернавкина в камеру, а сам направился к Степану.
«Стикс». Бюро ритуальных услуг. Степан ожидал увидеть перед входом в офис венки, выставочные модели гранитных и мраморных памятников, крышки от гробов, но ничего подобного, чем изобиловал склад в Янтарном, здесь не было. Обычный офис, размещенный на первом этаже дома между парикмахерской и стоматологическим кабинетом. О скорбном предназначении этого заведения напоминала только латунная вывеска.
Стояночный «карман» напротив входа занимали три машины, среди которых особенно выделялся черный «Порше» с нулеванными номерами.
– Уж не сам ли Скоробогатов сюда пожаловал? – выходя из «Волги», спросил Федот. – Карающий кулак из черного потусторонья.
– Не напугал, – грустно усмехнулся Степан. – Не покойников бояться надо, а живых… Никого раньше не боялся, а сейчас что-то страшно стало…
– Какие ж они живые? Упыри… А это кто, упыриха? Или это мне кажется…
Из похоронного бюра вышла и направилась к своей машине мадам Скоробогатова. Яркая, свежая, сногсшибательно красивая. На губах сдержанно-счастливая улыбка. И так ей было хорошо, что ничего вокруг себя не замечала… А чему, казалось бы, можно было радоваться? Обвинение на ней – ни много ни мало, соучастие в убийстве. Да, ей повезло, что суд изменил меру пресечение под залог. Но следствие продолжается,
и вряд ли она сможет уйти от ответственности.– Анжела Максимовна, какая встреча!
Женщина вздрогнула, сначала услышав, а затем увидев Степана.
– А-а, товарищ подполковник! – вымученно улыбнулась она.
– Такая молодая цветущая женщина – и помирать собрались. Рано вам еще гроб себе заказывать!
– А я не себе!
– А кому? Алексееву?
– Да, – опрометчиво подтвердила она.
– Бедный мужик, такая смерть…
– Что-то страшное творится…
– А мы тут проездом. Собирались к вдове Алексеева ехать. Бедная женщина, она даже не знает, что стала вдовой…
– Да, беда пришла и в ее дом, – скорбно вздохнула Скоробогатова.
– Как же так, Анжела Максимовна, жена Алексеева еще не знает, что стала вдовой, а вы уже гроб для него заказываете.
Надо было видеть, как перекосилось лицо Анжелы. Как будто ей дали нюхнуть технический нашатырь. И краска схлынула с щек.
– Боюсь, что судья ошибся, когда выпускал вас. Придется исправить ошибку…
Степан выразительно посмотрел на Косыгину, которая прибыла вместе с Куликом. Рита уныло вздохнула, но немую команду выполнила – взяла Анжелу под руку и повела к машине. Немного подумав, Степан отдал ей на усиление старшего лейтенанта Косыгина. Кто его знает, сколько атомной энергии в этой черной вдове.
После того как Косыгины уехали с задержанной, под рукой у Степана остались только Комов и Кулик. Но эти стоили целой группы захвата.
И в крохотном вестибюле бюро не было венков и прочей ритуальной атрибутики, зато Степан увидел «Ямаху». Уж не за этим ли мотоциклом он в свое время гнался?
В просторном кабинете, откинувшись в глубоком кресле, с блаженной улыбкой на губах сидел мужчина лет сорока. Если его и можно было сравнить с ильфовским Безенчуком, то лишь в качестве полного его антипода. Тот был неудачник и пропойца, а этот весь светился изнутри от мысли, что дела его идут великолепно. И совсем не важно, что успех этот щедро смазан кровью. Белая водолазка, на спинке стула спортивная куртка жизнеутверждающего апельсинового цвета. И кабинет в светлых тонах… В черный цвет была окрашена только душа.
Степан вспомнил, где видел этого хлыща. Это вместе с ним Анжела Скоробогатова шла от могилы Олега Самогорова. Это было уже после того, как он обнаружил «Ямаху» во дворе ее дома. Выходит, что Анжела уже вовсю крутила роман с Колпаковым. А как она тогда, на кладбище, убедительно разыгрывала невинную овцу… Похоже, в ней умерла великая актриса…
– Ну вот, а ты, Михаил Олегович, спрятаться от меня хотел! – весело улыбнулся Степан.
Он развел руки так, словно собирался заключить гробовщика в дружеские объятия.
– Я?! Спрятаться?! – вскочив со своего места, недоуменно вскричал Колпаков.
– А помнишь, я к Анжеле твоей заезжал, ты на втором этаже был, дверь за ручку держал… А чего ты боялся, Миша? Я что, кусаюсь?
– Вы, извините, кто такой?
– А вот тупить не надо! – Комов подошел к похоронщику, взял его за плечи и вернул в кресло. – Посиди немного на дорожку… Как там в песне, дорога дальняя, казенный дом…
– Ничего не понимаю!
– Плохо, когда в технике не понимаешь, – усмехнулся Степан. – Обжечься можно.