Жизнь римских императриц. Картины из жизни римского общества
Шрифт:
Марциал называл подобные браки легальным адюльтерством (legale adulterio). С упадком брачных союзов, само собою разумеется, проституция расцвела; молодые и красивые рабыни, пользуясь благосклонностью своих господ, получали свободу и, не имея никакого состояния, незнакомые с трудом, не зная ремесла, делались проститутками. Эти падшие женщины были положительно госпожами Рима. Отцы семейств всегда предпочитали домашнему очагу их общество и, надо правду сказать, римские куртизанки были гораздо развитее матрон, а потому нет ничего удивительного, что мужчины предпочитали их общество. Леденящая атмосфера, царившая в доме, надоедала мужу, и он спешил развлекать себя в обществе куртизанок. Часто сами матроны протежировали куртизанкам для того, чтобы удержать дома своих мужей или сыновей. Куртизанки развращали семейства и склоняли матрон в проституцию; дело дошло до того, что сенат был вынужден издать декрет, которым воспрещалось заниматься проституцией всем вдовам, дочерям и племянницам кавалеров. В Риме, как известно, были великолепные портики и базилики, где в известное время собиралась публика, развлекая себя всевозможными способами: играми, чтением стихов, пением и т. д. Такие здания были, красою древнего Рима: в портике Августа стояли 50 статуй, в других были выставлены трофеи и также статуи. Жизнь римлян была распределена таким образом: утро они посвящали делам, — форуму, трибуналам, нотариусам, банкирам и проч.; в портиках собирались для решения деловых вопросов и обменивались новостями. В полдень Рим делался точно мертвым, улицы пустели и лавки закрывались; все отдыхали. Спустя несколько часов, к вечеру, Рим снова оживал; движение по преимуществу сосредоточивалось на Марсовом поле, где толпа развлекала себя разными играми. Надо знать, что и в древнем Риме так же, как в наше время, каждое место имело своих собственных посетителей; фланёры, не знавшие куда девать время, отправлялись в лавки, к парикмахерам, к аптекарям, к продавцам благовонных товаров и, как говорится, переливали из пустого в порожнее; около здания претора толпились личности, которые за известную плату давали фальшивые свидетельства; на улице Сакра, около храма богини Клоацины, стояли льстецы, ожидая тех, кто благосклонно выслушивал их сладкие речи; мужья-развратники стремились к базилике Порция; около старых таверн находились закладчики, окруженные молодыми развратниками и падшими женщинами; близ храма Кастора собирался темный люд; к баням стремились воры, похищавшие платья купающихся; около Вико Тоско стояли люди, торгующие собою и т. д. Рим был чрезвычайно разнообразен по части развлечений. Звери из лесов Индии, из африканских пустынь, выпущенные на арену, служили также развлечением праздной толпы. Эти кровавые зрелища очень нравились римлянам. Во время Августа погибло на аренах около 31/2– ой тысяч зверей и людей. Посредством голода, зверей старались делать как можно кровожаднее. Слонов учили танцевать на канатах; громадные орлы подымали в своих когтях маленьких детей; львам бросали живых зайцев и они не смели их тронуть. Развлечения в театрах обращают на себя особенное внимание тем, что они были полны жестокостей. Трагедия Прометея кончалась казнью на кресте протагониста, живого человека, которого распинали на кресте и потом бросали диким зверям на съедение. Таким же образом, в другой драме, Орфей был растерзан медведями. Один актер, игравший Геркулеса, был сожжен. Для представления геройского поступка Муция Сцеволы избирали раба, который должен был сжечь на жаровне свою руку. Комические представления трудно
На берегу Неаполитанского залива были устроены необыкновенно роскошные бани, служившие развлечением для чувственных римлян. Кругом бань были террасы, портики, прекрасные сады, били фонтаны, цвели мирты и таинственные гроты манили под свою тень. Здесь же устраивались знаменитые ужины. Хороший повар из рабов получал жалованье до 100 тысяч сестерций в год (28 000 итальянских лир). Когда строился дом, самое главное внимание обращалось на кухню. Виллы, находящиеся невдалеке от моря, имели большие бассейны для морских рыб и устриц. Тогдашние гастрономы требовали непременно, чтобы на стол подавалось целое животное, как оно есть. От этого животного отрезались только некоторые, особенно нежные части, остальное выбрасывалось. Ужин для древних римлян был великое дело. Без ужина никогда не обходилось ни одно торжество. Насчитывалось более сотни ужинов; так, например, ужин по случаю путешествия (cena viatica); авентория, когда был приглашаем приятель; капитолина в честь Юпитера; череале, когда праздновали хороший урожай хлеба; либера когда освобождался один из рабов; фунебре устраивался в намять умерших родителей и т. д., и т. д. Триклиний или зал банкета всегда был обит дорогими материями, артистически вышитыми, устилаем восточными коврами; повсюду царствовало изумительное богатство и роскошь. Римляне имели обыкновение есть лежа, для этого кругом стола ставили роскошные ложа; во время ужина играли на флейтах, распевали, балерины с гирляндами танцевали, а мимики делали грациозные жесты. Современники говорят, что трудно дать полное понятие о роскоши и необыкновенной изысканности пиршеств древних римлян. Все, что мир в то время мог произвести особенного, являлось на их столе: устрицы из озера Лукрино, стерляди По, особенные рыбы Тибра, кабаны Умбрии, дичь Нумидии, сардинки Понто и т. д. и т. д. Сорта фруктов: груш, яблок, слив, дуль и проч., также были очень разнообразны. Из вин называют 192 сорта, из коих 54 были итальянские вина и 37 греческих; затем фалернское вино, вино с островов Адриатики и Архипелага. Обед обыкновенно начинался в 5 часов и продолжался очень долго. Гастрономы в особенности придавали большое значение редким рыбам, которые непременно должны были быть велики и живые. Историк передает, как один гастроном продал своего раба за 1300 динарий, для того, чтоб приобрести больших размеров рыбу. Громадная рыба, подаренная Тиверию, была продана им некоему Октавию за 40 000 сестерций. Такие рыбы обыкновенно прежде, чем их приготовить, ставились на стол для того, чтобы присутствующие видели, что рыба живая и уже после осмотра ее уносили на кухню. Под звуки флейты рабы подавали морских зайцев, целых кабанов, разных редких птичек, жаренных павлинов, искусно убранных их перьями. Паразиты или, как их называли, тени присутствовавших стояли сзади каждого, на обязанности паразитов было снимать короны из цветов с тех гастрономов, которые отправлялись в вомитории для освобождения желудков. Кухни были громадных размеров, сараи для вин иногда помещали в себе 300 000 амфор; в житницах было такое множество хлеба, которого достаточно было бы для продовольствия целого округа. В некоторых бассейнах содержались особого сорта рыбы, питавшиеся человеческим мясом; часто несчастного раба бросали живого в один из таких бассейнов. К ужинам также приготовлялись редкие птицы вовсе не потому, чтоб мясо их было особенно вкусно, а потому, что они хорошо пели, — языки таких птиц считались особенным деликатесом. На кур обращали также внимание. Курица Сейо ценилась в 70 000 сестерций; за павлинье яйцо платили 5 динариев; за пару жирных голубей давали 1 000 сестерций; пара редких кур ценилась в 4 000 серебряных монет; самые важные патриции Рима изучали кулинарное искусство. Лукулл и Апиций в этом случае особенно отличились. Сципион Метелл изобрел особенный способ выкармливать гусей так, чтобы их печень принимала необыкновенные размеры. Лукулл сделал в Байе целую гору для того, чтобы препятствовать морскому течению, и продал свое рыбохранилище за 800 000 лир. Ирций тратил 11 миллионов сестерций на корм рыб и потом, когда уехал из своего имения, он продал эту виллу за 10 000 000 лир. Трагик Эзоп тратил на то же самое 20 000 лир. Марк Антоний говорил, что только бекаса можно есть целым, а в остальных птицах лишь часть груди. Но в отношении излишеств, которым предавались древние римляне, в особенности отличился Тримальцион; романист Петроний Арбитр, современник Нерона, прекрасно обрисовал знаменитые ужины Тримальциона Войдя в дом Тримальциона — рассказывает Арбитр — приглашенные мыли свои руки в воде, поданной им рабами, потом проделывалось то же самое с ногами, и гости ложилась на приготовленные ложа, а рабы вносили большой стол, посредине которого стояла деревянная курица с золотыми крыльями; около нее лежали павлиньи яйца. Хозяин, улыбаясь, говорил: «друзья мои, я приказал положить павлиньих яиц под эту курицу, посмотрим: высидела ли она их?» Гости брали по яйцу, разбивали их и в середине находили жареного жирного бекаса. После этого блюда стопы были наполняемы фалернским вином. Затем являлось новое блюдо: артист повар изобразил посредством фарша различные страны Римской империи; далее, на стол явился громадных размеров кабан. Любезный хозяин, как будто испугавшись, вскричал: «повар забыл выпотрошить кабана, попробуем сделать это мы сами». И вот из желудка громадного кабана посыпались разные яства: сосиски, жареные птички, орехи, фрукты и пр. и пр.; из груди кабана полилось в стопы фалернское вино; из других частей тела вылетели живые птицы и посыпались драгоценные подарки, которые были розданы присутствующим. Когда кабана убрали, на стол был поставлен громадных размеров жареный теленок, из его внутренностей также появились на столе различные кушанья и богатые подарки. Потом была подана курица, начиненная рыбами, устрицами, утиными яйцами, конфетками, тортами и другими сластями. Таковы были ужины знаменитого Тримальциона. Если мы скажем, что роскошь древних римлян доходила до полного безумства, едва ли нас заподозрят в преувеличении. Все, о чем мы здесь говорили, подтверждено историей; так, например, император Нерон запрягал в свою колесницу по 20 лошадей; Агриппина заплатила за соловья 1200 лир для того, чтобы узнать вкус языка птицы; такое варварство вошло в обычай между богатыми римлянами; Калигула приказывал подавать кушанья на золотых блюдах, которые потом раздавал присутствовавшим; мебель в его дворце была выточена из кедрового дерева; он приказал построить корабли также из кедрового дерева с шелковыми парусами, мачта была до такой степени толста, что её едва могли обхватывать четыре человека. Ковры, разостланные во дворце Нерона, стоили миллионы сестерций. На похороны его любимой обезьяны была истрачена громадная сумма денег. За блюда, имевшие свойство моментально разбиваться вдребезги, платили громадные деньги. Главный недостаток общества того времени заключался — да позволят нам так выразиться — в скотском эгоизме; никто не хотел знать, что делали Тиверии, Нероны, Калигулы и им подобные изверги, лишь бы самому было хорошо; для пользы ближнего никто не хотел шевельнуть пальцем. Сенат представлял собой лишь тень минувшего величия. Солдаты — преторианцы поддерживали тиранов, чтобы получать от них деньги. Толпы народа, полные дурных привычек, лени, ничего не делали, а между тем кричали на площадях, чтобы им давали хлеба и зрелищ. Каждый правитель, желая заручиться симпатией толпы, удовлетворял ее дикие требования. Народу раздавались съестные припасы, вино, деньги и устраивались нескончаемые празднества. Патриции, вообще, привилегированный класс римлян пресмыкался пред императорами, которые награждали и казнили их по своему капризу. Но самый главный тиран Рима — это были плебеи. Против них даже самые страшные деспоты ничего не могли поделать и принуждены были поощрять их порочные инстинкты. Император Тиверий вложил в публичный банк громадную сумму денег, которые служили для займа без процентов на трехлетние сроки для всех желающих. Затем император носил титул плебейского трибуна, что крайне льстило самолюбию плебеев. Многие богачи платили долги пролетариев, не желавших работать. Все эти факты, вполне освещенные историей, послужили к растлению римских нравов и падению великой римской империи.
IX. Верования и предрассудки. Христианство
Добродетель философов-стоиков — вот один-единственный луч, освещавший мрак этой эпохи. Философия стоика Зенона проповедовала человечеству, что самое прелестное в мире есть добродетель, все остальное — прах. Последователи этого учения сохранили свои святые убеждения даже среди страшного деспотизма; ценою жизни они не хотели расстаться с усвоенными ими правилами. Один из приговоренных Нероном к смертной казни, некто Плауций Латерано, был убит своим товарищем по заговору, именно трибуном Домицием Стацием. Латерано нашел эту казнь вполне законной. Первым ударом меча трибуна он был только ранен, потом принял такое положение, которое давало возможность Домицию отрубить ему голову. То же самое сделал Сцевин Клавдий: он спросил палача, какую должен принять позу для удобного совершения казни. Другой стоик Кандид Юлий, прохаживаясь в саду с императором Калигулой и очень дружески с ним разговаривая, на прощанье услыхал такую фразу его величества:
— Не беспокойся, я приговорил тебя к смертной казни!
— Благодарю нас, государь, — отвечал Юлий.
Но прошло 10 дней после этого разговора, а казнь еще не была совершена. Один раз, когда Юлий играл в шахматы, к нему пришел центурион и объявил от имени Калигулы, чтобы он шел на казнь.
— Погоди немножко, — хладнокровно сказал Кандид Юлий, — дай мне кончить партию в шахматы.
Увидав, что окружающие его друзья плачут, он прибавил:
— Что вы грустите? Вы же сами постоянно рассуждаете о бессмертии души, — я иду узнать, правда ли это?
На месте казни он обратился к одному из своих друзей:
— А право, интересно бы знать, в какой именно момент душа вылетит из моего тела.
Презрение к жизни среди римлян было поразительно: они уничтожали себя часто без малейших причин. Мания самоубийства последнее время имела эпидемический характер. История нам представляет массу поразительных примеров, где человек уничтожал себя решительно без всякого основания. Так, например, ученый юрист, некто Копий Нерва, обладавший прекрасным здоровьем, богатый, решился себя уничтожить. Император Тиверий, узнав об этом решении Нервы, велел принять меры, чтобы воспрепятствовать самоубийству; тогда юрист уморил себя голодом. Марцеллин, также очень богатый молодой человек, любимый всеми, один раз простудился, что показалось ему очень скучным, и он решился умереть; роздал все свои деньги рабам и просил их убить его, но рабы наотрез отказались исполнить волю господина. Тогда Марцеллин пригласил своих друзей в баню, открыл себе вены и, уверяя всех, что расставаться с жизнью очень приятно, умер. Грустно и вместе с тем смешно сказать: многие римляне решались на самоубийство из любопытства; а некоторые просто потому, что им надоело каждый день мыться, есть, пить, спать, подвергаться холоду во время зимы и жаре во время лета. Один раз эпикурейцу Агриппину друзья сказали, что его дело разбирается в сенате.
— Хорошо, — отвечал Агриппин, — но теперь пойдем-ка мы в баню.
Когда вся компания пришла в баню, Агриппин сел в ванну и беспечно разговаривал со своими приятелями. В это время пришли те, которые присутствовали в сенате при разбирательстве его дела.
— Ну что, приговорили к смерти? — совершенно равнодушно спросил Агриппина.
— Нет, к ссылке, — отвечали ему.
— А состояние конфисковали?
— Нет.
— Прекрасно! Значит, и в ссылке мы будем так же приятно жить, как и в Риме.
Эпикур проповедовал наслаждение в добродетели; между тем его последователи, как в древнем Риме, так и впоследствии, до высшей степени исказили его учение, находя наслаждение не в добродетели, а в материальных удобствах. Древняя религия Лация, простая и строгая, была искажена с тех пор, как римляне присвоили божества покоренных ими народов. Как Рим был открыт для всех иностранцев, так римское небо было открыто для всех богов других народов. Олицетворение всех человеческих страстей имело в Риме алтари, храмы и жертвы. После торжественных похорон какого либо императора, тотчас же являлось его изображение из воска; иногда эту маску помещали около постели умирающего еще при его жизни. Сенаторы, матроны поставляли себе обязанностью в продолжении семи дней являться к постели больного. Когда император умирал, сенаторы и кавалеры торжественно несли его через улицу Сакра на форум, где была воздвигнута роскошная золотая ложа, в которую и ставили покойного. Туда же являлся и новый император, окруженный важными римлянами. После пения в честь умершего, его несли в Campo Marzio, куда являлись кавалеры, пешие и конные солдаты. Среди Campo Marzio устраивали громадный костер из сухих дров, положенных пирамидами, закрытых богатыми коврами, вышитыми золотом; на верхушке костра сидел громадный орел с распущенными крыльями; труп покойного поливался духами и душистыми маслами, после чего новый император и родные покойного прикладывались к его руке, а кругом костра дефилировали колонны солдат, разъезжали колесницы, покрытые пурпуровыми мантиями. По окончании всех этих церемоний, император в сопровождении магистрата подходил к костру и зажигал его; когда пламя охватывало дрова, с верхушки костра вылетал живой орел, если мертвый был император, если же императрица, то павлин. Как та, так и другая птица представляли душу, улетевшую на небо. Затем, на месте сожжения трупа умершего или умершей воздвигался храм и приносились жертвы. Римляне вообще любили апофеозы и часто при жизни императоров и императриц делали их богами или богинями. Лишнее говорить, что во все эти комедии не верила ни одна человеческая душа, но они совершались официально, потому что представляли торжественные зрелища и развлекали народ. Император Август употреблял все зависевшие от него меры, дабы поддержать новую религию церемониями, празднествами, храмами, но народ от этого не делался религиознее и участвовал в церемониях ради развлечения. Соединение в императорской персоне духовной и государственной власти окончательно уничтожило верования римлян. Причина последнего, главным образом, заключалась в том, что римские императоры и императрицы вовсе не отличались своей святостью. Вообще, за последнее время в Риме почтя не существовало никакой религии, была лишь одна известная форма. Петроний по этому случаю говорил: — Никто не уважает Юпитера и не верит в небо. — В существование богинь и заоблачных миров не верят даже дети, — сказал Ювенал. Тацит надеялся, что после смерти его душа будет жить и не лишится человеческого понимания; он надеялся, но не верил в это. Человек, — говорили римляне, — должен искать утешения вне его земной жизни, так как в этой жизни он ничего не имеет, кроме страдания. Таким образом римляне перед падением их империи находились, если можно так выразиться, между полуверой и предрассудками. Совершая постоянно преступления, погрязшие в разврате, римляне нередко страдали угрызением совести и в это время отдавались всецело предрассудкам: крестились кровью на церемониях Митра, проходили на коленях Campo Marzio, посылали в Египет за водою из Нила для окропления храма Анубиса, жертвовали одежды жрецам Изиды и т. д. В большой моде были восточные обычаи; каждая матрона имела в своем кабинете египетскую реликвию. Из Финикии привозились изображения наполовину женщины, наполовину рыбы, из Галлии — камни друидов. Германик верил в тайны самарян, а Агриппина советовалась с египетскими знахарями. Верили, что почет, оказанный одному богу, оскорблял другого; не допуская будущей жизни, римляне были до высшей степени суеверны, совещались с авгурами и разными колдунами. Утрата религии неизбежно должна была вести их к предрассудкам,
которых было бесчисленное множество; так, например, рассыпанная соль, спотыкание при выходе из дома, встреча разных пресмыкающихся, птиц, крики животных и т. д. Было бы чересчур долго называть все предрассудки, которым были подвержены неверующие римляне. Плиний называет целую массу предметов, которые по верованиям римлян имели особенное свойство. Перечислим хотя некоторые из них. Так, например, камень (grammatica) делал красноречивым, бюст Венеры защищал от пожара, агат предохранял от бури и останавливал разлитие реки, гелиотроп, смешанный с травой того же имени, делал невидимым. Трава марморит заставляла богов повиноваться, акаменит укрощал ненависть врагов, антирина увеличивала красоту и избавляла от всевозможных несчастий и т. д. Мясо животных, т. е., некоторые его органы также имели значение; например, тот, кто съест сердце крота — узнает будущее; обмазать двери дома кровью гиены — означало избавить всех обитателей дома от болезни и смерти; ношение на себе кишки того же зверя служило к привлечению сердца женщин; жир льва употребляли для приобретения милостей императора. Но повторяем, разве есть возможность перечесть все нелепые верования великого народа, и если мы ко всему этому прибавим веру в ведьм, колдунов, заговорщиков, которые играли весьма видную роль в жизни древних римлян, то мы увидим, что упадок религии и замена последней предрассудками вовсе не послужили к усилению добродетели нации. Фокусы, которые употребляли колдуньи, описаны многими древними авторами. Действуя на воображение своих клиентов, колдуньи употребляли различные ужасы: скелеты змей, кошек, сов и т. д. без конца. При помощи окуривания, т. е., одуряющего дыма, они вызывали тени умерших и адские видения. Не только темная масса плебеев, но и высокопоставленные лица не были избавлены от предрассудков. Император Тиверий всегда прибегал к астрологам; Нерон при помощи магов хотел управлять богами также, как он управлял людьми. Когда его тревожили угрызения совести по случаю убийства матери, он искал утешения у магов. Каждый богач имел своего домашнего астролога. Вопрос будущего всегда разрешался хиромантками, рассматривавшими линии ладони. Юноши, с нетерпением ожидавшие наследства, девицы, жаждавшие любви, бесплодные жены, немощные старцы, ревнивые любовники, тщеславные чиновники прибегали к тем же безумствам. Все города и деревни имели магические статуи, дарохранилища или чудесный грот; даже сами губернаторы в некоторых случаях прибегали к помощи таинственного. Многие храмы в Риме и провинциях отличались чудесами и более всех храм Юпитера близ Котроны; храм окружен был громадными деревьями, около которых на лугу паслись стада без пастухов. Иностранные религии были в большом почете во всех классах Рима от патриция до раба.Более других верований в Рим проникали восточные веры и самая популярная была Dea Madre. Этот культ праздновался банкетами, музыкой и процессиями; в которых принимали участие евнухи, исполнявшие религиозные обряды (sacerdoti). Халдеи встречали большое сочувствие с их астрологической наукой и предсказаниями будущего; евреи принесли в Рим празднование субботы. Были также религии, требовавшие человеческих жертв, как, например, богиня Ма, названная римской Беллоной; ее чествовали как богиню войны. Во время публичных процессий в честь этой богини многие в экстазе резали себя ножом, оставляя струиться кровь. Таинственный культ Египта — Изиды и Озириса — также имел много последователей в Риме. Человечество всё более погружалось в пропасть, откуда могло выйти только при помощи мистицизма. Ум римлян, потерявших древнюю веру, блуждал в поисках новой религии. Она явилась. Христианский луч света озарил неверующих и заставил трепетать их сердца новым, доселе неиспытанным ими, восторгом. Быстро распространялось христианское учение в Риме и во всей Италии. Чем более преследовали христиан, тем более их нарождалось. Каждый, принявший новое учение, считал своей священной обязанностью распространять его. С каждым днем увеличивалась количество христиан. Женщины воспитывали детей в духе христианского учения и проповедовали его среди рабов. Семейство Прискилла первое отказалось от древних традиций римского патрициата и выказало всем окружающим и зависящим от него милосердие, служащее основанием христианской религии. Потом три Прискилла — Люцин, Флавий и Северин, приняли христианское учение; целые дни они проводили в катакомбах, молясь на могилах мучеников и делая всё, что от них зависело, для облегчения страданий ближнего. Деревни, окружавшие Рим, — Остия, Веллетрия, Тиволи, Презента, имели катакомбы, где собирались христиане. Здесь устраивались богослужения: присутствующие молились, пели священные гимны, проповедовали и хоронили мертвых, замуровывая их в ниши. Эти места, где хоронили мертвых, назывались cimiteri, т. е. усыпальницы, выражение, дающее успокоительную идею пробуждения в будущей жизни. Ниши не имели никаких особенных украшений, кроме деревянных ваз и венков из цветов. В катакомбах, при свете лампады, читали Евангелие и книги, в которых описывалась жизнь Иисуса Христа. Всех верующих соединяли любовь и милосердие. Кавалер сидел рядом с рабом, падшая женщина с девственницей; богатые отдавали свое имущество на нужды общества, заботившегося обо всех бедных. Председатель собрания назывался епископом (vescovo), совершавший богослужение — диаконом; оба, как епископ, так и диакон, ничем не отличались от других, кроме своих добродетелей и любви к ближним; священные гимны христиане распевали иногда в продолжение всей ночи. В катакомбы собирались, конечно, тайком. Некоторые епископы, избегнувшие каким то чудом костра, проповедовали новую религию и имели чрезвычайное влияние на всех окружающих. Все эти люди, до тех пор погрязшие в эгоизме и пороках, находили утешение в том, чтобы помогать ближним, воспитывать сирот, посещать тюрьмы, утешать пленников и вообще делать все то, что возвышает человеческую душу. Каждый из христиан готов был умереть за своего брата; милосердие и широкая любовь ко всему человечеству были главным основным принципом новой религии, существенно отличавшейся от той религии, которая предоставляла людям лишь чувственные наслаждения и делала их эгоистами. Таким образом среди развращенного римского общества стали быстро распространяться новое учение, озарившее своим светом заблуждавшихся эгоистов. Несмотря на жестокие преследования, число христиан росло. Эгоизм сменился милосердием, каждый надеялся получить награду в будущей жизни и иметь наслаждение в настоящей, помогая своему брату. С первого взгляда могло показаться странным подобное явление, чтобы общество, глубоко испорченное, могло сразу стать добродетельным. Но вникая глубже в этот факт, нетрудно понять, что древняя религия римлян действовала лишь на чувственную их сторону, не касаясь духовной. Но чувственные наслаждения скоро надоедают, организм делается менее впечатлительным, между тем в будущем ничего не предвидится, а тут новая религия обещает вечное блаженство. Принимая во внимание все эти факты, нетрудно понять, почему римляне усвоили христианскую религию, дававшую им надежду в будущем. Как древняя религия римлян, так, равно, и их предрассудки, имели основанием лишь грубый эгоизм. Учение Эпикура, как мы знаем, было искажено: его последователи не находили наслаждения в добродетели, как проповедовал великий философ, что в конце концов также породило эгоизм. Между тем христианская религия проповедовала любовь к ближнему и милосердие, а главное — вечное блаженство в будущем. Падшая женщина, отвергнутая всеми, раскаявшись, как бы перерождалась и христиане не выбрасывали ее из своей среды, — ее принимали как сестру и горячо молились о ее прегрешениях. Философ, ум которого блуждал от одной системы к другой, тщетно стараясь открыть истину, разрешить вопрос — что такое жизнь, успокаивался в новой религии, так просто разрешавшей мучившие его вопросы. Развратник, утопавший в роскоши, заботившийся единственно о материальных удовольствиях, притупивший свои чувства до апатии, в новом учении находил утешение. Что же после этого сказать о несчастных рабах, гладиаторах, на которых смотрел древний Рим буквально, как на животных и даже того хуже — как на материал, служивший для удовлетворения грязных инстинктов толпы, нередко доходившей до зверской жестокости? Понятно, все эти несчастные бросились к христианам, которые не презирали их, не считали вещами или животными, а, напротив, братьями; христиане раскрыли им объятия и считали их равными. Опять повторяем мы, разве все эти отверженные не должны были принять христианскую религию? Идея любви, широкое милосердие делали из самых порочных людей — добродетельных. Затем таинственность собраний, новизна доктрины, общее равенство и эта беспредельная любовь довершили дело: эгоист сделался самоотверженным, порочный — добродетельным и христианская религия быстро распространилась среди древних римлян.
X. Галерия Фундана, жена Вителлия
Лепида [5] , жена Гальба, который сделался императором после Нерона, собственно не принадлежит к разряду римских императриц, так как она умерла еще в то время, когда муж ее не был императором; тем не менее мы об ней поговорим. Утешительно назвать хоть одну добродетельную женщину из всей этой серии преступниц. Лепида вышла замуж за Гальба очень юной. Гальба происходил из древней семьи Террацина, бывшего претора, который первый познакомил римлян с оригинальным спектаклем — танцами слонов на канате. Лепида была красива и скромна; она никогда не возбуждала подозрения в муже: полная любовь и полное согласие царили между супругами. Но, к несчастью их обоих, между ними замешался злой гений, старавшийся, во что бы то ни стало, разлучить Лепиду с ее мужем. Этот злой гений была Агриппина, дочь Германика, жена Клавдия и мать Нерона. Агриппина в то время была вдовой после первого своего мужа, Домиция Энобарба; в то время она была молода, красива и еще не пустила в ход интриг против своего дяди, старого императора. Она, конечно, не предвидела, что Гальба впоследствии будет возведен на трон, но в виду его богатства Агриппина возымела желание разлучить его с женой и сочетаться с Гальбой законным браком. В виду чего Агриппина стала открыто выказывать внимание молодому человеку; но Гальба, кроме того, что он нежно любил свою супругу, убедился, что поступками Агриппины руководит лишь одно тщеславие. Мало того, что Гальба стал избегать Агриппины, он еще нежнее привязался к своей прекрасной жене. Но Агриппина упрямо его преследовала и являлась всюду, где могла встретить Гальбу. Лепида, в свою очередь вполне уверенная в муже, не обращала ни малейшего внимания на все эти маневры Агриппины, что до высшей степени раздражало последнюю. Но всех больше негодовала мать Лепиды. Видя явное желание со стороны Агриппины способствовать разводу Гальбы с его женой, старая матрона приходила в крайнее негодование. Один раз, встретившись с Агриппиной в обществе, мать Лепиды открыто стала упрекать ее в дурных намерениях. Агриппина, ни мало не смущаясь, отвечала дерзостями. Мать Лепиды пришла в окончательное негодование и дело кончилось тем, что две матроны обменялись плюхами. Спустя некоторое время, Лепида умерла; Гальба остался верен ее памяти и не пожелал ни с кем вступить в новый брак. Он долгое время воевал с германцами и приобрел славу достойного воина. Он был губернатором в Аквитании, в Африке и в последнее время в Испании, где, достигнув 73-летнего возраста, был провозглашен легионами императором (68-ой год). После смерти Нерона, утвержденный в императорском звании сенатом, Гальба приехал в Рим и, приняв правление, зарекомендовал себя жестоким и жадным. Прежде всего он отказал преторианцам в подарке. Когда они требовали денег, Гальба отвечал, что он избирает солдат, а не покупает их. Вспыхнул бунт, преторианцы провозгласили императором Оттона, известного собутыльника и товарища всех похождений Нерона, первого мужа Поппеи. Это случилось 15-го января 66-го года. Дряхлый Гальба не имел силы выйти из дворца и был убит солдатами; Оттон чрез его труп триумфально вошел во дворец Цезарей. Оттон, царствовавший только три месяца, отличался своей женственностью, заботился постоянно о туалете, о волосах, постоянно носил в кармане зеркало и проводил время среди падших женщин и оргий; тем не менее он был смел и предприимчив. Он был влюблен в красавицу Статилию Мессалину, бывшую жену Нерона, последнюю императрицу и имел намерение жениться на ней. Мессалина с восторгом приняла предложение, но Оттон не имел времени привести в исполнение свое желание. Германские легионы провозгласили императором своего командира Вителлия, который пришел с войском в Италию, чтобы сесть на римский трон. Оттон, не желая допустить соперника в Рим, встретил его в Бедриака, недалеко от Кремоны, где и произошло сражение, неудачное для Оттона, — он был побежден. Не будучи в силах перенести позора, Оттон убил себя в Бречелло. Историк повествует, что молодой Оттон кончил свою жизнь геройски. Прежде чем убить себя, он написал письмо к сестре и к Мессалине, прощался с ними и говорил, что не судьба была ему возвести Мессалину на трон Цезарей. Лишившись окончательно всякой надежды быть императрицей, Мессалина посвятила себя изучению элоквенции. Вителлий, заняв императорский трон, не замедлил проявить себя человеком крайне безнравственным и жестоким, но был очень любим солдатами, которым он делал щедрые подарки. О его кровожадности историк свидетельствует следующее; когда на поле сражения при Бедриако воздух был заражен от разложения массы трупов, Вителлий вскричал:
5
Эту Лепиду не надо смешивать с Домицией Лепидой, дочерью старшего Антония и Домиция Гелиогабала; она была племянницей Нерона, не отличавшейся хорошими правилами.
— Прекрасен запах умершего врага, он гораздо приятнее запаха согражданина!
После этого он приказал принести большое количество вина солдатам и среди них устроил пир. Вителлий также славился, как гастроном, — ему со всех сторон Италии привозили провизию. Устраивая постоянно оргии, он, вместе с тем, проявлял кровожадность, В Рим он вступил верхом на лошади, как победитель; во дворце приказал поставить кресло Цезарей, торжественно сел в него и тотчас же окружил себя вольноотпущенниками, паразитами и кучерами. Первая жена Вителлия была Петрония, с которой он постоянно ссорился и, наконец, развелся. Вторая была Галерия Фундана. Мы имеем мало сведений об этой императрице, поведение которой не походило на поведение ее мужа. Она была очень добродетельна, проста и обладала большим состоянием. От этого брака родился сын, названный также Вителлием, и дочь. Во время своего замужества Галерия очень много страдала от поведения своего супруга, который в особенности отличался необыкновенной расточительностью, так что, наконец, впал в бедность. Когда он был назначен командиром германских легионов, он был в страшно стесненных обстоятельствах, заложил свой дом и перевел жену и тёщу в бедную хижину.
Кроме денег, полученных им от залога, его мать была вынуждена оказать ему помощь, без которой он не мог бы принять этого назначения, а следовательно и выйти на дорогу к престолу. Галерия, оставленная в Риме в то время, когда возгорелась война между императором Оттоном и ее мужем Вителлием, рисковала сделаться жертвой мести первого, но Оттон был великодушен и не тронул семейства своего соперника. По возвращении Вителлия в Рим и по провозглашении его императором, тёща и жена советовали ему умерить расточительность и, вообще, вести себя поскромнее, но эти советы были тщетны: Вителлий более слушался своего брата Люция и его жены Триарии, которые, как нельзя более, развивали жестокие чувства Вителлия. Он решительно не занимался государственными делами; главная забота его заключалась в том, чтобы как можно больше есть и пить. В продолжении целой ночи, до самого утра он постоянно ел, пил, принимал рвотное и опять ел и пил. Трудно себе представить, до какой степени доходила расточительность этого безумца. Так, например, для одной из оргий потребовалось 2000 птиц и 6000 редких рыб. Одно блюдо стоило 100 000 сестерций; это блюдо чудовищных размеров, названное lo scudo di Minerva, было приготовлено из сладкого мяса, печеных птиц, мозга фазанов и павлинов, языков попугаев и т. д. Все богатства Рима едва были достаточны для императорского стола; историк Джузеппе говорит, что Вителлий проглотил бы всю империю, если бы долго царствовал. Он был так же жесток, как и развратен: за самые малейшие проступки Вителлий приговаривал к смертной казни. Достаточно припомнить, что он один раз во время спектакля приказал зарезать множество зрителей за то, что они выразили протест некоторым любимым его актерам. Галерия Фундана, видя, что никакие советы не действуют на ее развращенного мужа и не желая быть свидетельницей его злодейств и разврата, уехала из императорского дворца в виллу, устроенную среди гор Авентино и повела там скромную, уединенную жизнь. Между тем общее недовольство росло против Вителлия. Восточные легионы взбунтовались и провозгласили императором их командира Флавия Веспасиана. Один из сторонников Веспасиана, именно Антоний Прим, командир войск в Мизии, приблизился к Риму; Вителлий должен был бежать из императорского дворца и скрыться в дом жены в горах Авентино. Но он не нашел там безопасного убежища и возвратился в Рим в императорский дворец; но и там ему нельзя было оставаться. Переодевшись в старое платье, опоясавшись поясом полным золота, он залез под кровать привратника, где думал скрыться от преследования своих врагов. Но собаки, рыскавшие повсюду, открыли убежище несчастного императора и бросились кусать его; крики Вителлия обратили внимание гвардейцев, и они вытащили его из-под кровати, покрытого ранами. Вителлий умолял солдат оставить ему жизнь и просил, как милости, заключить его в тюрьму впредь до приезда Веспасиана. Но солдаты его не послушали, изорвали на нем всю одежду, скрутили руки назад, набросили петлю на шею и почти голого повели по улице Сакра, среди угрожающих криков римских плебеев. Желая по возможности спрятать свое лицо, он низко опустил голову, но солдаты и этого ему не позволили: острым мечом они принудили Вителлия поднять голову. Народ, собиравшийся все более и более, кричал обо всех жестокостях развенчанного императора, — который ничего не делал, шумел народ, — а только казнил невинных, пьянствовал и устраивал свое знаменитое scudo di Minerva. На все эти оскорбления Вителлий отвечал: «Однако, я был вашим императором!» В конце концов, после долгих оскорблений и мук, Вителлий был брошен в Тибр. Добродетельная Галерия вела тихую жизнь среди гор Авентино, вспоминая с ужасом то время, когда она была императрицей.