Жизнь с препятствиями

Он доел первое и принялся за второе.

— Теперь возьмите поэтов. Тоже самых крупных, разумеется. Пушкина возьмите, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета. Блока и Маяковского. Есенина возьмите. Пастернака и Ахматову. Средний возраст — пятьдесят два. На восемнадцать лет ниже, чем у прозаиков. Вы понимаете?

Да, теперь я начал понимать.

— Ну, а теперь возьмем сатириков. Гоголя возьмем, Щедрина, Чехова, конечно. Затем Аверченко и Сашу Черного, Булгакова и Зощенко, Ильфа и Петрова. Из пародистов — сейчас пародисты в большом ходу, — так мы из них возьмем Архангельского. И что же нам говорит арифметика? Средний возраст — сорок восемь лет. Меньше, чем у поэтов, хотя из названных поэтов почти половина умерла не своей смертью. А сатирики, за исключением Петрова, погибшего на войне, все умерли своей смертью, но какой ранней! Гоголь и Чехов едва перешагнули за сорок, Ильф и Петров не дожили до сорока! А еще говорят, что юмор продлевает жизнь. Нет, дорогой, Джамбул прожил девяносто девять лет, но найдите у него хоть одно юмористическое произведение!

Я вежливо наморщил лоб, припоминая творчество Джамбула.

— Какой из этого вывод? Значит, что-то укорачивает сатирикам жизнь — почище, чем поэтам дуэли и самоубийства. Сорок восемь лет — средний возраст! Да если б Достоевский столько прожил, не видать бы нам ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых»!

Он доел второе и принялся за компот.

— Конечно, пока молодой, можно заниматься сатирой. И я занимался, вы это знаете! А как перевалило за сорок, думаю — стоп! Так недолго и помереть. И перешел на поэзию. Ну, конечно, жил сдержанно: на дуэли не стрелялся, самоубийством не кончал, смирял свои страсти. А как перевалило за пятьдесят — средний-то возраст поэтический пятьдесят два года! — стоп, думаю. И перешел на прозу. До семидесяти у меня еще десять лет Поживу, поработаю. А там, возможно, займусь переводами. Переводчики у нас живут долго, особенно если сатиру не переводить…

— То-то я смотрю, у нас мало сатиры…

— Естественно. Как же ее будет много, когда в ней люди не живут? И поэзии настоящей мало. В ней тоже люди не живут.

Я хотел сказать, что и прозы настоящей мало, но воздержался: мой сосед мог подумать, будто он мало написал.

За окном шумело Болдино, не слыша нашего разговора.

— Осень здесь чудесная, — вздохнул мой сосед-прозаик, допивая компот.

Ультрабелые стихи

Суд жизни

На суде, который над нами идет,

Родители наши — свидетели защиты,

А дети наши — свидетели обвинения.

Время отстающее

Когда часы отстают, время выглядит моложе.

И тогда непременно куда-нибудь опоздаешь:

Не заглядывайся на молодых!

Правило перехода

Количество!

Переходя в качество, оглянись по сторонам.

Чтоб хотя бы знать, в какое качество ты переходишь.

Цветы

Разные цветы плохо уживаются в общем сосуде.

Они ненавидят друг друга за форму листьев, за цвет лепестков.

Даже в общей своей беде они не прощают друг другу различия.

Человек и природа

Природа не устает зеленеть.

Открывая нам с вами зеленый свет.

Но мы почему-то упорно идем на красный.

Книги

Книга любит, когда на нее обращают внимание.

Пусть ее только раскрыли и сразу закрыли.

Но книга уже вобрала мимолетный взгляд

И долго будет потом вспоминать, как ее раскрывали.

Чиновник и поэт

Один сказал: «Поговорим в другом месте».

Другой сказал: «Поговорим в другом времени».

Дистрофики

* * *

Светлая радость на каждом лице, Каждое сердце поет и трепещет. Все говорят о счастливом конце, Все улыбаются и рукоплещут. Крики слышны: «Молодец! Мо-ло-дец!» Вот и фанфары уже прозвучали… Грустно вздыхает счастливый конец: Если бы все это было вначале!

* * *

Человек впадает в детство, Как река впадает в море. Вырывается из тесных Берегов и категорий. Прочь заботы! Прочь напасти! Снова каждый юн и холост… Выпадает в жизни счастье, Как последний зуб и волос.

* * *

Слово «война» родственно слову «вина». Так утверждают словари и подтверждает исторический опыт. Правда, во все обозримые исторические времена Вина ни разу не сидела в окопах. Еще глядишь — прославишься сгоряча, А она не любит, когда ее оглашают. Вина бывает маленькая и неизвестно чья, А война бывает общая и большая.

* * *

Не смотри на годы, не смотри, Не живи календарю в угоду. Мы отменим все календари, Чтоб тебя не торопили годы, Чтоб, не омрачая небосвода, Проносилось время над тобой, Чтоб была ты вечно молодой, Как тебя задумала природа.

* * *

Старый век свое отвековал, Но торопит годы и события. Прошлое не требует похвал И не обижается на критику. Будущему тоже все равно — Что ругай его, что возвеличивай. Только настоящее одно Суетно, тщеславно и обидчиво.

* * *

Современность читает — и все о себе, Даже то, что писалось когда-то. И находит себя она в каждой судьбе, И вмещает все лица и даты. Потому что ей нужно в себе сочетать Все, что было и будет за нею. То, что было, уже не умеет читать. То, что будет, — еще не умеет.

* * *

Как чужую женщину, ту, что недоступна, От которой ничего не ждешь, Прошлое и будущее полюбить не трудно, Потому что с ними не живешь. Как родную женщину, близкую, как воздух, Тот, каким попробуй надышись, Прошлое и будущее разлюбить не просто, Потому что между ними — жизнь.

* * *

Нетрудно быть Сократом в век Сенеки, Сенекой — в бурный век Джордано Бруно… Чужому веку угодить нетрудно, Все трудности — от собственного века.

* * *

Как складывается жизнь? Она просто складывается и складывается, Иногда из того, О чем не думалось, не годилось. Но как-то незаметно Все скрадывается и скрадывается, Как будто она не складывалась, А вычиталась.

* * *

На базаре времени Вечно одно и то же: Споры, ссоры, Швыряние шапок о землю… Старики пытаются Прошлое продать подороже, Молодым не терпится Будущее купить подешевле.

* * *

По знакомой улице иду, По дорогам дальним и селениям. Обгоняю мысли на ходу, Оставляю их без сожаления. Сколько я рассеял их в пути — На лесной тропе, на горном склоне… Может быть, идущий позади Их еще когда-нибудь догонит.