Жизнь с препятствиями

* * *

— Братцы вы мои! Родные! Близкие! Губим мы друг друга, это факт. Сгоряча кому-то правду выскажешь, Смотришь — тут инсульт, а там инфаркт. И хотел бы, да нельзя иначе ведь, Все-то мы у жизни на краю. Если жизнь другим не укорачивать, Нечем будет удлинить свою.

* * *

Люблю я сильных людей, И, к их приобщаясь славе, Кажусь я себе сильней, Но в мире, где сила правит, Я к слабым питаю страсть. Одно только мне не мило, Что любят слабые власть. Она у них вместо силы.

* * *

Бежишь — и все бежит обратно: Столбы, деревья, небеса. Особенно бежать приятно, Когда бежишь не от, а за. Дорога стелется покорно, И даль волнует и зовет… Особенно бежишь проворно, Когда бежишь не за, а от.

* * *

Мельница, крылатая пехота, Потрудилась на своем веку. Одолела стольких донкихотов, Муку их перемолов в муку. Край родимый, как ты сердцу дорог, Как твои просторы широки! Отчего же на твоих просторах Муки много больше, чем муки?

* * *

Он сказал: «Ничего, держись! Вы, поэты, живучие, черти. У хороших поэтов жизнь Начинается после смерти». И вздохнул: «Не хочу грешить, Я б не смог. Ни за что на свете. Очень хочется жить досмерти. Просто до смерти хочется жить!»

* * *

Простое понимается с трудом, Когда слова красивы и цветисты. Как будто автор этим языком Отпугивает собственные мысли. И безответна каждая строка, И с нею сладить не хватает мочи… Как будто взял читатель языка, А тот молчит и говорить не хочет.

* * *

Хоть эта истина бесспорна, И с детских лет известно нам, Что мыслям быть должно просторно, А тесно быть должно словам, — Но мыслям это неизвестно, И потому-то с давних пор Они родятся там, где тесно. Хотя вокруг — такой простор!

* * *

Хотел я поехать в Одессу. Пришел на одесский вокзал. Кассир посмотрел с интересом И мне деликатно сказал: «Я вас бы отправил экспрессом В Житомир, Москву, Ленинград. Но все поезда до Одессы У нас не идут, а стоят».

* * *

Наконец-то! Наконец произошло! Время замерло, от счастья онемев: Постоянство постояло и пошло, Переменчивость дождалась перемен. Но минута за минутою текла, И мгновенья умирали на лету, И так крепко переменчивость спала, Что казалось — постоянство на посту.

Потомки предков

У одних потомков были предки, у которых обе руки были правые. Поэтому каждый предок работал за двоих потомков.

Много они наработали, постепенно в потомков перешли, а когда перешли, почувствовали некоторую усталость. И подумали: а нельзя ли так приспособиться, чтоб одной рукой работать, а другой отдыхать?

И тогда они устроили леворуцию. С тем, чтоб левой рукой отдыхать, а от правой получать по способностям и соответственно ей воздавать по заслугам.

Но хотелось больше получать по заслугам, поэтому некоторые продолжали работать так, словно у них обе руки правые. То есть по-старому, как работали предки.

Это было неправильно. Не может один человек столько получать по заслугам. Поэтому у них отбирали заслуженное и отдавали тем, кто не имеет никаких заслуг.

Это называлось: социальная справедливость.

И многие стали работать так, словно у них обе руки левые. Одни — чтоб показать свою леворуционность, другие — чтоб получать не по заслугам, а по социальной справедливости, поскольку по ней больше платят.

Врачи вместо язвы желудка ставили диагноз сердечной недостаточности. Больной умирал от язвы, а его хоронили от недостаточности. Он умирал от недостаточности, а его хоронили от непроходимости. Диагноз гонялся за болезнью по всем больным, но не мог ее догнать, и больных все время хоронили не от того, да как хоронили! Тоже так, будто у них обе руки левые.

Следователи хватали преступника обеими руками, но руки были левые, поэтому хватали не тех людей. Честные люди первыми попадали под следствие — не потому, что следствие предпочитало честных, а потому, что их легче было поймать. И, конечно, если ловить левыми руками, приходилось ловить легкое, а не трудное.

Надо сказать, что продукция, производимая левыми руками, была не такой уж качественной и не количественной тоже. На качественной продукции приходилось ставить специальный знак, чтоб ее можно было отличить от некачественной. А чтоб продукция выглядела более количественно, к ее количеству приписывали разные цифры, — правда, тоже грубо, некачественно, левыми руками.

Леворуционность была у всех на виду, но продукция все больше исчезала из виду. И когда уже не стало мочи постоянно находиться под следствием, умирать не от тех диагнозов и получать от жизни все некачественное и неколичественное, люди призадумались: неужели в этом и состоит социальная справедливость?

Долго думали. Некоторые за ответом отправились к предкам, но до сих пор ответа так и не принесли.

Педагогика в земледелии

Один огородник, педагог по образованию, сажал огурцы в расчете, что из них вырастут помидоры.

Вырастали, однако, огурцы. Что сажаем, то и имеем, как говорил один прокурор совсем по другому поводу.

Огородник же, как педагог, верил в преобразующую силу воздействия. Он считал, что каждый сомнительный фрукт может стать общественно полезным овощем, — если, конечно, преодолеть наследственность, которая в нем укоренилась.

У огурцов была жуткая наследственность, и она упорно превращала их в огурцы. И тем верней, чем больше благ они получали.

Призадумался огородник. Они у него вон чем растут, а он еще создает им условия. Земельку под ними рыхлит, водичкой поливает. Нет уж, надо создать им такие условия, чтоб либо совсем не расти, либо — будь любезен! — расти помидором.

Перестал он их поливать, перестал пропалывать. Все равно лезут из земли огурцы. Прикрыл зонтом от дождя — лезут огурцы! Ну что с ними делать?

Взял мотыгу, вырубил все посаженное, новое посадил. Когда огурцы полезли, снова вырубил, снова посадил…

Так год за годом сажал и рубил, сажал и рубил… И однажды глядит: лезет из земли что-то красненькое.

Большой урожай собрал. Отличные помидоры. Из которых при желании можно вырастить огурцы.

Наследственность, конечно, в них сидит, но она ведь тоже до известных пределов.