Жизнь спустя

С уважением, ***, 16/11/2012».

Признаюсь, я постарался все это сохранить и по возможности ничего не выбрасывать, про места явно (по-моему) слабые спрашивал, не согласится ли автор их изменить. Автор последовательно отказывался. Некоторые такие дискуссии я привожу в комментариях. Теперь, к сожалению, с момента получения разрешения на издание и получения самих текстов прошло почти десять лет, а я еще ничего не издал. Поэтому особенно не хочется что-либо выбрасывать.

Из приведенной записки видно, что основным признаком хоть какой-то ценности стиха автор считал то, что он сам его помнит. Мы несколько раз об этом говорили. Он рассказывал, что пока стихи находились в работе, он их записывал на разных бумажках, торговых чеках, карточках печатавшихся банкоматами, обрывках компьютерных распечаток и проч. Потом, когда что-то получалось, и текст, иногда в нескольких вариантах, откладывался в памяти, бумажки часто терялись, а иногда он складывал их в чемоданчик со старыми письмами, фотографиями и т. д. Из-за многочисленных переездов и оттуда они часто пропадали.

Забавно и с видимым удовольствием он описывал последний, тогда недавний случай разорения этого чемоданчика. Его уже взрослая дочь взяла чемоданчик для своей студенческой работы. Ей там понадобилось снять клип, по ходу которого чемоданчик раскрывался и из него вываливались старые бумаги. Все это снималось на улице, когда бумаги выпали, подул ветер и понес мелкие клочки. “Но вы не беспокойтесь, – сказала об этом доча, – фотки я все собрала”. Рассказывая об этом, автор хмыкнул, сдерживая смех.

Замечу также, что и после получения этой записки автор время от времени передавал мне свои более новые тексты, значительную часть которых я включаю в эту книжку.

Аксиома выбора (Памятник) [1]

Аксиома выбора эквивалентна

принципу вполне упорядочивания.

Еврей, монгол, и славянин, и немец,И всем я чужд, никто мне не чужой.Путь до меня от корня не измеритьЧислом колен. Им только я прошел.Я порожден предельным ординалом [2] И даже регулярным, может быть.Внутри меня все неоригинально,Все из чужих начерпано корыт [3] .Но не боюсь, что мне не хватит места,Что взятое мой завершит остовИли чему-то с чем-то будет тесно:Принять готов и разместить готов.Но, чтобы стать моей, любая малостьДолжна, пройдя, меня прошить всего;И цель стиха – его мне конфинальность,А средство – быть открытым для него.От начала и до середины,С середины к грустному концуКак суда затертые во льдиныНас несет к терновому венцу.Мы все медлим, медлим прорываться.Медлим бросить нашу суету.Мы твердим себе, что люди-братьяУжаснутся и исправят путь.Чьи-то руки уже треплют платье.Струйки крови уж бегут по лбу.Боже мой, сдержи мои проклятия.Господи, еще со мной побудь.…эту муку никак не выдернешь,не лисенок она, не нож.В кость вросла, рассекая мужество.Пошевелишь – кромсает плоть.Я ее обращу жемчужиной,раз ни вынуть, ни расколоть.

1

Юношеская мания величия. Каков, однако, наглец.

2

См.: https://ru.Wikipedia.огд/м/1к1/Предельный_ординал.

3

Вариант: Я, как песчаник, по частям намыт.

Автор об этих стихах: «Это мне кажется самым слабым из приведенных стихов. Оно – подражательно и по форме и по содержанию (“Гамлет” Пастернака), но, главное, оно написано подражательным молодым человеком (князь-мышкинствующим), ставшим в позу “типологического Христа” и таким себя осознавшим.

Все же почему оно сохранилось? Думаю, из-за силы предчувствия надвигающегося и, возможно, смертельного несчастья».

В связи с этим же текстом он упомянул: «еще отрывок из забытого (что-то там “…о происхождении жемчуга”) – подражания уже цветаевскому: “Все перемелется, будет мукой, нет лучше мукой!” Это еще прямо относится к вопросу об оборачиванию словами».

У нас действительно был какой-то разговор об “оборачивании невыносимого словами”, но, к сожалению, я его совсем забыл.

Ветер

Пойдем, я тебе покажу кое-что.Идем. И идут они вместе.И все бы могло у них быть хорошо,Когда б не неиствовал ветер.Он их разнимает и тащит их врозь,Метет, задувает все свечи…Так слабо зимой доносится сквозьВой ветра вопль человечий.А ветер и камень сотрет в порошок,Задушит, спасения нету.И все бы могло у них быть хорошо,Но негде укрыться от ветра.

Эмигрантское

1. Эхо

Мы уехали не из места,А из времени вон уехали.И ничто не возникнет вместо.Меж громадами – только эхо мы.Восемнадцати лет уехав,Вы полвека лет восемнадцати,И несчастное ваше эхоВсе полвека будет метаться.Будет рваться, искать отдушины,Кто в занятиях, кто в веселии,Кто в общеньи с такими ж душами,Но что может душа бестелая.Никакой не явиться новости,Не меняться ни снам, ни радостям.Равным стать и остаться тождеством.Между ними не стало разницы.

2. Тени

Мы были стукнуты —И в темном промежуткеНа черном дне сохранены на черный день.Но все, что мы рожаем без рассудка,Вернется с нами, будет наша тень.А мы и сами возвратимся, словно тени,И не найдем ни корня, ни ростка.Прийти в страну родных растений теньюСорокалетнего немого старика.Кого ж мы приведем с собой? Тень тени?– Нет.С собой мы приведем своих детей.Растерянных, измученных потерями,Лишенных человеческих путей.Так тянут тени нити поколений.

По строчке “На черном дне сохранены на черный день” автор прошелся не раз. Он говорил, что со временем сообразил, что она навеяна пастернаковским “Уж мне не позабыть о дне, когда на океанском дне…”, т. е. это хоть и невольный, но плагиат. Но дальше он и пастернаковскую строчку обвинял в типологическом плагиате, поскольку “этот банальный каламбур естественно должен прийти в голову сразу многим. Пользоваться такими фразами – дешевка!”.

3. Клаустрофобия

Коробка с красным померанцем —Моя каморка.Б. Пастернак

Коробка с красным померанцем,А нам без срокаЖить с померанцами бок о бок,И нет порога.И некуда от них деваться.Огромный короб —Коробка с красным померанцемНакрыла город.Накрыла склоны гор и дали,Вобрала море.Клаустрофобией зажала,Заткнула щели;А нас ведь даже не сажали,Мы сами сели.

Понятно, речь тут о померанцевых (в частности, цитрусовых), но автор как-то заметил, что связывал это и с эссеистикой Григория Померанца.

4. P.S

Все учтено в потоках чистогана.

Все учтено, все учтено,

И даже то, могучим ураганом

В Европу Веной вскрытое окно.

Далее шли два стихотворения, которые автор иногда называл: первая и вторая баллада. Их форма лишь отдаленно напоминает французскую балладную форму, да еще и без схемы рифмовки. Почему-то автору эта ложная “балладность” была дорога.