Жизнь Тузика Озейло. Перекрёстки

«Главу Следственного комитета», – мысленно поправила её Сельвина.

Впрочем, какая разница? Эта собака в кассе вообще не обязана разбираться в должностях и званиях органов внутренних дел Российской Автономии. Шериф, прокурор, полицейский – вот и все её познания. Фигура Федерико Торреса вполне вписывалась в рамки «прокурора», хоть на той должности вообще всегда сидел совершенно иной пёс.

– … я друга похоронила после «Виктории». И прокурора нашего запомнила на церемонии. Когда ваш сын билет у меня покупал, я думала, почему прокурор Озея не на машине едет, а таким дешёвым способом… Не переживайте, ваш сын живой. Вы его найдёте, обязательно…

– А куда же он поехал в итоге? – не унималась Сельвина. – Живой, здоровый. А трубку так и не берёт…

– Оллавария, – без тени сомнения ответила кассир и кивнула на приклеенную пригородную схему справа. – У нас на направлении особо выбора нет. Либо Гольденрой, либо Домингос, либо Оллавария. Ну, и экспрессы до Буэнос-Айреса. Остальные варианты только «дальними» поездами, а это уже через другие кассы.

– Вы нас так выручили, боже! – Сельвина всплеснула лапами.

– Два билета до Оллаварии? – догадалась сотрудница АЖД, поправляя фирменный галстук.

– Да, будьте так добры, – кивнул Вальтер и полез за бумажником.

– Ближайший поезд через час, – подсказала кассирша и улыбнулась, протягивая супругам вельш-корги два билета.

– Спасибо. – Сельвина, забирая билеты, заплакала. – Я даже не знаю, как вас отблагодарить…

– Счастливого пути, – дежурно улыбнулась кассир и обратила взгляд к псам, стоящим в очереди позади супругов Веласко, тем самым показывая, что разговор пришёл к логическому завершению.

Вальтер чувствовал, как его распирает от счастья. Они сделали это! Вдвоём с Сельвиной. Они – псы, которых этот дурак Фейдж послал на самый бесперспективный, казалось бы, объект разработки, – взяли след! Причём куда быстрее, чем этот высокомерный спаниель. Вальтер Веласко почти физически ощущал, как размазал этого самоуверенного и неквалифицированного «следака» прямо по асфальту.

Сельвина тоже заметно повеселела, однако слегка задумчивый взгляд не желал сходить с её морды.

– Дорогая, ты в чём-то не уверена? – спросил Веласко, когда они вернулись в машину.

– Не знаю, Вальтер, – покачала головой Сельвина, не сводя глаз с движущихся строительных кранов, отстраивающих вокзал.

– Тебе не понравилась эта кассирша? Думаешь, она нарочно нам рассказала всё это?

– Возможно. – Сеньора Веласко постучала когтем себе по нижним резцам. – Но интуиция подсказывает, что это не так. Думаю, с ней всё хорошо. Она сказала правду. Только, возможно, что Торрес в итоге мог уехать совсем не в Оллаварию…

– Ты хочешь сказать, что он мог купить билеты в разных кассах в разные города?

Вальтер ужаснулся. Вполне вероятно, что «главный следак» Российской Автономии таким образом мог ловко замести следы. Теперь, значит, нужно возвращаться обратно в кассовый зал и опросить оставшихся двух кассиров? Только этого не хватало! Повторный спектакль с поиском пропавшего приёмного сына не сработает, в этом Вальтер был уверен. Оставалась надежда, что в эти две кассы Торрес не обращался. Вальтер задумался.

– Не совсем, – покачала головой Сельвина. – Касс всего двадцать восемь. Мы проверили первые двадцать шесть. Он мог купить второй билет только в оставшихся двух.

– Не мог, – отрезал Вальтер и расслабился. – Они стоят вплотную к той, в которой только что были мы. Пытаясь замести следы, он не стал бы покупать второй билет прямо в соседней кассе. Это было бы странным. А странности у нас в собачьем обществе привыкли замечать, сама знаешь. Он не мог так рисковать.

– Может, Торрес купил второй билет, когда наша с тобой кассирша ушла на обед?

– Ты совсем уже дурака из меня не делай, дорогая, – Веласко довольно улыбнулся, – я пробежался глазами по режиму работы. Кассы с двадцать пятой по двадцать восьмую уходят на обед одновременно.

– Убедил, – проговорила Сельвина, продолжая наблюдать за строительными кранами.

Вальтер ничего не ответил, выжидая, когда жена выйдет из своего логического транса. Он положил лапы на руль и уставился на силуэты небоскрёбов делового квартала Озей-Сити, призрачно проявлявшиеся вдалеке сквозь облачное небо.

– Дорогой, в городе три вокзала, – заговорила вдруг Сельвина, резко повернувшись к мужу.

– Ты серьёзно?

– Он был на всех трёх вокзалах Озея и купил три билета. Я уверена! – Сельвина хлопнула лапами по передней панели, выдохнула и, наконец-то расслабившись, улыбнулась. – Сейчас едем на Сальвадор, а потом на Оссиденталь.

Осколки прошлого

Тузик оказался совершенно прав. Александра Беррингтон из газеты British Times и в самом деле оказалась Александрой Касаткиной. Той самой колли, с которой Тузик когда-то учился в школе и к которой он был ох как неравнодушен.

Питер Франциско не подвёл его, и вот сейчас, когда с момента окончания пресс-конференции прошло почти два часа, они сидели с Александрой Беррингтон вдвоём, в закрытой ложе одного из ресторанов сети Армона Афонсо. Здесь Тузик был уверен, что их ужин и все произнесённые за столом слова не станут наутро известны всему собачьему миру.

– Ты давно в Озее? – спросил Тузейло, делая глоток игристого вина.

– Уже неделю. – Сашка подняла на него свои красивые карие глаза. – Редакция отправила меня сюда сразу после того, как взорвался отель с заложниками. Сейчас у меня ощущение, что я здесь надолго.

Она ловко стрельнула своими красивыми глазами в Тузейло. Он не без интереса наблюдал за Сашкой. За эти пять лет, что они не виделись, она, конечно же, повзрослела. Может быть, даже и несколько постарела, однако это не делало её менее привлекательной. Да, она стала старше, появилась английская сухость во внешности, но при всём этом Алескандра Касаткина, а ныне – Беррингтон, могла дать фору любой всемирно известной актрисе. Так же, как и признанные экранные дивы, она обладала красивой уложенной шёрсткой, ослепительной улыбкой, а также отменным вкусом в одежде. Этим она была не похожа на остальных собачек из Туманного Альбиона, с которыми Тузику приходилось пересекаться в жизни. В последнее время собачки в Европе всё больше склонялись в сторону удобной одежды и отсутствию макияжа как такового. В итоге всё переходило порой в откровенное неряшество, которое Тузика в европейских собачках отталкивало. Сашка была всё-таки русской иммигранткой, пусть и из богатой семьи, но всё же с рояльским воспитанием в голове, отчего посредственно относиться к своей внешности для неё было чем-то сродни безумию.

Тузик вновь ощутил, что поплыл. Но не так, как в случае со служанкой Мартой. По-другому. Сейчас он, по крайней мере, не ощущал себя полным моральным уродом, который даже права не имеет глупо млеть при виде собачки. С Сашкой его связывала давняя детская влюблённость, которой тогда было не суждено перерасти во что-то более серьёзное и взрослое. После того, как Касаткина уехала учиться в Лондон, Тузик настойчиво пытался вбить себе в голову, что его чувства к этой колли прошли. Он успешно окончил Университет и благополучно отбыл за океан. После этого в его жизнь периодически врывались самые разные собаки, сейчас Тузик бы даже не вспомнил, как звали больше половины из них. Даже тогда он не особо утруждал себя запоминанием их имён. Собаки в его жизни менялись, а любимый образ Сашки пусть и растворялся в памяти, но не так быстро, как хотелось бы. Этот образ мешал Тузейло, которому невольно приходилось сравнивать очередную пассию со своей школьной любовью.