Жизнь в Древнем Египте
Шрифт:
На этом сказка кончается, и даже при самом смелом ее толковании мы с трудом можем обнаружить какую-либо внутреннюю связь между отдельными ее частями. Они явно представляют собой отрывки из разных легенд, которые сложились в одно целое в уме рассказчика; в одной мелкой подробности даже сейчас можно с уверенностью узнать заимствование из мифа об Осирисе.
Простота стиля, отличающая эти повести от повестей эпохи Среднего царства, характерна и для более поздней литературы: очевидно, мода во многом повернула обратно, к естественной простоте. Но мы не должны думать, что она очень далеко качнулась в противоположную сторону. Книги эпохи Среднего царства всегда считались в школах образцами классического изящества [342] , а в официальных текстах египтяне подражали их тяжеловесному стилю и старинной фразеологии, и то, что получалось в результате, на наш взгляд, было не слишком привлекательным. Повесть эпохи Нового царства, написанная
342
Это мы можем понять по тому, что много отрывков из них обнаружено в школьных тетрадях эпохи Нового царства.
Интересная книга, которая сохранилась до наших дней без повреждений в папирусе Анастази, дает нам чудесную возможность взглянуть на то, какими были вкусы и жизнь литературных кругов эпохи Нового царства. Она состоит из писем, которые писец N.N. (имя уничтожено), сын Неннофре, занимавший должность при одной из царских конюшен, посылал «своему другу Нехтсотепу, царскому писцу приказов для армии». Эти письма предназначались не для того, чтобы сообщать новости, а чтобы показать тонкость ума и изящество стиля как довод в литературном споре. Предполагается, что автор – ученый и остроумный человек; он сам называет себя «искусным в священном письме и не невеждой, человеком, который смел и силен в труде (богини мудрости) Сефхет; слугой повелителя Хмуну (бога Тота) в доме книг». Он «учитель в палате книг» и «князь для своих учеников» (то есть для школьников, которых учит).. Его противник в споре Нехтсотеп мало чем может похвалиться по сравнению с такими достоинствами; правда, у него «изумительно доброе сердце, он не имеет себе равных среди всех писцов, завоевывает любовь каждого; приятен на вид, опытен во всем как писец, его совета спрашивают, чтобы узнать, что лучше всего». Но при всех этих хороших качествах ему не хватает того красноречия, в котором так преуспел автор писем. Автор имеет полное право похвалиться тем, что «все, что выходит из его уст, словно окунули в мед». Это превосходство его стиля над стилем Нехтсотепа является главным содержанием книги.
«Твое письмо дошло до меня, – пишет автор Нехтсотепу, – как раз в то время, когда я садился на принадлежащего мне коня, и я обрадовался ему». Но эта его радость была недолгой, потому что, внимательнее присмотревшись к письму, он говорит: «Я обнаружил, что оно не достойно ни похвалы, ни порицания. Во фразах одно смешано с другим, все твои слова неверны, они не выражают того, что ты хочешь ими сказать. Это письмо нагружено большим числом пауз и длинных слов. Ты приходишь ко мне, увязший в путанице и нагруженный ошибками».
Похоже, что после этого автор намерен создать контраст между этим неприглядным письмом и своим ответом.
Он желает показать, как должен был бы писать Нехтсотеп, и с этой целью повторяет ему часть его письма в более изящной форме. Конечно, из многих присланных Нехтсотепом свитков его соперник умело отобрал самые подходящие, чтобы еще и всячески язвить своего оппонента ядовитыми насмешками. Тот хвалился своими военными подвигами и с гордостью описал свои походы по Сирии. В пересказе автора они тоже упомянуты, но, как правило, с большой долей иронии.
Перед тем как автор переходит к теме, которой посвящена основная часть его книги, он считает нужным защитить себя от двух нападок личного характера, которые его друг посмел направить против него. Нехтсотеп упрекнул автора в том, что тот – плохой чиновник «со сломанной рукой и бессильный». Ответ на это звучит так: «Я знаю много людей, которые бессильны и у которых сломана рука, людей жалких и бесхребетных. И все же они богаты домами, едой и продовольствием. Меня же никто не может упрекнуть в этом». Затем автор приводит в пример ленивых чиновников, которые, несмотря на лень, сделали себя карьеру и, похоже, являются хорошими друзьями его противника; в доказательство он полностью называет их имена. Отбить второе нападение было легче: Нехтсотеп упрекнул автора, что тот не является ни писцом, ни военачальником, поскольку его имени нет в соответствующем списке. «Пусть тебе всего лишь покажут эти книги, и ты найдешь мое имя: я числюсь при большой конюшне царя Рамсеса II. Спроси у начальника этой конюшни: есть ли записи о доходах, поступающих на мое имя. Я действительно зарегистрирован, я действительно писец».
После этого автор начинает обещанный пересказ повествования о делах Нехтсотепа, «этого превосходнейшего писца с понимающим сердцем, светильника во тьме для воинов, которых он просвещает». Он напоминает Нехтсотепу, как хорошо тот перевез огромные монументы для царя и вырубил из камня обелиск 120 локтей в длину в сиенской каменоломне и как потом он во главе 4 тысяч солдат совершил поход в каменоломни Хаммамата, чтобы «уничтожить того мятежника». Теперь же он идет по Сирии, как махар, то
есть герой, и марина, то есть знатный человек, с удовольствием именуя себя этими чужеземными титулами. И тут автор переходит к той теме, которая дает ему больше всего возможностей для колкостей.Он мысленно проходит вместе со своим противником все этапы его похода. «Я писец и махар – повторяешь ты много раз. Ну что ж, ты говоришь правду. Продолжим. Ты заботишься о своем отряде, твои кони быстры, как шакалы, когда их пускают вскачь, они подобны ветру во время бури. Ты сжимаешь поводья, ты берешь свой лук – теперь мы увидим, что может сделать твоя рука. Я опишу тебе, что выпадает на долю махара, я расскажу тебе, что он делает.
Разве ты не пришел в страну хеттов и не увидел страну Эупа? Разве ты не знаешь форму Хадумы и форму Игадая тоже? Каковы его очертания? С какой стороны от Дар царя Сесецу стоит город Харбу? И как устроен его брод?
Разве ты не ходил походом в Кадеш и Тубахе? Разве ты не прибыл к бедуинам с наемниками и воинами? Разве ты не прошел путь до Магара, где небо темное даже днем, потому что эта страна поросла дубами и акациями (?), достающими до неба, где львов больше, чем шакалов и гиен, и где бедуины окружают дорогу.
Разве ты не поднимался на гору Шауа?.. Когда ты возвращаешься к себе ночью, все члены твоего тела покрыты синяками и твои кости утомлены, и ты засыпаешь. Когда ты просыпаешься, стоит мрачная ночь, и ты совершенно один. Разве не пришел вор, чтобы ограбить тебя?
…Этот вор среди ночи украл твою одежду и сбежал. Конюх проснулся ночью, увидел, что произошло, и забрал себе остальное. Потом он ушел к каким-то плохим людям, присоединился к бедуинским племенам и сделался азиатом…
Я расскажу тебе еще об одном таинственном городе, который называется Кепуна. Как идут там дела? О богине Кепуны – в другой раз. Разве ты не встретился с ней?
Я зову: поезжай в Баруте (Бейрут), в Ди(ду)ну (Сидон) и Дарпуте (Сарепту). Где находится брод Натана? Как идут дела в Эуту? Они находятся выше другого приморского города – это город Дар (Тир) на побережье, носящем его имя. В этот город воду привозят на кораблях, рыбы в нем больше, чем песка… Куда ведет дорога из Аксапу – в какой город?
Я зову: пойдем к горе Усер. Как выглядит ее вершина? Где находится брод? Покажи мне, как можно пройти из Хамате (Хамат) в Дегар и Дегар-эар, в то место, куда отправляется махар?
Как он идет к Худару? Где находится брод? Покажи мне, как можно пройти в Хамате (Хамат), Дегар и Дегар-эар – в то место, куда отправляется махар?»
Дальше продолжается в том же духе томительный ряд бессодержательных риторических вопросов, путаница и мешанина из варварских имен, в которую то тут, то там вставлены небольшие описания страданий путника, и, хотя в этих описаниях не заметно большого ума, они кажутся читателю оазисами в окружающей их пустыне. Так, после обычного вопроса о том, где может быть брод через Иордан, где находится Мегиддо и может ли быть еще где-нибудь такой же храбрый махар, письмо вдруг продолжается так: «Остерегайся ущелья с пропастями в две тысячи локтей глубины, которые полны скал и валунов. Ты делаешь обход. Ты сжимаешь свой лук… и показываешься перед добрыми князьями (то есть союзниками Египта); от этого их взгляды устало замирают на твоей ладони. «Эбата Кама еар махар нам у», – говорят они; так ты заслуживаешь имя махара и одного из лучших военачальников Египта. Твое имя становится таким же знаменитым среди них, как имя Кадардея, князя Эсары, когда гиены нашли его в зарослях кустарника, в узком ущелье, которое простреливали из луков бедуины. Они прятались под кустами, многие из них были ростом в 4 локтя от носа до пяток, их глаза смотрели дико, их сердца были недружелюбны, и они не стали бы слушать никакие льстивые слова.
Ты один, возле тебя нет ни одного разведчика, за тобой не идет войско, и ты не можешь найти никого, кто показал бы тебе верный путь. Тогда тебя охватывает страх, твои волосы стоят дыбом, твое сердце у тебя во рту. Дорога полна скал и валунов, ты не можешь идти по ней из-за растений эшбуруру и када, из-за растений наха и жимолости. По одну ее сторону находится пропасть, по другую – склон горы; так ты поднимаешься на гору».
Конец этого трудного путешествия таков: лошади пугаются и разрывают свои постромки, несчастный махар должен идти пешком под жарким солнцем, страдая от жажды и от страха перед врагами, которые могут устроить засаду. На этом пути его все время преследуют несчастья. «Когда ты входишь в Иоппию, – насмешливо рассказывает автор, – ты находишь там сад, зеленый как весна. Ты входишь туда, чтобы получить еду, и обнаруживаешь там прелестную девушку, которая присматривает за винами. Она становится твоей спутницей, она околдовывает тебя своей красотой». Разумеется, какой-то вор, воспользовавшись этим романтическим часом любви, выпрягает лошадей из колесницы махара и крадет его оружие.