Жизнь в зеленом цвете - 4

– Если ты будешь продолжать в том же духе, Поттер, тебя посадят, - голос Забини застал Гарри практически врасплох.

– Так тебе же лучше, - отозвался Гарри.
– В этой школе собралась целая толпа нашедших друг друга людей с одной, но пламенной мечтой: чтобы я сдох. Ну, или чтобы загремел куда-нибудь, откуда не возвращаются. Ты к числу этих людей принадлежишь, так что решительно не понимаю, зачем тебе понадобилось меня предупреждать.

– Разве ты сам хочешь загреметь в Азкабан?

Гарри шевельнул палочкой, освобождая Малфоя от Фодико, и задумался об этой альтернативе всерьёз.

– Нет, там я сдохну от воспоминаний. Не пойдёт.

– Тогда не пытай никого больше.

– Миротворец, * * * !
– не выдержал Гарри; во рту мгновенно появился вкус дешёвого мыла, которым тётя Петуния заставляла его мыть губы и язык каждый раз, как с его губ срывалось неприличное слово.

– Малфоя ты, значит, не предупреждаешь, чтоб Авадой не швырялся, за это у нас, надо полагать, уже не сажают… Protego! Circumplexux est!

Малфой, отойдя от Фодико, пытался зацепить Гарри с помощью Инкарцеро, но Гарри не был расположен к повторению ошибок прошлых лет. Пусть блондинчик поваляется спелёнутым магией по рукам и ногам, как в коконе. Чем меньше он размахивает палочкой, тем лучше окружающей среде, если вдуматься.

– Не предупреждаю, - спокойно подтвердил Забини; за этим спокойствием пряталась бушующая истерика, готовая прорваться в любой момент.
– Его в любом случае отмажут. Он же Малфой.

– Тем лучше, - заключил Гарри.
– Надо же, чтобы кто-то дал ему пинка, раз сам он не настроен по отношению к себе критически.

Забини криво ухмыльнулся.

– Бесполезное дело, Поттер, выступать против Малфоев.

– Лучше сразу лечь под них, расслабиться и получить удовольствие, как это ты сделал?
– мягко поинтересовался Гарри.

Вот теперь Забини проняло; он вскочил на ноги, сжимая кулаки - странно, что ещё за палочку не схватился. Наверное, просто не вспомнил в порыве благородного гнева.

– Не говори о том, чего не знаешь!

Гарри хмыкнул. Где-то он это уже слышал.

– Если не хочешь, чтобы я говорил с тобой, то, мать твою, что мешает просто не обращать на меня внимания? Какого Мерлина ты на пару с Малфоем лез ко мне все эти годы, доставал, травил, насиловал? Просто так, потому что жить скучно?

Забини прикусил губу. Насколько Гарри мог судить - очень мешало всеобъемлющее, эгоистично забивающее эмпатический эфир малфоевское возмущение сложившейся ситуацией - в Забини боролись злость, обида и… что это? Намёк на раскаяние? «Да у меня уже глюки пошли…»

– Ну… я…

– Можешь не стараться, меня это не интересует, - оборвал его Гарри.

Наступила тишина, прерываемая лишь поскуливанием Кребба и Гойла. Гарри поморщился и заткнул палочку за пояс.

– Какое же вы все дерьмо, - припечатал он.
– Меня от вас тошнит.

Спать здесь было решительно невозможно. Гарри шепнул «Accio» и сунул в карман сложенные много раз мантию-невидимку и Карту Мародёров. Остальное может подождать здесь - вряд ли они додумаются спереть бесполезные для них руны или, скажем, старые штаны Дадли из сундука, которые там валяются с лета. Гарри вышел из комнаты, не оглядываясь, и сжал янтарного феникса, ничуть не повредившегося от контакта с когтями дракона. Прежде чем очутиться на порушенной им же Астрономической башне, он успел услышать спокойный голос Забини:

– Finite Incantatem!

Действительно, не оставлять же Малфоя валяться на полу всю ночь. Толку-то?

Астрономическая башня, как и слизеринская спальня, была в плачевном состоянии; спиной и головой Гарри-дракон снёс всю крышу площадки, оставив только обломки колонн, на которые эта крыша опиралась. Наверняка профессор Синистра этого ему не простит… по крайней мере, ещё несколько месяцев после починки так точно.

Гарри постоял немного на площадке; темнота, непроглядная, хоть глаз выколи, обступала его со всех сторон - сегодня на небе не было ни луны, ни звёзд. И было холодно… очень холодно. Конец ноября, а на Гарри только тонкие джинсы и футболка, купленные летом миссис Уизли. Ветер пробирался под футболку, заставлял ёжиться и покрываться мурашками. Идти было совершенно некуда, делать тоже нечего. Можно, конечно, было напроситься на ночлег к Хагриду, но пока разбудишь его, объяснишь всё, старательно обходя самые острые углы, пока устроишься на ночлег - как раз начнётся рассвет… Гарри вздохнул и, словно извиняясь неизвестно перед кем, развёл руками.

Дракон, неразличимый в темноте, пару раз моргнул слабо фосфоресцирующими зелёными глазами, привыкая к своему зрению, и взмахнул крыльями, взлетая.

Гарри был рад узнать, что драконы не могут натолкнуться ни на что, в какой бы темноте они не летели; то есть, они, конечно, могли, но лишь намеренно. Некое шестое драконье чувство подсказывало ему, где были стены и деревья, позволяя облетать их вовремя. Да и глаза помогали немало, хотя Гарри и чувствовал себя дезориентированным: даже в самых лучших, самых подходящих очках он никогда не различал столько красок и деталей, сколько драконьими глазами этой ночью.

Здесь, в воздухе, было спокойно и хорошо, и Гарри начал понемногу отходить от всего произошедшего, от слов, которые были ему не свойственны, от проклятий, которые он никогда не хотел ни в кого посылать, от чужих злобы, страха и смятения (ему и своего хватало с избытком). Он сделал круг над Запретным лесом; отсвет драконьих глаз упал на старое одноэтажное строение. Гарри на лету превратился в человека и полетел на землю, не имея ни сил, ни желания затормозить свой полёт.

Удар был тем более болезненным, что вполне ожидаемым; Гарри умудрился приземлиться не в какую-нибудь лужу, которая смягчила бы возвращение с небес на землю, а прямо на мёрзлую, твёрдую почву, которую, пожалуй, можно было бы разрыхлить только с помощью острого топора и дрели. Многострадальный локоть взорвался оглушительной болью, и Гарри сквозь шум крови в ушах сообразил, что опять раздробил его. Помимо этого наличествовала, кажется, трещина в колене, сотрясение мозга - Гарри подташнивало уже не по идеалистическим мотивам, а по вполне прозаическим, и голова кружилась - и множество синяков по всему телу.

Проклятый дом Мартина. Нашёл же время попасться на глаза…

Гарри зажмурился и попытался отвернуться от старого дома, возвышавшегося всего в паре метров от незадачливого анимага; из приоткрытых - а кому, собственно, понадобилось бы закрывать их?
– дверей веяло застарелыми болью и страхом. Собственными болью и страхом Гарри.

Ему хотелось плакать, кричать дурным голосом, бежать отсюда немедленно; Гарри потянулся к фениксу на шее, но резкая боль в локте не дала ему даже толком поднять руку и заставила солидную порцию тщательно сдерживаемых слёз выступить таки на глазах. Гарри сдался и откинулся на спину, старательно пялясь в небо. «Вот тут меня и найдут через пару месяцев. И будет всем хорошо, и мне тоже…» Холод земли был воистину мертвящим, и Гарри в глубине души осознавал, что был бы действительно рад подобному исходу. Тогда уже не было бы так чертовски больно, в конце концов.

Некоторое время Гарри так и провёл - лёжа на спине и развлекался лишь тем, что искал десять отличий между темнотой под веками и темнотой вокруг. Не находилось ни одного, вследствие чего развлечение было довольно-таки сомнительным.

«Почему, чёрт побери, я должен бояться каких-то замшелых строений?
– вопросил он мысленно.
– Если на то пошло, то пусть они сами меня боятся…»

Гарри неловко перевернулся на живот, сдавленно ойкая всякий раз, как задевал землю больным локтем, и пополз к дому Мартина. Колено при этом приходилось беречь, и фактически Гарри пользовался одной ногой и одной рукой, держа при этом прочие конечности так далеко от касаний чего бы то ни было, как мог. К концу своего пути длиной в три с половиной метра Гарри совершенно выбился из сил; он тяжело дышал и кусал губы, чтобы сдержать слёзы - растревоженные травмы разнылись со страшной силой.