Жизнь - жестянка

Дом Коршунова темен и тих, как и мой напротив. Значит, он действительно отсутствует, как и сказал Борзунов. Интересно, где его черти носят, что он там поделывает, о чем думает?

Разворачиваюсь и захожу в свой дом.

Звонит бабушка и спрашивает, как прошло мероприятие. Разговариваю с ней и иду по дому, везде на своем пути зажигая свет. Почему-то мне неуютно в моем таком обжитом и привычном логове… Бабушка сообщает, что к ней заезжал печальный Кристоф, просил ее повлиять на меня.

— Ты звонишь, чтобы влиять?

— И не думаю, дорогая.

— Спасибо.

— Не за что. Приезжай скорее. Мне без тебя одиноко.

— И даже сейчас не влияешь?

— Нет. Всего лишь говорю то, что думаю и чувствую.

— Выходи замуж за Шарля. Будешь нянчить его внуков.

— Они уже все выше меня на голову. Их нянчить — только до греха себя доводить. А я ведь никогда не любила мужчин моложе себя.

Бабуля верна себе. Но врет. Если маркиз, ее второй муж, был младше ее на 10 лет, то Шарль по-моему на все 15… Или он просто так хорошо сохранился?

Гну свою линию.

— Тогда начинай нянчить правнуков.

Но бабуле палец в рот не клади. Реагирует она на мои происки исключительно быстро.

— Вот это с удовольствием. Когда ты предоставишь мне такую возможность?

Я смеюсь, и мы прощаемся. Холодильник пуст. Да и откуда там чему-то взяться? На полках в кухне нахожу галеты и банку тушёнки. То, что надо. И водка есть. Картина наверно еще та: дамочка в длинном вечернем платье жрет вилкой тушенку прямо из банки и запивает ее водкой из первого попавшегося стакана.

Засыпаю на диване в гостиной — идти на второй этаж лень. Будит меня Кристоф. Если в Москве еще очень рано, то в Париже — вообще еще по сути дела ночь. Не спится ему… Спрашивает то же, что и бабушка накануне: когда я думаю возвращаться? За этим его несложным вопросом отчетливо слышу другой. На него и отвечаю.

— Нет, Кристоф, наверно я не смогу выйти за тебя замуж. Это будет неправильно. Я ведь не люблю тебя, понимаешь?

Молчит, дышит в трубку, потом звучат гудки отбоя. Что ж все так в этой жизни наперекосяк? Те кому нужны мы, совершенно не нужны нам и наоборот. Поднимаюсь к себе в комнату, чтобы переодеться. На участке Коршунова замечаю какое-то движение. Сдерживая волнение несусь в дальнюю спальню и хватаю бинокль.

Это не он… Понимаю это сразу, хотя вижу только затылок и ухо мужика, который в этот момент присаживается на полускрытую кустами лавочку. Сидит, греется на солнышке, попивает из бутылки пиво, курит. Кто же это? Коршун поручил кому-то присматривать за своим хозяйством, пока он отсутствует? Сигарета заканчивается и мужик встает, чтобы вернуться в дом. Теперь я узнаю его. Это Антон. Тот самый, из свиты Борзунова. Ничего удивительного…

Еду на запланированное еще вчера совещание. Долго сидим и перетрясаем написанное мною. Текст не нравится продюсеру, не нравится режиссеру. А мне в свою очередь не нравится то, что у нас получается после того, как я вношу все их правки. И здесь все наперекосяк…

Возвращаюсь домой уже к вечеру. Едва успеваю засунуть в холодильник еду, за которой заезжала в магазин, как в дверь звонят. Кто бы это? Оказывается — Кондратьев. Они со Стрельниковым меня потеряли, и теперь он некоторое время ругается на меня — почему не сообщила о том, что собралась на дачу. Я любуюсь им. До чего хорош. Физиономия встревоженная. Плечищи пудовые. От него так и прет темной мужской энергией. Очень мне нравится. О чем ему и сообщаю. Кривится в ответ.

— Был-бы хоть тут Коршун, приглядел бы за тобой, а так… Уезжай. Слышь, голуба-душа? Уезжай ты…

— До городу Парижу, ихде мой миленькай живет?

Он кивает, не сводя с меня просительного взгляда. Тихонько смеюсь.

— Скажи-ка мне, Кондрат, а как тебя зовут-то? Уж столько мы знакомы, вместе пили, под одной крышей спали, обнимал ты меня даже, а как твое имя, я так и не знаю — все Кондрат, да Кондрат.

Смущается.

— Федя я…

Смеюсь уже в полный голос. Вот такой вот дядя Федя силой ровно в три медведя. Вижу, что смех мой его обижает. Делаю шаг вперед и обнимаю его за бычью шею. Стоит словно оглоблю проглотил.

— Кондрат, ты мне друг?

— Друг. Только, Ксюх, ты отцепись от меня Христа ради. А то Коршун вернется и мне голову отвинтит за такую нашу… дружбу.

Убираю руки с его шеи и отступаю в сторону. Вздыхает с облегчением и так громко, что я снова смеюсь.

— Этот ваш Коршун и сам не «ам» и другому не дам.

— Он бы может и «ам», да вот только…

Машет рукой.

— Что только?

— Женат он был. Знаешь?

Киваю.

— И… В общем не повезло. Любил он ее очень, а она… Короче, изменяла она ему. И не поверишь с кем — с отцом Коршуна. Другого убил бы просто, а тут как? Да и вообще: двойное получается предательство. Вдвойне больно. Ты себе такое, небось, и представить не можешь…

Почему же? Очень даже могу… Потому как слишком хорошо знаю Александра Петровича Борзунова. Вот только не подозревала, что его не только на юных девочек, но и на чужих жен хватает…

— Коршун, естественно, на развод подал. Так она тут же заявила, что беременна. Такие скандалы закатывала… Ребенок родился. Коршун вроде немного упокоился. Не то что простил ее, но как-то смирился что ли. Говорю же, любил ее сильно. Да и отец тогда перед ним много извинялся, говорил, мол, бес попутал… Вроде отношения у них даже налаживаться стали. А потом Серега снова ее уже с другим мужиком в постели застукал. Из командировки раньше времени вернулся — и нате вам подарочек.

— Да уж… И что потом?

— Ну что потом? Он ушел. Она его сыном шантажировать стала. Он озверел. Короче дело кончилось тем, что анализ генетический сделали, а мальчик-то не его… Коршун деньги мальчишке по-прежнему перечисляет, но видеться — нет. Наверно слишком больно. Да и к противоположному полу стал с тех пор очень непросто относиться. Столько крови ему та дрянь дурная и до левого «траха» охочая попила…

Настроение у меня портится. Я почему-то представляю, как Александр Петрович Борзунов за рюмочкой чаю небрежно рассказывает своему сыну о том, что в свое время регулярно и с большой фантазией трахал некую Ксению Соболеву. И что она тоже была очень «охоча» до такого вот времяпрепровождения. «Ну в точности, как твоя, сынок, жена…» При этом совершенно ведь не обязательно сообщать слушателю, что эта самая Ксения тогда была подростком… А может наоборот… Как-никак пикантно… Мне становится противно. Может и Коршуну противно, вот он и?.. Обрываю сама себя.

— Где он сам, кстати, Коршун-то?

— Борзунов куда-то в командировку услал. За границу. Сказал — надолго.

Киваю. Командировка — это понятно. Командировка — дело святое.

От чая Кондрат отказывается, обходит дом, проверяет хорошо ли закрыты окна и двери, строго-настрого наказывает мне одной по темнотище не шляться и уезжает. Я ужинаю в одиночестве. Потом поднимаюсь наверх. Собираюсь принять ванну перед сном.

Где-то вычитала, что для того, чтобы расслабиться надо использовать прохладную воду — чуть выше температуры тела. А горячая вода наоборот действует возбуждающе. Наверно я не такая как все, потому как люблю отмокать именно в горячей воде. И действует она на меня исключительно благотворно. Вот и сейчас. Сижу, млею. Когда мысли в голове становятся вязкими, липкими и тягучими, как переваренные макароны, вылезаю, обматываюсь полотенцем и иду в спальню. Здесь темно, хотя мне казалось, что я оставляла свет включенным. Ну и фиг с ним. Зажгу ночник у кровати. Делаю шаг… и получаю чем-то твердым прямо в висок.