Жизнь - жестянка

— Думал — женюсь, будет масса времени, чтобы устранить тебя предельно аккуратно. А может и не понадобилось бы. Ты… Ты не так плоха…

— Дрянь. Какая же ты дрянь! Ты трахал меня и уже знал, что сразу вслед за этим убьешь… Как у тебя встал-то на меня, почти покойницу?

— Я очень нервничал, — серьезен до умопомрачения. Если бы мне не было так страшно, я бы наверно посмеялась даже. Он что всерьез полагает, что меня в этот момент заботит его потенция? — Но потом оказалось, что ситуация возбуждает.

— Так и появляются маньяки, которые насилуют женщин, чтобы потом их убить.

— Я тебя не насиловал!

— Нет. Но поверь, ты ничем не лучше того типа, которого ты нанял, и который изувечил меня так страшно. И он и ты убиваете из-за денег. Вернее он уже свою карьеру завершил. Труп. Скоро и твоя очередь.

— С чего бы? Я, дорогая, планирую жить долго и счастливо.

Все. Все слова сказаны. Господи, что делать то? Если я его исцарапаю, он скажет полицейским после того как все равно убьет меня, что я сделала это будучи в пьяной истерике. Синяки, которые он вполне возможно мне подставит, когда будет топить — тоже спишут на мое пьянство. Мало ли где я могла стукнуться?

А ведь я уже почти совсем смогла уговорить себя, что полюблю его и даже собиралась родить ему детей… Дура. Прав Стрельников. Какая же я дура… Жизнь прожила дурацкую и по-дурацки умру.

— Ну же, Кристоф, пора решаться. Тебе придется своими собственными руками лишить меня жизни. Топить и смотреть, как я захлебываюсь. Давай, приступай.

Вижу, что он медлит и нервничает. Все-таки, несмотря на всю его решимость, раньше он ничем подобным никогда не занимался. Одно дело все продумать, составить план. Другое — подойти к живому человеку и начать его убивать… Если б еще просто стрельнуть, с расстояния, а так… Чувствовать под руками его еще теплую кожу, слышать, как он дышит… А потом перестает это делать… Бр-р…

Кристоф перекладывает пистолет в другую руку и нервно вытирает освободившуюся ладонь о джинсы. Очень нервничает. Но надежды все равно нет. Ради своих любимых денег, с которыми он почему-то намертво связывает честь семьи, этот тип пойдет на все. Ну вот, решился. Откладывает пистолет в сторону, на раковину и делает маленький шажок ко мне.

— Постой!

Он послушно замирает, уставившись на меня каким-то безумным немигающим взглядом.

— А как же ты потом пойдешь отсюда? Я же начну сопротивляться. Пока будешь топить меня, весь вымокнешь. Так никто не поверит, что я утонула после твоего ухода.

Кретин. Все-таки он кретин! Улыбается, тычет в меня пальцем. Типа: умница, соображаешь! Я жду. Он берется двумя руками за ворот майки. У меня краткий, такой краткий миг, пока он будет тащить ее через голову. Вся сжимаюсь. И как пружина вылетаю из ванной. Ноги мокрые. Скользко, черт побери. Я не успеваю ни схватить пистолет, ни прошмыгнуть мимо него в комнату. Он сдергивает с головы майку и хватает меня. Но тут ему тоже не везет. Моя мокрая кожа покрыта тонкой скользкой пленкой, которую дал шампунь, добавленный мной в воду. Ему не удается ухватить меня по-настоящему крепко. Я вывертываюсь из его рук как могу и кричу. Кричу изо всех сил. Кричу, в надежде, что может быть кто-то меня все-таки услышит. Кричу, хоть и понимаю, что шансов у меня ничтожно мало.

Он хватает меня за шею и начинает колотить моей бедной головой о стену. Я упираюсь ему в грудь, царапая ногтями кожу, а потом вздергиваю колено и пытаюсь ударить его в пах. Он успевает уклониться, но ослабляет свой захват на моей шее. Я ухитряюсь повернуть голову и впиться зубами ему в запястье. Брызжет кровь — я чувствую ее вкус у себя во рту. Теперь уже кричит он. Кристоф пытается отшвырнуть меня в сторону, но я как породистый бульдог повисаю на его руке, ногтями продолжая царапать его лицо, грудь, шею.

Он все очень хорошо продумал, ко всему был готов. Кроме того, что я — такая слабая и несчастная, только-только оправившаяся после тяжелейших травм, захочу так дорого продать свою жизнь. Идиот! Лучше бы изучал не историю своей отдельно взятой семьи, а всемирную. Тогда бы знал, что русские — не сдаются!

Глава 12

Наша потасовка, которую сопровождают крики и грохот, длится слишком долго, чтобы наконец не привлечь к себе внимания. Во входную дверь начинают барабанить. Я разжимаю зубы и зову на помощь. В замке начинает возиться ключ, дверь приоткрывается. Кристоф бросает меня и кидается прочь. Его рывок стремителен. Он отбрасывает в сторону людей, которые стоят в коридоре перед дверью моего номера, и кубарем скатывается вниз. Ему вслед кричат, но никто не торопится его преследовать. Люди просто еще ничего не поняли.

Когда приезжает полиция, я уже немного прихожу в себя под неусыпной заботой толстой тетки с ресепшена. Как раз ее-то я и жалобила, чтобы она все-таки сдала мне номер. Она оказывается хозяйкой гостиницы и наверняка сейчас думает о том, что лучше б ей на те уговоры не поддаваться. Теперь вот расхлебывай…

Я не хочу тревожить бабушку, но все-таки звоню Шарлю. Меня беспокоит то, что, как ни крути, несмотря на мое французское гражданство, которое я получила еще в юности, для местных фараонов я все равно прежде всего — подозрительная иностранка. Шарль прибывает практически одновременно с полицейскими. Те поначалу бузят и норовят выставить его вон, как лицо на месте преступления явно постороннее, но он очень быстро наводит порядок, предъявив свои документы, а заодно для подстраховки позвонив министру внутренних дел. Свою совершенно дикую историю я рассказываю одновременно ему и комиссару полиции. Оба то морщатся, то качают головами. Доказательства налицо — разгром в ванной, следы, которые оставили на моем горле руки Кристофа, оставленный им пистолет с отпечатками его пальцев. Да и сам факт его побега мимо хозяйки отеля и ее мужа говорит в пользу того, что я не вру.

Меня осматривает вызванный на место происшествия врач. Мои показания фиксируют самым тщательным образом. И только потом комиссар позволяет Шарлю увезти меня к себе. Дорогой он оглашает салон машины такими эмоционально насыщенными фразами, что его шофер только и делает, что изумленно косит на шефа глазами. Видимо, ничего подобного ему раньше от мирного и вальяжного Шарля слышать не приходилось.

Кристофа объявляют в розыск. Но по горячим следам задержать его не удается. Забавно. Значит, французская полиция в критические моменты оказывается ничуть не эффективней нашей.

По совету врачей бабушке ничего о произошедшем не сообщают, и я хожу к ней в кофточке с высоким воротом. Только когда здоровье бабули перестает вызывать опасения, мы с Шарлем сообщаем ей тщательно отредактированную версию событий. Но ей и этого оказывается достаточно. Она плачет и не может остановиться. Ее понять не трудно — мальчик, которого она усыновила, которого она вырастила и любила как родного, оказывается ненавидел ее всю жизнь. А потом ради денег поднял руку на самого близкого ей человека.

Но бабушка не была бы бабушкой, если бы не смогла достаточно быстро справиться с собой. Как только слезы высыхают, она начинает действовать. Первым делом вызывается нотариус. В присутствии Шарля и ее лечащего врача бабушка переписывает свое завещание. С этого момента имя Кристофа, маркиза де Ментенон, в нем отсутствует. После к ее ложу прибывает главный управляющий финансовой империи Ментенон — правая рука Кристофа во всех его бизнес-планах. Теперь этому человеку предстоит все делать самому. По-моему он здорово рад. Это прекрасный шанс проявить себя и кое-что отложить на черный день. Никто ведь не станет думать, что все управляющие предельно чисты на руку?