Жизнь - жестянка

Поясняю уже Кристофу, что с Борзуновым я не трахаюсь, а иду к морю, чтобы он меня там убил. Причем хочет он это сделать опять-таки сам, так чтобы никакой Кристоф ему не мешал. В конце опять-таки невольно хихикаю. Какой там театр абсурда! Ничья фантазия не сравнится с теми вывертами, что другой раз преподносит нам жизнь! Два убийцы торгуются за то, кто именно из них двоих пустит мне пулю в лоб, а я им их препирательства еще и перевожу!

Стоим. Пистолеты в руках у этих двоих нервно подрагивают. Уж перестреляли бы друг друга что ли? Но они, естественно, и не думают открывать пальбу. Может ребята только что обрели друг друга? Теперь объединят свои усилия. Поставят меня к стенке, как в фильмах про гражданскую войну, и расстреляют сразу из двух пистолетов. «Заряжай! Товсь! Пли!»

Дальнейшее происходит глупо, как все в моей жизни. Кристоф делает шаг назад, видимо, все-таки решив свалить. Смысл стрелять в меня, если за него это готов сделать другой человек? Под ногу ему попадается небольшой камешек, он оступается, чтобы удержать равновесие взмахивает рукой, в которой на его беду зажат пистолет. Борзунов, который и без того на пределе, видимо, воспринимает это как угрозу для себя и стреляет. Раз, другой, третий. И правда перепугался…

Кристоф мертв. Это очевидно даже мне. Идиотская смерть. Вполне достойная его. Борзунов тащит меня за собой. Видно все же хочет проверить, труп перед ним, или нет. Наклоняется. Ну вот. Больше ждать никакого смысла. Толкаю его изо всех сил и отскакиваю в сторону, выхватывая из кобуры под курткой свой пистолет.

Ну да. Я хоть и дура с суицидальными наклонностями, но не настолько, чтобы ждать своих убийц с покорностью жертвенного барана. Сразу после того, как Кристоф ударился в бега, я попросила Шарля сделать мне разрешение на ношение оружия. С его связями это оказалось несложно. Подобрать пистолет мне помог Жан-Поль, который несмотря на всю свою гламурную несерьезность, на самом деле служит во французской полиции. Он же дал мне несколько уроков стрельбы…

Глаз у меня оказался верный, рука, когда я не с перепою, не дрожит. Так что… Мы с Борзуновым стреляем практически одновременно, но результат разный. Я попадаю, он нет.

Он еще жив, когда я подхожу к нему. Пытается что-то сказать, но уже не может. Голова его откидывается, глаза закатываются. Все. Все… Неужели все?.. Сижу какое-то время на корточках между телами, которые лежат друг напротив друга по разные стороны небольшой прогалинки между деревьев. Потом звоню в полицию. Они приезжают моментально. Что значит провинциальное отсутствие пробок! Долго с присущей французам эмоциональностью кричат «О-ла-ла!» над трупами, потом надо мной. Шарля, который мог бы меня «отмазать», нет. И они везут меня в комиссариат.

Допрос. Многочисленные звонки: в Париж, по-моему даже в Москву. Проверка разрешения на мой пистолет. Опять допрос. Я устала. Как же я устала. Но мне хорошо. Многодневное ожидание, связанное с диким ежесекундным напряжением и страхом, наконец-то завершилось. Кристоф мертв. Борзунов тоже. И у меня нет никаких сомнений в том, что ни одного, даже самого захудалого угрызения совести из-за того, что я убила человека, мне испытать не доведется. Просто потому, что это не человек, а Александр Петрович Борзунов…

Сижу в комиссариате до вечера. Обращаются со мной хорошо. Два раза кормят, поят чаем. К вечеру последние проверки завершены. Несколько раз звонит Шарль, а следом за ним кто-то из Парижа в таких полицейских чинах, что у местного начальства даже погоны начинают топорщится от уважения. Меня отпускают.

А с утра пораньше ко мне в дом начинают ломиться журналисты. И французские, и что удивительно наши. Быстро они… Результат их приезда не заставляет себя ждать — уже в вечерних новостях я вижу себя и слушаю, как разные телеканалы по своему пересказывают и комментируют произошедшее.

Звонит бабушка. Она настаивает на том, чтобы я приехала к ней в Париж. Звонят Жан-Поль и Кнут. Мы хоть и расстались с ними, но разошлись так же легко, как и жили. Мальчики беспокоятся, восторгаются и опять-таки кричат «О-ла-ла». Точнее кричит Жан-Поль. Сдержанный Кнут (сказывается скандинавская кровь!) лишь кратко говорит мне: «Ты молодец». Наконец, звонит Стрельников и возмущенно рычит, чтобы я немедленно вышла из тени и включила скайп. Забавно видеть в одном экране сразу две физиономии. Даже три. Потому что рыжая подружка Стрельникова нет-нет да оттесняет то Кондрата, то Егора, чтобы тоже вставить хоть словечко в наш общий разговор. Они в шоке. Они в восторге. Они не понимают…

— Больше никогда не буду спорить с бабами. Вон оно чем кончается, — говорит Стрельников, смеется и качает головой.

Его подружка тут же дергает его за ухо и обещает припомнить ему эти слова.

— Ксюх, ты прям какой-то супер-киллер. Джеймс Бонд отдыхает.

Это уже Кондрат.

Я еще раз пересказываю им все подробности. Они опять приходят в поросячий восторг от того, что враг повержен, а я отделалась лишь легким испугом.

— Ты теперь у нас знаменитость, — опять басит Кондрат. — Я обещал своим мужикам, что познакомлю их с тобой. Пусть учатся, как вопросы надо грамотно закрывать, понимаешь.

— Мне тут Коршун написал, — Стрельников быстро выстреливает в меня взглядом.

Я лишь задираю бровь.

— До него, похоже информация как до жирафа, с задержкой доходит. Требовал, чтобы мы нашли того психа, что фотографии те с его отцом в И-нет выкладывает. Я ему в ответ — это Ксюха.

Мне по-прежнему больно, но я старательно делаю вид, что это не так.

Я, знаете ли, все еще иногда фантазирую. Представляю себе, как Стрельников или Кондрат встречаются с Коршуном. Причем встречаются уже зная со всеми подробностями, как жестоко и несправедливо он поступил со мной. Естественно они целиком и полностью на моей стороне! Вижу, как Коршун к ним со всей душой — мол, братишки. А те в ответ отворачиваются от него, а потом гвоздят его суровыми словами. Как дура ежевечерне придумываю им речи. Одна пламенней и душещипательней другой. Потом сама же редактирую их, и сама же придумываю то, что отвечает им на их гневные эклиптики Коршунов. Как он винится, повизгивает, осознает «свою вину, меру, степень, глубину».

Смешно. Ребята, как бы хорошо они ко мне не относились, из-за бабы со старым, проверенным в боях другом ругаться не станут. Может выскажут разок что-то вроде: «Коршун, ты не прав». И все.

Интересуюсь:

— Как думаешь, про то, что я убила его отца, он уже слышал?

— Да кто его знает. Больше он у меня на горизонте не возникал. Я, знаешь, послал его.

Вот это да!

— С чего это?

— А с того. Идиот он безмозглый.

Не верю своим ушам.

— Это ты из-за меня что ль?

— А из-за кого? Дерьмо он, если после всего того, что ты для него сделала, так с тобой… Причем из-за фоток, за которые его папашку за яйца подвешивать надо было, а не тебя оскорблять. И все. Закрыли тему. Не хочу об этом.

Кондрат и Стрельников молчат. Я тоже молчу. Влезает рыжая, явно желая разрядить атмосферу.

— Ксень, а ты когда назад в Москву-то? Или теперь в Париже так жить и будешь?

— Нет, вряд ли, Маш. Наверно, буду ездить туда-сюда. И без Москвы мне плохо. И без Парижа… Да и бабушка уже старенькая совсем. Того гляди помрет, а за Шарля так замуж и не выйдет.