Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Не умолчу и о прекрасной выдумке названного поэта, который был поистине человеком остроумнейшим. Во время приготовлений к этому или иному торжеству среди молодых людей того и другого сообщества по разным причинам и из-за соперничества не раз начинались споры, и дело доходило и до рукопашной. И вот, когда был в сборе народ, а также дворяне и дворянки и должно было начаться представление, Поластра, проводивший все дело в полной тайне, выпустил четырех молодых людей, из тех, которые не раз уже устраивали в городе драки, с обнаженными шпагами и накинутыми на руку плащами, и они начали на сцене кричать и делать вид, что друг друга режут, тот же, который из них появился первым, вышел с будто окровавленным виском, крича: «Выходите, предатели!» При таком шуме люди вскочили на ноги и начали хвататься за оружие, родные же молодых людей, среди которых, как казалось, началась ужасная резня, тут же побежали к сцене. И тогда тот, кто был первым, обратился к остальным юношам с такими словами: «Стойте, синьоры, вложите шпаги в ножны, со мной ничего не случилось, и хотя мы и повздорили, а вы думаете, что представление не состоится, оно состоится, и хотя я и ранен, начну с пролога». И вот после этой шутки, которой были одурачены все зрители, да и сами актеры, за исключением четырех упомянутых выше, и началась комедия, и была она разыграна так отменно, что позднее, в 1540 году, когда синьор герцог Козимо и синьора герцогиня Леонора пребывали в Ареццо, ее представили их превосходительствам, и Джованн'Антонио пришлось снова ее поставить, устроив новую перспективу на Пьяцца дель Весковадо; и как понравились ее исполнители в первый раз, так и теперь они понравились синьору герцогу в такой степени, что на следующий карнавал были приглашены для представления во Флоренцию. Таким образом, в обеих этих перспективах Лапполи проявил себя отменно и удостоился наивысших похвал. После этого он украсил алтарь Мадонны делла Кьяве чем-то вроде триумфальной арки, расписанной историями бронзового цвета. Так, обосновавшись в Ареццо, Джованн'Антонио, который завел жену и детей, решил больше не странствовать и, живя на доходы и должности, как живут граждане этого города, работой себя уже не утруждал. По прошествии недолгого времени он попытался получить заказ на два образа на дереве, понадобившиеся в Ареццо: один для церкви и сообщества Сан Рокко, другой для главного алтаря в Сан Доменико. Но ничего из этого не вышло, так как и тот и другой были заказаны Джорджо Вазари, чей набросок, из многих представленных, понравился больше всех.

Очень хорошо и тщательно написал Джованн'Антонио для местного сообщества Вознесения на хоругви для крестного хода воскресшего Христа со многими воинами у гробницы и с Вознесением его на небо с Богоматерью среди двенадцати апостолов. В Кастелло делла Пьеве он написал маслом на дереве Посещение Богоматери с несколькими святыми кругом, на другой же доске, предназначавшейся для приходской церкви в Санто Стефано, — Богоматерь и других святых. Обе эти работы Лапполи выполнил гораздо лучше, чем те, которые делал раньше, так как изучил на досуге многочисленные рельефы и гипсы со статуй Микеланджело и всякие древние произведения, собранные Джорджо Вазари в своих домах в Ареццо. Написал он и несколько Мадонн для Ареццо и других мест, а также Юдифь, бросающую голову Олоферна в корзину, которую держит служанка, что принадлежит ныне монсеньору мессеру Бернардетто Минербетти, аретинскому епископу, который очень любил Джованн'Антонио, как и всех талантливых людей, и получил от него помимо других вещей св. Иоанна Крестителя в пустыне, который изображен мальчиком, почти совершенно обнаженным, и которого епископ очень ценил, так как фигура эта уж очень хороша.

В конце концов поняв, что совершенство в этом искусстве достигается лишь тем, чтобы вовремя постараться обогащать себя замыслами, прилежно изучать обнаженное тело и сводить все трудности ремесла к самому легкому, Джованн'Антонио начал раскаиваться, что время, потраченное на удовольствия, он не употребил на изучение искусства и что не так-то просто сделать в старости то, что можно было сделать в юности. И хотя он всегда сознавал свою ошибку, все же полностью понял он ее лишь тогда, когда, начав учиться, будучи уже стариком, он увидел, как Джорджо Вазари в сорок два дня написал маслом на доске длиной в четырнадцать локтей и высотой в шесть с половиной для трапезной монахов аббатства Санта Фьоре в Ареццо Бракосочетание Эсфири с царем Ассуром, с более чем шестьюдесятью фигурами выше человеческого роста. И вот, когда Джованн'Антонио от времени до времени ходил смотреть, как работает Джорджо, он, рассуждая сам с собой, говорил: «Вот теперь я понимаю, что постоянное учение и работа делают человеческий труд легким и что искусство не святым духом дается».

Фреской Джованн'Антонио работал немного, ибо краски у него слишком сильно менялись, тем не менее на наружной стене церкви в Мурелло можно еще видеть написанное им Положение во гроб с двумя обнаженными ангелочками отличной работы.

Был он человек здравомыслящий и в житейских делах весьма опытный, дожил, наконец, до шестидесяти лет и скончался в 1352 году, заболев острейшей горячкой.

Его учеником был Бартоломео Торри, происходивший из весьма благородного аретинского семейства. Переехав в Рим, он под руководством дона Джулио Кловио, поистине превосходнейшего миниатюриста, изучил настолько рисунок и обнаженное тело и главным образом анатомию, что достиг больших успехов и почитался лучшим рисовальщиком Рима. А недавно мне рассказывал дон Сильвано Рацци, что в Риме дон Джулио Кловио, всячески расхваливая ему этого юношу, сказал о нем то же, что говорил и мне неоднократно, а именно, что и из дома-то он уехал ни из-за чего другого, как только из-за анатомического свинства, ибо и в комнате и под постелью он держал столько кусков и членов человеческого тела, что заразил весь дом. К тому же, будучи в жизни таким неряхой и воображая, что быть горе-философом, грязнухой, не признающим правил общежития и избегающим общения с другими людьми, и есть путь к величию и бессмертию, он в конце концов плохо кончил, ибо природа не выносит чрезмерных обид, которые некоторые иной раз ей наносят, А именно двадцати пяти лет от роду Бартоломео заболел и воротился в Ареццо, чтобы вылечиться и прийти в себя; но ничего из этого не вышло, ибо, продолжая обычные занятия и живя по-прежнему беспорядочно, он через четыре месяца умер, вскоре последовав за Джованн'Антонио. Потеря этого молодого человека бесконечно опечалила весь его родной город, ибо, судя по великому началу своей деятельности, он мог бы, если бы прожил дольше, принести величайшую славу своей родине и всей Тоскане, и всякий, кто видит его рисунки, которые он сделал, когда был еще совсем юным, останавливается изумленный, глубоко сожалея о столь преждевременной утрате.

Жизнеописание Никколо Соджи, живописца

Среди многочисленных учеников Пьетро Перуджино не было после Рафаэля Урбинского никого более рачительного и прилежного, нежели Никколо Соджи, чью жизнь мы теперь описываем. Родился он во Флоренции от Якопо Соджи, человека порядочного, но не очень богатого, состоявшего в свое время в Риме на службе у мессера Антонио ди Монте, ибо у Якопо была земля в Марчано, что в Вальдикьяне, где он почти всегда и проживал и по соседству работал у названного мессера Антонио ди Монте. Обнаружив же большую склонность упомянутого своего сына к живописи, Якопо и устроил его к Пьетро Перуджино, и в короткое время тот приобрел столько, что не прошло много времени, как Пьетро начал пользоваться в своих работах его услугами к великой пользе для Никколо, который так научился строить перспективу и рисовать с натуры, что вскоре и в том и в другом обнаружил весьма превосходные успехи. А кроме того, Никколо приобрел сноровку делать модели из глины и воска, наряжая их в ткани и намоченный пергамент, вследствие чего он так засушил манеру, что всю жизнь только одной и держался, как ни старался от нее отделаться.

Первой работой, выполненной им после кончины его учителя Пьетро, был на задней стороне алтаря написанный на дереве маслом образ для женской больницы Бонифацио Лупи, что на Виа Сангалло во Флоренции, с ангелом, несущим благую весть Богоматери, где в здании, изображенном в перспективе, арки и крестовые своды опираются на столбы в манере Пьетро. После этого, написав много Мадонн для домов разных граждан и других мелочей, выполняемых повседневно, прослышал он, что в Риме творятся большие дела, уехал в 1512 году из Флоренции, рассчитывая продвинуться в искусстве, а также кое-что и заработать, и отправился в Рим. Там он посетил упоминавшегося мессера Антонио ди Монте, ставшего тогда кардиналом, и он не только был любезно принят, но и получил тотчас же заказ написать по случаю вступления на папский престол Льва, на фасаде дворца, там, где статуя маэстро Пасквино, фреской большой герб папы Льва между гербами римского народа и названного кардинала. В работе этой Никколо проявил себя не весьма удачно, ибо некоторые обнаженные фигуры в этом гербе и некоторые одетые в его обрамлении показали самому Никколо, как вредно учиться на образцах, если хочешь приобрести хорошую манеру. И вот, когда работу эту раскрыли и оказалось, что она не так хороша, как многие ожидали, Никколо взялся за картину маслом, на которой изобразил св. мученицу Прасседию, выжимающую в сосуд кровь из губки, и выполнил ее так старательно, что восстановил частично свою честь, которой, как ему казалось, он лишился из-за упоминавшегося выше герба. Картина эта, написанная для названного кардинала ди Монте, титуляра церкви Санта Прасседиа, была помещена на середине этой церкви, над тем алтарем, под которым находится колодец с кровью святых мучеников; это было сделано весьма уместно, так как картина намекала на кровь мучеников в этом месте.

После этого на другой картине, высотой в три четверти локтя, Никколо написал для упоминавшегося кардинала, своего покровителя, Богоматерь с сыном на руках, св. Иоанна маленьким мальчиком и всякие пейзажи так прекрасно и с такой тщательностью, что все это похоже больше на миниатюру, чем на живопись. Картина эта, одна из лучших когда-либо выполненных Никколо, стояла долгие годы в покоях названного прелата. Когда же впоследствии кардинал этот переехал в Ареццо, где поместился в аббатстве Санта Фьоре, обители черных монахов-бенедиктинцев, он за многие услуги, ему оказанные, подарил названную картину для ризницы названной обители, где она хранится и поныне и как хорошая живопись, и на память об этом кардинале. С ним приехал в Ареццо и Никколо и проживал там с тех пор почти безвыездно. Он тогда же сдружился с живописцем Доменико Пекори, писавшим в то время на доске для сообщества Троицы Обрезание Христово, и сблизились они так, что Никколо написал для Доменико на этой доске в перспективе здание с арками и колоннами, несущими потолок, который, как в те времена было принято, был покрыт розетками и был признан очень красивым. Он же написал для названного Доменико маслом на ткани в тондо Богоматерь с народом внизу для балдахина Аретинского братства, которая, как было рассказано в жизнеописании Доменико Пекори, сгорела во времяпраздника, происходившего в Сан Франческо. После этого он получил заказ на одну из капелл названной церкви Сан Франческо, а именно вторую от входа по правую руку, и написал в ней темперой Богоматерь, св. Иоанна Крестителя, св. Бернарда, св. Антония, св. Франциска и трех поющих ангелов в небесах с Богом Отцом во фронтоне, и почти все они были выполнены Никколо темперой, кончиком кисти. Но так как все это из-за густоты темперы облупилось, то все труды пошли на ветер, Никколо же это сделал, чтобы испробовать новый способ.

Но поняв, что настоящим способом была фреска, он воспользовался первым же случаем и взялся расписать фреской одну из капелл Сант Агостино в том же городе, ту, что возле дверей по левую руку, как войдешь в церковь. Заказ в этой капелле он получил от некоего Скамарры, печного мастера, и написал он там Богородицу в небесах с народом внизу и коленопреклоненными св. Донатом и св. Франциском, а лучше всего ему удался в этой работе св. Рох в торце капеллы. Работа эта очень понравилась аретинцу Доменико Риччарди, которому принадлежала капелла в церкви Мадонны делле Лакриме, и он заказал Никколо написать там образ. Тот взялся за работу и написал Рождество Христово с большим старанием и весьма тщательно. И хоть и измучился он, доделывая его, все же закончил так хорошо, что заслужил без всяких снисхождений похвал бесконечных, ибо творение это отменно прекрасно, и прямо невероятно, с каким вниманием выписана каждая мелочь; отлично изображено в перспективе разрушенное здание рядом с той хижиной, где младенец Христос и Дева. Головы св. Иосифа и многих пастухов написаны с натуры, а именно с живописца Стаджо Сассоли, друга Никколо, и с Папино делла Пьеве, его ученика, который принес бы и себе и родине величайшую славу, если бы не умер столь юным, а три ангела, поющие в небесах, написаны так отменно, что их одних было бы достаточно, дабы показать доблесть и терпение, проявленные Никколо во всей этой работе до последнего мазка. И не успел он ее кончить, как получил заказ от членов сообщества Санта Мариа делла Неве и Монте Сансовино на образ для названного сообщества с историей снега, выпавшего над Санта Мариа Маджоре в Риме в пятый день августа, что и послужило причиной построения сего храма. И вот Никколо написал дляназванного выше сообщества упомянутый образ с большой тщательностью, после чего он написал в Марчано фреску, получившую большое одобрение.

В 1524 году мессер Бальдо Маджини поручил Антонио, брату Джулиано да Сангалло, соорудить в городе Прато в церкви Мадонна делле Карчери мраморную сень на двух колоннах с архитравом, карнизом и завершением в четверть круга; Антонио решил уговорить мессера Бальдо заказать образ внутри этой сени Никколо, с которым подружился, когда работал в Монте Сансовино во дворце упоминавшегося ранее кардинала ди Монте. И потому он представил его мессеру Бальдо, и тот, несмотря на то, что собирался поручить эту живописную работу Андреа дель Сарто, как об этом говорилось в другом месте, внял просьбам и советам Антонио и передал заказ Никколо, который приступил к работе, изо всех своих сил стараясь создать хорошую вещь. Но ничего у него не вышло, ибо помимо старательности нет в ней ни хорошего рисунка, ни чего-либо другого, достойного большой похвалы, ибо его грубая манера, приобретенная работами над глиняными и восковыми моделями, в конце концов почти всегда создавала нечто вымученное и неприятное. Не мог этот человек, как ни старался, ни дать больше того, что он давал, ни вложить больше любви, а так как он знал, что никто… и никогда за многие годы нельзя было убедить его в том, что кто-то его в чем-либо превзошел. Итак, в этом произведении изображен Бог Отец, ниспосылающий Мадонне венец девства и смирения руками окружающих ее ангелов, иные из которых играют на разных инструментах. На этой доске Никколо написал с натуры мессера Бальдо, коленопреклоненным у ног святого епископа Убальда, с другой же стороны св. Иосиф. А между этими двумя фигурами и находится образ Богоматери, творивший чудеса в этой местности.

После этого Никколо написал на картине высотой в три локтя портрет с натуры во весь рост названного мессера Бальдо Маджини с церковью Сан Фабиано в Прато в руке, подаренной им капитулу каноников приходской церкви. Портрет и был им написан для названного капитула, который в память о полученном даре поместил его в ризнице, чего поистине заслужил сей выдающийся муж, с наилучшим разумением благодетельствовавший главной церкви своего родного города, столь прославленной благодаря хранящемуся в ней поясу Богоматери, и портрет этот был одной из лучших живописных работ, когда-либо выполненных Никколо. По мнению некоторых, его же работы и небольшая написанная на дереве вещь в сообществе св. Петра-мученика, что на площади Сан Доменико в Прато, в которой много портретов с натуры. По-моему же, если это действительно так, то написана она раньше всех остальных вышеописанных его живописных работ.

Выполнив эти заказы, Никколо уехал из Прато (где под его руководством обучался началам живописного искусства Доменико Джунталоки, тамошний юноша, прекраснейшим образом одаренный, который, переняв манеру Никколо, больших успехов в живописи не сделал, как об этом будет рассказано ниже). Когда же, приехав во Флоренцию, он увидел, что более значительные художественные заказы передавались лучшим и более превосходным мастерам и что манера его не сравнится с манерой Андреа дель Сарто, Понтормо, Россо и других, он решил вернуться в Ареццо, так как в этом городе он имел больше друзей, пользовался большей известностью, а соперников было у него меньше. Так он и сделал, и как только туда приехал, он высказал некое свое желание мессеру Джулиано Баччи, одному из значительнейших граждан этого города, а желание его состояло в том, чтобы стать гражданином Ареццо, за что он охотно взялся бы за любой заказ, который занял бы у него некоторое время на создание произведения, способного показать в этом городе достоинства его дарования.